.. И мать ищу, которую совсем не помню, потому что она умерла, когда мне было несколько дней от роду. А где же лучший друг, неужели и~ он не вспомнил, что сегодня меня выпускают? Тогда, может, хоть кто-нибудь, ну просто знакомый — шел себе по улице и случайно зазевался перед тюрьмой? Но конечно, прежде всего я искал в толпе ту, что обещала ждать, сколько бы лет ни прошло...
Я искал тебя, Тахани Рашид, я обошел все окрестные улицы и переулки, заглядывал в окна, на балконы и даже в проезжающие машины. Тебя не было нигде. И только после долгих, бесконечно долгих часов, когда солнце поднялось уже высоко в небо, я наконец понял, что ты не придешь. И побрел прочь — с узелком в руках и тоской в застывшем сердце. Я и сейчас слышу гулкий стук своих шагов. Ясное небо, бурлящая площадь... Ну, здравствуй, долгожданная свобода! Столько о тебе мечтал, а теперь вот ума не приложу, что с тобой делать. Никто меня не ждет, и некуда мне податься. Песчинка, затерявшаяся во вселенной. Я, Халиль Мансур, никому не нужен. Я — чужой.
Предательский удар, нанесенный в спину... И когда? В момент, казалось бы, наивысшего моего торжества. И разом рухнуло все, и оказалось, что я все тот же слабый мальчишка, который ищет, кто бы его утешил. Да, да, у нас большой дом, он сверкает по вечерам огнями, мы спим на мягких постелях и едим вилками и ножами из чистого серебра. Но мне этого мало, я привык, что меня ласкают, гладят по головке» хвалят за хорошую отметку. Что поделаешь, воспитание...
Вы можете меня осуждать. Но, в конце концов, я всего лишь человек, самый обыкновенный человек, и мне необходимо, чтобы рядом был хоть кто-то, кто меня понимает, кто в трудную минуту придет мне на помощь. Иначе я просто не осилю дорогу. Ну а эти, что упрямо идут своим путем в одиночку, они не люди. Они — божества, сверхчеловеки. Ими можно восхищаться, делать из них себе кумиров, но обязательно при этом помнить: они нам не чета.
Амина тоже из этой породы, ее место на Олимпе. И когда простой смертный, вроде меня, выбирает себе такую спутницу жизни, ему приходится туго. Тут уж только держись: не ной, не кисни, выбивайся из сил, но иди, карабкайся, ползи... Не то — пропал!
Я любил эту женщину. Она действительно очень мне помогла на первых порах, когда я вышел из тюрьмы. Мне необходимо было прийти в себя, научиться заново ходить по улицам, общаться с людьми. Я чувствовал себя как человек, вернувшийся на Землю из долгого путешествия к далеким звездным мирам. Привычный мне мир исчез, а этот, новый, был мне чужим. Колесница жизни стремительно катилась мимо, а я растерянно стоял на обочине, не решаясь на нее вскочить. Да и зачем?.. Я не утратил ни одного из пяти человеческих чувств, сохранил зрение, слух, способность осязать, различать запахи... Но ни звуки, ни цвета, ни ароматы окружающего мира не долетали до души, как будто натыкались на невидимую стену...
Слов нет, Амина, ее любовь излечили меня. Ведь, в сущности, когда я, выйдя в то утро из тюремных ворот, безуспешно пытался отыскать в толпе хоть одно знакомое лицо, хоть кого-нибудь, кто вспомнил бы, что я еще жив, я просто, наверно, тосковал о тепле домашнего очага, где мне дали бы выпить горячего чая, угостили сигаретой, уложили бы спать... И о Тахани Рашид я думал не потому, что любил ее, а скорее всего, потому, что искал в этот момент кого-нибудь, на кого можно опереться и постепенно, шаг за шагом вернуться к жизни.
И я ухватился за Амину, как утопающий за спасательный круг. Она совсем не походила ни на Тахани, подругу моей юности, ни на одну из знакомых мне женщин. Сильная, уверенная в себе, талантливая, она ясно понимала, чего хочет, и шла к своей цели упорно и направленно. Такие люди, как правило, и добиваются успеха. И любить она умела, и душевная щедрость в ней была. Но бывала она порой и жестокой, и неуступчивой, ненавидела трусость, двоедушие, презирала слабость... Что ж, ее можно понять. Она всего в жизни добилась сама, собственным трудом и, выбравшись однажды из грязи, не желала увязнуть в ней снова. Да, она умела быть и мягкой, по-настоящему человечной. Но этот железный характер, эта непомерная гордость... Нет, таким, как она, не место среди простых смертных. А уж со мной, грешным, ей и вовсе не по пути. Жаль только, что понял я эту истину слишком поздно... А в те дни жизнь была ко мне щедра, будто решила воздать мне за упущенные годы... Одно было плохо: я никак не хотел примириться с тем, что теперь я всего лишь обыкновенный чиновник, маленький винтик, от которого ровным счетом ничего не зависит: пришел на службу, отсидел свое время, покопался в бумагах и — привет!.. Одним словом — неудачник.
