Он дотронулся до Нининого плеча.
Девушка сжалась, спрятала лицо в колени. Семен Петрович, который не убрал руку с плеча Нины, почувствовал, как задрожала ее спина. Послышались сдавленные звуки.
Его знакомая глухо смеялась. Рудаков отдернул руку. Что за странная девушка! И вдруг он понял, что это не смех, а задушенные рыдания.
Семен Петрович совсем растерялся.
- Ну что вы... Что за мысли... Вы совсем молодая.
Подумаешь - двадцать пять... Вам еще жить да жить...
Нина вдруг разогнулась и посмотрела в лицо Рудакова.
Глаза ее были сухими.
- Разве вы не знаете, что это за дом? - спросила она.
- Какой дом?
- Наш санаторий.
- Нет... - пробормотал главный бухгалтер. - Я думал, самый обыкновенный... Хотя...
- В этом санатории каждый знает свой срок, - строго сказала девушка. Знаю и я свой. Это туберкулезный санаторий.
Рудаков не нашелся что сказать. Несколько минут они сидели молча. На луну набежало облачко, и сразу стало темно и холодно. С земли поднялся, словно он только и ждал этого момента, длинный извилистый ветерок и пошел рыскать между деревьями, коварно припадая к сугробам. Елки будто раздвинулись, разбежались до самого края света, и стало казаться: на всем белом свете стоит этот холодный лес и дует коварный низкий длинный ветер.
Сверху на Нину и Семена Петровича посыпались иголки... Девушка машинально стряхнула их с коленей.
- Но почему? - спросила она. - Почему именно я? Хотя бы уж пожила... А то ничего не видела, ничего не испытала... Даже не стала матерью... А ведь каждая женщина должна превратиться в мать, иначе зачем она?
Нина замолчала. Едва слышно шурша, сыпались иголки. Облачко еще плотнее затянуло луну, и Рудаков перестал различать лицо говорившей.
- Может, еще все устроится, - пробормотал главный бухгалтер, лишь бы что-то сказать.
- Я росла счастливая, - продолжала Нина, не обращая внимания на его слова. - Никогда не болела... Отца, правда не было, он бросил нас, когда я еще не успела родиться, но у меня была очень хорошая мама. Добрая, ласковая... Учительница черчения... Она научила меня рисовать. Я хорошо рисовала... Мама считала, что из меня выйдет художница... Да и не только мама... Я любила одного мальчика, и этот мальчик любил меня... Мы мечтали со временем пожениться и иметь пятерых детей... Я люблю детей... Потом все разлетелось... Как ледяная ваза на пол... Одни осколки... Да и те скоро растают.... Мама заболела. Потом умерла... В художественное училище меня не приняли по состоянию здоровья... Ведь это только считается, что у художников легкий хлеб, а на самом деле они трудятся, как грузчики... Мальчик меня бросил, как только узнал, что я заболела...
Тучка на луне постепенно разрасталась, темнела, в середине ее появились концентрические широкие образования, похожие на безобразный нарост на стволе дерева. Посыпался мелкий, как мука, снежок.
- Ладно, - Нина резко встала. - Пойдемте, а то нас уже заждались. Да и вам неприятно. Приехали повеселиться...
Семен Петрович грузно поднялся - ноги затекли.
- Хотите, я нарисую нас? - Девушка взяла палку и быстро, несколькими штрихами, изобразила на снегу две фигуры: медведя и зайца. - Это мы с вами. Похоже?
- Очень... - Семен Петрович был удивлен. - В медведе и зайце он уловил сходство с собой и Ниной, хотя всего было несколько линий: пять прямых и три изогнутых.
Они постояли немного, наблюдая, как снег постепенно засыпает их изображения. Сначала исчез заяц, потом медведь...
...Когда они вернулись к костру, все были уже изрядно пьяны, шашлыки съедены, а про Семена Петровича и Нину совсем забыли. Шофер Толя включил приемник, и компания весело топталась в снегу под звуки быстрой, ритмичной музыки.
- А... Семен Петрович, ты где пропадал? - Главный инженер оставил блондинку и обнял Рудакова за плечи. - Отойдем, разговор есть. - От Громова пахло водкой и луком.
Главный инженер и Рудаков отошли от компании за машину.
- Ну как девочка? - спросил Евгений Семенович. - Силен ты оказался, ловко. Смотри, какие ягодки к тебе сами в рот падают. Честно говоря, не ожидал. Всегда такой увалень... Ей-богу, завидую!
- Так какой разговор? - сухо спросил Семен Петрович.
- Разговор такой, - Громов понизил голос. - Пока ты' по лесу с девочками разгуливал, я тут делам занимался. Этого жука из центра обламывал. В общем так, дорогой Семен Петрович, будет у нас и новое оборудование, и дополнительные площадки, и прогрессивка, и премиальные, и коттеджи на берегу реки. При одном только условии. Надо дать на лапу. Сам он прямо не говорит, но намекает. Я ему знаешь что пообещал? Коттедж.
