все счастливые семьи похожи друг на друга.
И не нужна, вовсе не нужна этому счастью нечаянно выболтанная правда.
Да сохранится тайна нежности и любви...
* * *
Опять и опять - помимо воли, помимо желания - мысль возвращается на старый круг.
- Выходит, материнство, - спрашиваю я Веру Надеждовну, - вовсе не обязательно связано с рождением собственного ребенка? И мать - не та, что родила, а та, которая вырастила? Можно быть матерью, не родив, но воспитав ребенка, и не стать матерью, только лишь родив?
- Да, - отвечает она. - По нашему опыту - да. Материнство, помедлив, произносит она важную фразу) - состояние не родственное, не физиологическое, а нравственное. Материнство, кроме всего прочего, еще и состояние души.
* * *
Как удивительна жизнь! Какие парадоксы подбрасывает она - только поспевай думать.
Место нянечки в Доме ребенка оказывается плоскостью, где уживаются свет и тень - враз, не исключая, не отталкивая друг друга.
Про свет - все ясно. Это женщины, ищущие материнства.
А тень?
Матери, лишенные материнства.
Что делать, бывает - и нередко - так поворачивает жизнь, на такую колею, где однозначному суждению не место. И вот Дом ребенка берет в нянечки настоящую мать, лишенную родительских прав. Почему? И правильно ли это?
Дом ребенка не педагогическое, а медицинское учреждение, особых педагогических задач перед собой здесь не ставят, к тому же рассчитанных на беспутных матерей, но, как говорилось уже, нянечек не хватает. И выходит, опять жизнь как бы сама, стихийно правит событиями - порой неплохо, убедительно правит.
Суд лишил женщину родительских прав. Некоторых, даже пьющих, это крепко прошибает: что и говорить, лекарство сильное, урок поучительный. Погоревав, попив, порыдав, заправившись, как правило, еще разок, для храбрости, иная мать спешит навестить свое дитя, и не раз во дворе Дома разворачивались сцены, где горестное крепко мешалось с недостойным.
Своя вина - позади, обочь, ее не видно, и вот стучит мать, опозорившая сама себя, в запертую дверь: "Отдайте ребенка! Покажите хотя бы, смилуйтесь".
По закону положено вызвать милицию, бывало, впрочем, и так. Но бывало, события разворачивались по-иному, это уже зависит от того, чего в женщине больше - материнства или пьянства.
После истерики, после скандала, бывало, приходили притихшие, покорные, пристыженные. Клянчили: возьмите хоть кем, лишь бы при нем, при родименьком.
Пробовали, ставили условие: хоть раз выпьешь, ноги твоей здесь не будет. Рисковали. И риск оправдывался.
Что значит - открыть дверь такой матери? Да прежде всего это значит: она попадет в коллектив, в обстановку, в климат соответствующий, а климат тут означает только одно: неугасающий огонь любви к чужому ребенку, который становится родным, неутихающий - женский же - суд над матерями, которые сумели, смогли или лишиться собственных детей, или бросить их.
Поговорят о том о сем женщины - врачи, сестры, нянечки, - помянут, может, вчерашнюю передачу по телевизору, новый фильм, какая у кого обнова да семейные новости, а потом снова на старый круг: все о ребятишках да о ребятишках, о здоровье их, да кто заболел, а кого уже выходили, о совести людской и об отсутствии ее.
Женская среда, если это нормальная среда, без конца жалеет ребенка, щадит его, обсуждает бессчетные варианты помощи, и в среде благонравной этой жалости к ее, в числе остальных, ребенку мать, лишенная своих прав, если даже и не до конца, если даже и неглубоко, а все же устыдится жизни своей, ее образа - всенепременно устыдится.
Другое дело, что результат стыда тоже бывает разный. Иная вовсе больше не придет, и кто-то увидит ее на улице в непотребном, хуже прежнего, виде. Другая исчезнет на два дня, ухнет в прежнюю муть, потом назад выскочит - явится побитая, примолкшая, и это вроде катарсиса, очищения - трет тряпкой полы, работает, себя не щадя, наоборот, кажется, даже истязая.
Непросто перевоспитание самоосознанием, нет у него четко означенных берегов, бывает и насмарку все идет, ну что поделаешь?
В конце концов конкретной педагогической цели - перевоспитать взрослую - тут никто не преследует, скажем еще раз, но, коли дают человеку шанс и он этот шанс примет, плохого тут не отыщешь, а польза громадная.
Да, польза великая. Еще один несмышленыш получает возможность вернуться к матери.
* * *
И вот вам картинка - реальная, из жизни Дома.
Прибирают малышей две нянечки. Моют, к примеру, им ноги, перед тем как спать уложить.
Все идет обычно, плещет вода в тазике, приговаривают женщины свои извечные, необязательные, тихие слова, приговаривают, бормочут малыши в ответ, идет разговор - не разговор, а утешение, и вдруг одна нянечка обхватит малышку, прижмет к себе, а у самой - слезы из глаз.
