Так было - об этом свидетельствует Св. Писание.
Так есть: об этом тоже свидетельствует и Св. Писание, и наш повседневный
опыт, и умозрительная философия. И все-таки - не человек, а Бог сорвал и
вкусил плод от запретного дерева. Бог, для которого все возможно, сделал
так, чтоб однажды бывшее стало небывшим и чтобы небывшее стало бывшим, хотя
все законы и разума нашего, и морали вопиют против этого. Бог не остановился
и пред тем, чтобы в ответ на вопли не только своего Сына, но и обыкновенных
людей, "отречься" от Неизменности. Вопли живых, хотя сотворенных и конечных
людей, слышней Богу, чем требования каменных, хотя и несотворенных и вечных
истин. Он и свою субботу создал для человека и не позволял книжникам
жертвовать человеком для субботы. И для Бога нет ничего невозможного. Он
принял на себя грехи всего человечества, Он стал величайшим, ужаснейшим из
грешников: не Петр, а Он отрекся, не Давид, а Он прелюбодействовал, не
Павел, а Он преследовал Христа, не Адам, а Он сам сорвал яблоко. Но для Бога
нет ничего непосильного. Грех Его не раздавил, Он раздавил грех. Бог
единственный источник всего: перед его волею склоняются и падают ниц все
вечные истины и все законы морали. Потому, что Бог хочет, - добро есть
добро. Потому, что Он хочет, - истина есть истина. По воле Бога человек
поддался соблазну и утерял свободу. По его же воле - пред которой распалась
в прах пытавшаяся противиться каменная, как и все законы, Неизменность -
свобода человеку вернется, свобода человеку вернулась: в этом содержание
библейского откровения. Но путь к откровению заграждают окаменевшие в своем
безразличии истины нашего разума и законы нашей морали. Нам страшна
бездушная или равнодушная власть Ничто, но у нас нет сил причаститься
возвещенной в Писании свободе. Мы боимся ее еще больше, чем Ничто. Ничем,
даже добром и истиной, не связанный Бог, Бог, который сам, по своей воле,
творит и истину, и добро! Мы воспринимаем ?это?, как произвол, нам кажется,
что ограниченная определенность Ничто все же лучше, чем безграничность
божественных возможностей. Киргегард, сам Киргегард, который на своем опыте
в достаточной степени изведал ничтожащее действие несотворенных истин,
исправлял Св. Писание и торжествовал, когда Неизменность становилась между
Богом и его распинаемым Сыном и влюбленное в себя "чистое" милосердие
испытывало блаженство в сознании своей беспомощности и бессилия. Правда, мы
знаем, что все признания Киргегарда были вырваны у него на пытке. Но все же,
так или иначе, Ничто, во власти которого и Киргегард, и мы все осуждены
влачить наше земное существование, сделало страх нераздельным спутником
нашего мышления. Мы всего боимся, мы боимся даже Бога и не решаемся
ввериться ему, не убедившись вперед, что Он ничем не грозит нам. И никакие
"разумные" доводы не могут разогнать этот страх: разумные доводы, наоборот,
питают его.
Отсюда и берет начало Абсурд. От Абсурда, выкованного ужасами бытия,
Киргегард узнал о грехе и научился видеть грех там, где на него указывает
Писание. Противоположное понятие греху есть не добродетель, а свобода.
Свобода от всех страхов, свобода от принуждения. Противоположное понятие
греху - и это ему открыл Абсурд - есть вера. И это то, что труднее всего
воспринять нам в экзистенциальной философии Киргегарда, что он сам труднее
всего воспринимал. Оттого он и говорил, что вера есть безумная борьба
человека за возможное. Экзистенциальная философия есть борьба веры с разумом
о возможном, вернее о невозможном. Киргегард не скажет вслед за
умозрительной философией: credo, ut intelligam ("верую, чтобы разуметь"). Он
отбрасывает как ненужное, как мертвящее наше intelligere. Он вспоминает
пророка: justus ex fide vivit (праведник жив верой). Он вспоминает апостола:
все, что не от веры, есть грех. Только вера, не считающаяся ни с чем, ничего
не "знающая" и знать не желающая, - только вера может быть источником
сотворенных Богом истин. Вера не спрашивает, не вопрошает, не оглядывается.