- Коттедж? - удивился главный бухгалтер. - Каким же образом?
- Очень просто. Завод строит коттеджи и один списывает как неудачный. Аварийный. Геннадий Александрович, этот самый жук, покупает его у нас за небольшую денежку, слегка ремонтирует и продает опять нам теперь уже за кругленькую сумму. Ну что скажешь, финансовый бог?
- Бредовая идея. Первый же ревизор повесит нас сушиться на солнышке.
Громов рассмеялся.
- В этом-то все и дело! У него есть свой ревизор, так сказать личный, я уже это дело с ним обсудил. Вот этот ревизор и будет приезжать к нам первые два-три года, а потом дело спишем в архив, и все шито-крыто. Ну как? Согласен?
- Никогда махинациями не занимался и заниматься не стану, - решительно сказал главный бухгалтер.
- Ну и дурак! - Громов крепко взял Семена Петровича за локоть. - Это не махинация. Какая же это махинация, если бумаги все будут в порядке, а дом мы действительно сделаем... какой-нибудь кособокий? Все будет законно, уверяю тебя. Директор подпишет, он в эти дела не вникает. Да и во время расширения завода такая кутерьма поднимется, что этот домик затеряется, как иголка в стоге сена. И учти. Тебе ведь тоже кое-что перепадет. Коттедж получишь. Где ты с девочкой встречаться будешь, а? Молчишь? Скажешь, не будешь встречаться? Я же вижу - понравилась. Попозже ты этот домик можешь таким же макаром у завода купить в личную собственность... Я понимаю - над этим делом помозговать надо, не тороплю с ответом, но одну штуку надо сделать сейчас, поэтому я и отозвал тебя. Завтра рано утром Гена убывает к себе, поэтому гарантии мы ему должны дать сейчас. Ты подойди к нему и скажи только одно слово: "О'кэй". Это условный знак, что мы согласны. Тебя это ни к чему не обязывает. Если не надумаешь, мы данную операцию можем провернуть и без тебя. Как - это уже другой вопрос и тебя не касается.
А надумаешь - прекрасно. Но сейчас ты должен сказать "о'кэй". Скажешь? Ведь в интересах дела. Такая стройка здесь загудит, что в Москве слышно будет. И людям польза - хорошие машины начнем выпускать. С программным устройством, дистанционным управлением. Соединенные Штаты позавидуют, лицензию купят. Скажешь?
- Хорошо, - сказал главный бухгалтер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Девушка сжалась, спрятала лицо в колени. Семен Петрович, который не убрал руку с плеча Нины, почувствовал, как задрожала ее спина. Послышались сдавленные звуки.
Его знакомая глухо смеялась. Рудаков отдернул руку. Что за странная девушка! И вдруг он понял, что это не смех, а задушенные рыдания.
Семен Петрович совсем растерялся.
- Ну что вы... Что за мысли... Вы совсем молодая.
Подумаешь - двадцать пять... Вам еще жить да жить...
Нина вдруг разогнулась и посмотрела в лицо Рудакова.
Глаза ее были сухими.
- Разве вы не знаете, что это за дом? - спросила она.
- Какой дом?
- Наш санаторий.
- Нет... - пробормотал главный бухгалтер. - Я думал, самый обыкновенный... Хотя...
- В этом санатории каждый знает свой срок, - строго сказала девушка. Знаю и я свой. Это туберкулезный санаторий.
Рудаков не нашелся что сказать. Несколько минут они сидели молча. На луну набежало облачко, и сразу стало темно и холодно. С земли поднялся, словно он только и ждал этого момента, длинный извилистый ветерок и пошел рыскать между деревьями, коварно припадая к сугробам. Елки будто раздвинулись, разбежались до самого края света, и стало казаться: на всем белом свете стоит этот холодный лес и дует коварный низкий длинный ветер.
Сверху на Нину и Семена Петровича посыпались иголки... Девушка машинально стряхнула их с коленей.
- Но почему? - спросила она. - Почему именно я? Хотя бы уж пожила... А то ничего не видела, ничего не испытала... Даже не стала матерью... А ведь каждая женщина должна превратиться в мать, иначе зачем она?
Нина замолчала. Едва слышно шурша, сыпались иголки. Облачко еще плотнее затянуло луну, и Рудаков перестал различать лицо говорившей.
- Может, еще все устроится, - пробормотал главный бухгалтер, лишь бы что-то сказать.
- Я росла счастливая, - продолжала Нина, не обращая внимания на его слова. - Никогда не болела... Отца, правда не было, он бросил нас, когда я еще не успела родиться, но у меня была очень хорошая мама. Добрая, ласковая... Учительница черчения... Она научила меня рисовать. Я хорошо рисовала... Мама считала, что из меня выйдет художница... Да и не только мама... Я любила одного мальчика, и этот мальчик любил меня... Мы мечтали со временем пожениться и иметь пятерых детей... Я люблю детей... Потом все разлетелось... Как ледяная ваза на пол... Одни осколки... Да и те скоро растают.... Мама заболела. Потом умерла... В художественное училище меня не приняли по состоянию здоровья... Ведь это только считается, что у художников легкий хлеб, а на самом деле они трудятся, как грузчики... Мальчик меня бросил, как только узнал, что я заболела...