Другая тихо, понимая, подойдет, ребенка отнимет, ножки домоет, оботрет, в постель отнесет, а потом первую обнимает - и всплакнут обе.
Стоят вот так, обнявшись, плачут.
Первая - мать; малыш, над которым заплакала, ее собственный, ею рожденный, да не сохраненный: вышла из доверия у государства.
Вторая - нарочно сюда поступила, чтоб счастье свое найти.
Одна - чтоб найти, другая - чтоб вернуть.
Но не надо слишком обнадеживаться: такие картинки - редкость.
Все меньше их, к общей нашей печали.
* * *
Все чаще - совсем другие.
Вера Надеждовна у себя сидела, какие-то документы готовила, вдруг женщина на пороге, не одна, с подружкой, видать, чтоб, значит, за компанию, нахрапом, оно этак легче.
- Как бы мне бумажку взять, что у меня сын дурачок?
На такое сразу не ответишь. Молчание.
- Вы кто?
Такая-то.
- Почему же он дурачок?
- А разве нет?
- Посмотрите.
Накинула на себя пальто, зима была, легкий морозец. Хитрость очевидна: за справкой явилась, чтоб не платить алименты. Но по дороге спрашивает: какой он из себя, мой-то?
Веру Надеждовну малыш тот, Ванечка, любил, выделял из всех, бежал на голос, и она его лаской не обходила - поцелует, погладит, протянет конфетку.
- Какой? - переспросила. - А вот такой. Кто первый ко мне побежит, тот ваш сын.
Вышли на улицу, Вера Надеждовна громко крикнула малышам:
- Здравствуйте, ребятки!
Сама думает: вдруг не побежит? Страшного - ничего, неприятно перед этой мамашей.
Но малыш не подвел.
Первый серым шариком навстречу покатился - впереди всей гурьбы.
Вера Надеждовна к нему бросилась, наклонилась, схватила в охапку слезы навернулись. Поглядела вверх, на мать, она же тут, сбоку стоит глаза холодные, как ледышки.
- Вот он, наш любимец, - говорит Вера Надеждовна. - Хороший мальчик! Видите, какой!
А та отвечает, вернее - спрашивает:
- Значит, нельзя?
- Почему же? Можно. Напишите отказ, и никаких вам забот.
Позвали патронажную сестру, ушли к нотариусу, через час возвращается одна патронажная, с порога говорит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
И не нужна, вовсе не нужна этому счастью нечаянно выболтанная правда.
Да сохранится тайна нежности и любви...
* * *
Опять и опять - помимо воли, помимо желания - мысль возвращается на старый круг.
- Выходит, материнство, - спрашиваю я Веру Надеждовну, - вовсе не обязательно связано с рождением собственного ребенка? И мать - не та, что родила, а та, которая вырастила? Можно быть матерью, не родив, но воспитав ребенка, и не стать матерью, только лишь родив?
- Да, - отвечает она. - По нашему опыту - да. Материнство, помедлив, произносит она важную фразу) - состояние не родственное, не физиологическое, а нравственное. Материнство, кроме всего прочего, еще и состояние души.
* * *
Как удивительна жизнь! Какие парадоксы подбрасывает она - только поспевай думать.
Место нянечки в Доме ребенка оказывается плоскостью, где уживаются свет и тень - враз, не исключая, не отталкивая друг друга.
Про свет - все ясно. Это женщины, ищущие материнства.
А тень?
Матери, лишенные материнства.
Что делать, бывает - и нередко - так поворачивает жизнь, на такую колею, где однозначному суждению не место. И вот Дом ребенка берет в нянечки настоящую мать, лишенную родительских прав. Почему? И правильно ли это?
Дом ребенка не педагогическое, а медицинское учреждение, особых педагогических задач перед собой здесь не ставят, к тому же рассчитанных на беспутных матерей, но, как говорилось уже, нянечек не хватает. И выходит, опять жизнь как бы сама, стихийно правит событиями - порой неплохо, убедительно правит.
Суд лишил женщину родительских прав. Некоторых, даже пьющих, это крепко прошибает: что и говорить, лекарство сильное, урок поучительный. Погоревав, попив, порыдав, заправившись, как правило, еще разок, для храбрости, иная мать спешит навестить свое дитя, и не раз во дворе Дома разворачивались сцены, где горестное крепко мешалось с недостойным.
Своя вина - позади, обочь, ее не видно, и вот стучит мать, опозорившая сама себя, в запертую дверь: "Отдайте ребенка! Покажите хотя бы, смилуйтесь".
По закону положено вызвать милицию, бывало, впрочем, и так. Но бывало, события разворачивались по-иному, это уже зависит от того, чего в женщине больше - материнства или пьянства.
После истерики, после скандала, бывало, приходили притихшие, покорные, пристыженные. Клянчили: возьмите хоть кем, лишь бы при нем, при родименьком.