Вера только взывает к тому, по воле которого все, что есть, есть. И если
умозрительная философия исходит из данного и самоочевидностей и принимает их
как необходимое и неизбежное, то философия экзистенциальная через веру
преодолевает все необходимости. "Верою Авраам повиновался призванию идти в
страну, которую имел получить в наследие, и пошел, сам не зная, куда
идет"ccxxxviii. Чтобы прийти в обетованную землю, не нужно знание, для
знающего человека обетованная земля не существует. Обетованная земля там,
куда пришел верующий, она стала обетованной, потому что туда пришел
верующий: certum quia impossibile ("несомненно - потому что невозможно").
Вера не есть "доверие" к облеченным разумом невидимым истинам, она не
есть и доверие к возвещенным наставниками или св. книгами правилам жизни.
Такая вера есть только менее совершенное познание и свидетельствует о том же
падении человека, что и tertium genus cognitionis (третий род познания)
Спинозы или несотворенные истины Лейбница. Если Бог значит, что нет ничего
невозможного, то вера обозначает, что наступил конец необходимости и всем
порожденным необходимостью каменным "ты должен". Нет истин, занимается заря
свободы: слушай, Израиль! Господь Бог наш есть Господь единый. И нет греха:
Бог принял его на себя и истребил его и все зло, которое с грехом вошло в
мир. Умозрительная философия "объясняет" зло, но объясненное зло не только
сохраняется, не только остается злом, оно оправдывается в своей
необходимости, приемлется и превращается в вечное начало. Экзистенциальная
философия выходит за пределы "объяснений", экзистенциальная философия в
"объяснениях" видит своего злейшего врага. Зло нельзя объяснять, зло нельзя
"принимать" и договариваться с ним, как нельзя принимать грех и
договариваться с грехом: зло можно и должно только истреблять.
Книги Киргегарда, как и его дневники, все его и прямые, и непрямые
высказывания - непрерывное повествование об отчаянной, безумной, судорожной
борьбе человека с первородным грехом и с ужасами жизни, которые пришли от
греха. Разумное мышление и стоящая на его страже мораль - ими же живут и
довольствуются люди - привели Киргегарда к самому страшному, что может быть:
к бессилию. Ему было ниспослано испытать бессилие в самой отвратительной и
позорной форме, в какой оно может проявляться на земле: когда он прикасался
к любимой женщине, она превращалась в тень, в призрак. Хуже - все, к чему он
прикасался, превращалось в призрак:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Так есть: об этом тоже свидетельствует и Св. Писание, и наш повседневный
опыт, и умозрительная философия. И все-таки - не человек, а Бог сорвал и
вкусил плод от запретного дерева. Бог, для которого все возможно, сделал
так, чтоб однажды бывшее стало небывшим и чтобы небывшее стало бывшим, хотя
все законы и разума нашего, и морали вопиют против этого. Бог не остановился
и пред тем, чтобы в ответ на вопли не только своего Сына, но и обыкновенных
людей, "отречься" от Неизменности. Вопли живых, хотя сотворенных и конечных
людей, слышней Богу, чем требования каменных, хотя и несотворенных и вечных
истин. Он и свою субботу создал для человека и не позволял книжникам
жертвовать человеком для субботы. И для Бога нет ничего невозможного. Он
принял на себя грехи всего человечества, Он стал величайшим, ужаснейшим из
грешников: не Петр, а Он отрекся, не Давид, а Он прелюбодействовал, не
Павел, а Он преследовал Христа, не Адам, а Он сам сорвал яблоко. Но для Бога
нет ничего непосильного. Грех Его не раздавил, Он раздавил грех. Бог
единственный источник всего: перед его волею склоняются и падают ниц все
вечные истины и все законы морали. Потому, что Бог хочет, - добро есть
добро. Потому, что Он хочет, - истина есть истина. По воле Бога человек
поддался соблазну и утерял свободу. По его же воле - пред которой распалась
в прах пытавшаяся противиться каменная, как и все законы, Неизменность -
свобода человеку вернется, свобода человеку вернулась: в этом содержание
библейского откровения. Но путь к откровению заграждают окаменевшие в своем
безразличии истины нашего разума и законы нашей морали. Нам страшна
бездушная или равнодушная власть Ничто, но у нас нет сил причаститься
возвещенной в Писании свободе. Мы боимся ее еще больше, чем Ничто. Ничем,
даже добром и истиной, не связанный Бог, Бог, который сам, по своей воле,
творит и истину, и добро! Мы воспринимаем ?это?, как произвол, нам кажется,
что ограниченная определенность Ничто все же лучше, чем безграничность
божественных возможностей. Киргегард, сам Киргегард, который на своем опыте
в достаточной степени изведал ничтожащее действие несотворенных истин,
исправлял Св. Писание и торжествовал, когда Неизменность становилась между
Богом и его распинаемым Сыном и влюбленное в себя "чистое" милосердие
испытывало блаженство в сознании своей беспомощности и бессилия. Правда, мы
знаем, что все признания Киргегарда были вырваны у него на пытке. Но все же,
так или иначе, Ничто, во власти которого и Киргегард, и мы все осуждены
влачить наше земное существование, сделало страх нераздельным спутником
нашего мышления. Мы всего боимся, мы боимся даже Бога и не решаемся
ввериться ему, не убедившись вперед, что Он ничем не грозит нам. И никакие
"разумные" доводы не могут разогнать этот страх: разумные доводы, наоборот,
питают его.