Тучка на луне постепенно разрасталась, темнела, в середине ее появились концентрические широкие образования, похожие на безобразный нарост на стволе дерева. Посыпался мелкий, как мука, снежок.
- Ладно, - Нина резко встала. - Пойдемте, а то нас уже заждались. Да и вам неприятно. Приехали повеселиться...
Семен Петрович грузно поднялся - ноги затекли.
- Хотите, я нарисую нас? - Девушка взяла палку и быстро, несколькими штрихами, изобразила на снегу две фигуры: медведя и зайца. - Это мы с вами. Похоже?
- Очень... - Семен Петрович был удивлен. - В медведе и зайце он уловил сходство с собой и Ниной, хотя всего было несколько линий: пять прямых и три изогнутых.
Они постояли немного, наблюдая, как снег постепенно засыпает их изображения. Сначала исчез заяц, потом медведь...
...Когда они вернулись к костру, все были уже изрядно пьяны, шашлыки съедены, а про Семена Петровича и Нину совсем забыли. Шофер Толя включил приемник, и компания весело топталась в снегу под звуки быстрой, ритмичной музыки.
- А... Семен Петрович, ты где пропадал? - Главный инженер оставил блондинку и обнял Рудакова за плечи. - Отойдем, разговор есть. - От Громова пахло водкой и луком.
Главный инженер и Рудаков отошли от компании за машину.
- Ну как девочка? - спросил Евгений Семенович. - Силен ты оказался, ловко. Смотри, какие ягодки к тебе сами в рот падают. Честно говоря, не ожидал. Всегда такой увалень... Ей-богу, завидую!
- Так какой разговор? - сухо спросил Семен Петрович.
- Разговор такой, - Громов понизил голос. - Пока ты' по лесу с девочками разгуливал, я тут делам занимался. Этого жука из центра обламывал. В общем так, дорогой Семен Петрович, будет у нас и новое оборудование, и дополнительные площадки, и прогрессивка, и премиальные, и коттеджи на берегу реки. При одном только условии. Надо дать на лапу. Сам он прямо не говорит, но намекает. Я ему знаешь что пообещал? Коттедж.
- Коттедж? - удивился главный бухгалтер. - Каким же образом?
- Очень просто. Завод строит коттеджи и один списывает как неудачный. Аварийный. Геннадий Александрович, этот самый жук, покупает его у нас за небольшую денежку, слегка ремонтирует и продает опять нам теперь уже за кругленькую сумму. Ну что скажешь, финансовый бог?
- Бредовая идея. Первый же ревизор повесит нас сушиться на солнышке.
Громов рассмеялся.
- В этом-то все и дело! У него есть свой ревизор, так сказать личный, я уже это дело с ним обсудил. Вот этот ревизор и будет приезжать к нам первые два-три года, а потом дело спишем в архив, и все шито-крыто. Ну как? Согласен?
- Никогда махинациями не занимался и заниматься не стану, - решительно сказал главный бухгалтер.
- Ну и дурак! - Громов крепко взял Семена Петровича за локоть. - Это не махинация. Какая же это махинация, если бумаги все будут в порядке, а дом мы действительно сделаем... какой-нибудь кособокий? Все будет законно, уверяю тебя. Директор подпишет, он в эти дела не вникает. Да и во время расширения завода такая кутерьма поднимется, что этот домик затеряется, как иголка в стоге сена. И учти. Тебе ведь тоже кое-что перепадет. Коттедж получишь. Где ты с девочкой встречаться будешь, а? Молчишь? Скажешь, не будешь встречаться? Я же вижу - понравилась. Попозже ты этот домик можешь таким же макаром у завода купить в личную собственность... Я понимаю - над этим делом помозговать надо, не тороплю с ответом, но одну штуку надо сделать сейчас, поэтому я и отозвал тебя. Завтра рано утром Гена убывает к себе, поэтому гарантии мы ему должны дать сейчас. Ты подойди к нему и скажи только одно слово: "О'кэй". Это условный знак, что мы согласны. Тебя это ни к чему не обязывает. Если не надумаешь, мы данную операцию можем провернуть и без тебя. Как - это уже другой вопрос и тебя не касается.
А надумаешь - прекрасно. Но сейчас ты должен сказать "о'кэй". Скажешь? Ведь в интересах дела. Такая стройка здесь загудит, что в Москве слышно будет. И людям польза - хорошие машины начнем выпускать. С программным устройством, дистанционным управлением. Соединенные Штаты позавидуют, лицензию купят. Скажешь?
- Хорошо, - сказал главный бухгалтер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100