Пробовали, ставили условие: хоть раз выпьешь, ноги твоей здесь не будет. Рисковали. И риск оправдывался.
Что значит - открыть дверь такой матери? Да прежде всего это значит: она попадет в коллектив, в обстановку, в климат соответствующий, а климат тут означает только одно: неугасающий огонь любви к чужому ребенку, который становится родным, неутихающий - женский же - суд над матерями, которые сумели, смогли или лишиться собственных детей, или бросить их.
Поговорят о том о сем женщины - врачи, сестры, нянечки, - помянут, может, вчерашнюю передачу по телевизору, новый фильм, какая у кого обнова да семейные новости, а потом снова на старый круг: все о ребятишках да о ребятишках, о здоровье их, да кто заболел, а кого уже выходили, о совести людской и об отсутствии ее.
Женская среда, если это нормальная среда, без конца жалеет ребенка, щадит его, обсуждает бессчетные варианты помощи, и в среде благонравной этой жалости к ее, в числе остальных, ребенку мать, лишенная своих прав, если даже и не до конца, если даже и неглубоко, а все же устыдится жизни своей, ее образа - всенепременно устыдится.
Другое дело, что результат стыда тоже бывает разный. Иная вовсе больше не придет, и кто-то увидит ее на улице в непотребном, хуже прежнего, виде. Другая исчезнет на два дня, ухнет в прежнюю муть, потом назад выскочит - явится побитая, примолкшая, и это вроде катарсиса, очищения - трет тряпкой полы, работает, себя не щадя, наоборот, кажется, даже истязая.
Непросто перевоспитание самоосознанием, нет у него четко означенных берегов, бывает и насмарку все идет, ну что поделаешь?
В конце концов конкретной педагогической цели - перевоспитать взрослую - тут никто не преследует, скажем еще раз, но, коли дают человеку шанс и он этот шанс примет, плохого тут не отыщешь, а польза громадная.
Да, польза великая. Еще один несмышленыш получает возможность вернуться к матери.
* * *
И вот вам картинка - реальная, из жизни Дома.
Прибирают малышей две нянечки. Моют, к примеру, им ноги, перед тем как спать уложить.
Все идет обычно, плещет вода в тазике, приговаривают женщины свои извечные, необязательные, тихие слова, приговаривают, бормочут малыши в ответ, идет разговор - не разговор, а утешение, и вдруг одна нянечка обхватит малышку, прижмет к себе, а у самой - слезы из глаз.
Другая тихо, понимая, подойдет, ребенка отнимет, ножки домоет, оботрет, в постель отнесет, а потом первую обнимает - и всплакнут обе.
Стоят вот так, обнявшись, плачут.
Первая - мать; малыш, над которым заплакала, ее собственный, ею рожденный, да не сохраненный: вышла из доверия у государства.
Вторая - нарочно сюда поступила, чтоб счастье свое найти.
Одна - чтоб найти, другая - чтоб вернуть.
Но не надо слишком обнадеживаться: такие картинки - редкость.
Все меньше их, к общей нашей печали.
* * *
Все чаще - совсем другие.
Вера Надеждовна у себя сидела, какие-то документы готовила, вдруг женщина на пороге, не одна, с подружкой, видать, чтоб, значит, за компанию, нахрапом, оно этак легче.
- Как бы мне бумажку взять, что у меня сын дурачок?
На такое сразу не ответишь. Молчание.
- Вы кто?
Такая-то.
- Почему же он дурачок?
- А разве нет?
- Посмотрите.
Накинула на себя пальто, зима была, легкий морозец. Хитрость очевидна: за справкой явилась, чтоб не платить алименты. Но по дороге спрашивает: какой он из себя, мой-то?
Веру Надеждовну малыш тот, Ванечка, любил, выделял из всех, бежал на голос, и она его лаской не обходила - поцелует, погладит, протянет конфетку.
- Какой? - переспросила. - А вот такой. Кто первый ко мне побежит, тот ваш сын.
Вышли на улицу, Вера Надеждовна громко крикнула малышам:
- Здравствуйте, ребятки!
Сама думает: вдруг не побежит? Страшного - ничего, неприятно перед этой мамашей.
Но малыш не подвел.
Первый серым шариком навстречу покатился - впереди всей гурьбы.
Вера Надеждовна к нему бросилась, наклонилась, схватила в охапку слезы навернулись. Поглядела вверх, на мать, она же тут, сбоку стоит глаза холодные, как ледышки.
- Вот он, наш любимец, - говорит Вера Надеждовна. - Хороший мальчик! Видите, какой!
А та отвечает, вернее - спрашивает:
- Значит, нельзя?
- Почему же? Можно. Напишите отказ, и никаких вам забот.
Позвали патронажную сестру, ушли к нотариусу, через час возвращается одна патронажная, с порога говорит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159