Отсюда и берет начало Абсурд. От Абсурда, выкованного ужасами бытия,
Киргегард узнал о грехе и научился видеть грех там, где на него указывает
Писание. Противоположное понятие греху есть не добродетель, а свобода.
Свобода от всех страхов, свобода от принуждения. Противоположное понятие
греху - и это ему открыл Абсурд - есть вера. И это то, что труднее всего
воспринять нам в экзистенциальной философии Киргегарда, что он сам труднее
всего воспринимал. Оттого он и говорил, что вера есть безумная борьба
человека за возможное. Экзистенциальная философия есть борьба веры с разумом
о возможном, вернее о невозможном. Киргегард не скажет вслед за
умозрительной философией: credo, ut intelligam ("верую, чтобы разуметь"). Он
отбрасывает как ненужное, как мертвящее наше intelligere. Он вспоминает
пророка: justus ex fide vivit (праведник жив верой). Он вспоминает апостола:
все, что не от веры, есть грех. Только вера, не считающаяся ни с чем, ничего
не "знающая" и знать не желающая, - только вера может быть источником
сотворенных Богом истин. Вера не спрашивает, не вопрошает, не оглядывается.
Вера только взывает к тому, по воле которого все, что есть, есть. И если
умозрительная философия исходит из данного и самоочевидностей и принимает их
как необходимое и неизбежное, то философия экзистенциальная через веру
преодолевает все необходимости. "Верою Авраам повиновался призванию идти в
страну, которую имел получить в наследие, и пошел, сам не зная, куда
идет"ccxxxviii. Чтобы прийти в обетованную землю, не нужно знание, для
знающего человека обетованная земля не существует. Обетованная земля там,
куда пришел верующий, она стала обетованной, потому что туда пришел
верующий: certum quia impossibile ("несомненно - потому что невозможно").
Вера не есть "доверие" к облеченным разумом невидимым истинам, она не
есть и доверие к возвещенным наставниками или св. книгами правилам жизни.
Такая вера есть только менее совершенное познание и свидетельствует о том же
падении человека, что и tertium genus cognitionis (третий род познания)
Спинозы или несотворенные истины Лейбница. Если Бог значит, что нет ничего
невозможного, то вера обозначает, что наступил конец необходимости и всем
порожденным необходимостью каменным "ты должен". Нет истин, занимается заря
свободы: слушай, Израиль! Господь Бог наш есть Господь единый. И нет греха:
Бог принял его на себя и истребил его и все зло, которое с грехом вошло в
мир. Умозрительная философия "объясняет" зло, но объясненное зло не только
сохраняется, не только остается злом, оно оправдывается в своей
необходимости, приемлется и превращается в вечное начало. Экзистенциальная
философия выходит за пределы "объяснений", экзистенциальная философия в
"объяснениях" видит своего злейшего врага. Зло нельзя объяснять, зло нельзя
"принимать" и договариваться с ним, как нельзя принимать грех и
договариваться с грехом: зло можно и должно только истреблять.
Книги Киргегарда, как и его дневники, все его и прямые, и непрямые
высказывания - непрерывное повествование об отчаянной, безумной, судорожной
борьбе человека с первородным грехом и с ужасами жизни, которые пришли от
греха. Разумное мышление и стоящая на его страже мораль - ими же живут и
довольствуются люди - привели Киргегарда к самому страшному, что может быть:
к бессилию. Ему было ниспослано испытать бессилие в самой отвратительной и
позорной форме, в какой оно может проявляться на земле: когда он прикасался
к любимой женщине, она превращалась в тень, в призрак. Хуже - все, к чему он
прикасался, превращалось в призрак:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92