И вдруг все переменилось... В то утро в дверь моего кабинета осторожно постучали. Я взглянул на вошедшего: смуглый, белозубый, незнакомый мне человек в синем, аккуратно выглаженном комбинезоне.
— Доброе утро! Меня зовут Сайд Абу Карам, я наладчик станков в таблеточном цехе, председатель заводского профсоюзного комитета.
— Очень приятно... Садитесь, пожалуйста... Одну минуточку... Прежде, чем мы начнем наш разговор, позвольте узнать, что вы будете пить? Кофе? Чай? Или, может, мятный отвар? А может, хотите напиток с корицей?
Он рассмеялся:
— С корицей, если можно.
Сейчас я уже не припомню во всех деталях, о чем мы тогда говорили. Помню только, что время от времени я ловил на себе его пристальный, изучающий взгляд. Когда все формальности были уже позади и выпит напиток с корицей, он, потупившись и помолчав немного, вдруг огорошил меня вопросом:
— Скажите, вы окончательно решили отойти от общественной работы или я ошибаюсь?
Мучительно-неуютно под взглядом этих серьезных глаз.
— По-вашему, моя повседневная работа, стало быть, не есть служение обществу?
Он вопросительно на меня поглядел.
— И потом, позвольте вас спросить, почему вы, собственно, этим интересуетесь?
— Я пришел к вам за помощью... У вас большой опыт...
— За помощью? Ко мне? Но что я могу?
— Это уже другой разговор. Иными словами, вы готовы с нами работать, но рамки ваших возможностей ограниченны. Вы это хотите сказать?
— Я не говорил ничего подобного. И я вовсе не собираюсь с вами ни в чем участвовать...
— Но почему так сразу — и нет? Вы что, не доверяете нам?
— Дело вовсе не в этом. Просто я уже свое отработал — и, между прочим, за это поплатился... Нет уж, увольте, пускай теперь работают другие...
— Значит, вы окончательно выбрали себе позицию стороннего наблюдателя? Неплохо для социалиста с вашим стажем! Подались на пенсию, как водится у чиновников, так, что ли?
Нет, каков нахал! Разговаривать со мной в таком тоне!
— Ну хорошо... А чем, собственно, вы занимаетесь? Вот вы лично?
— Я уже сказал — я председатель заводского профсоюзного комитета...
— А, понятно... Проверенный, так сказать, человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Я искал тебя, Тахани Рашид, я обошел все окрестные улицы и переулки, заглядывал в окна, на балконы и даже в проезжающие машины. Тебя не было нигде. И только после долгих, бесконечно долгих часов, когда солнце поднялось уже высоко в небо, я наконец понял, что ты не придешь. И побрел прочь — с узелком в руках и тоской в застывшем сердце. Я и сейчас слышу гулкий стук своих шагов. Ясное небо, бурлящая площадь... Ну, здравствуй, долгожданная свобода! Столько о тебе мечтал, а теперь вот ума не приложу, что с тобой делать. Никто меня не ждет, и некуда мне податься. Песчинка, затерявшаяся во вселенной. Я, Халиль Мансур, никому не нужен. Я — чужой.
Предательский удар, нанесенный в спину... И когда? В момент, казалось бы, наивысшего моего торжества. И разом рухнуло все, и оказалось, что я все тот же слабый мальчишка, который ищет, кто бы его утешил. Да, да, у нас большой дом, он сверкает по вечерам огнями, мы спим на мягких постелях и едим вилками и ножами из чистого серебра. Но мне этого мало, я привык, что меня ласкают, гладят по головке» хвалят за хорошую отметку. Что поделаешь, воспитание...
Вы можете меня осуждать. Но, в конце концов, я всего лишь человек, самый обыкновенный человек, и мне необходимо, чтобы рядом был хоть кто-то, кто меня понимает, кто в трудную минуту придет мне на помощь. Иначе я просто не осилю дорогу. Ну а эти, что упрямо идут своим путем в одиночку, они не люди. Они — божества, сверхчеловеки. Ими можно восхищаться, делать из них себе кумиров, но обязательно при этом помнить: они нам не чета.
Амина тоже из этой породы, ее место на Олимпе. И когда простой смертный, вроде меня, выбирает себе такую спутницу жизни, ему приходится туго. Тут уж только держись: не ной, не кисни, выбивайся из сил, но иди, карабкайся, ползи... Не то — пропал!
Я любил эту женщину. Она действительно очень мне помогла на первых порах, когда я вышел из тюрьмы. Мне необходимо было прийти в себя, научиться заново ходить по улицам, общаться с людьми. Я чувствовал себя как человек, вернувшийся на Землю из долгого путешествия к далеким звездным мирам. Привычный мне мир исчез, а этот, новый, был мне чужим. Колесница жизни стремительно катилась мимо, а я растерянно стоял на обочине, не решаясь на нее вскочить. Да и зачем?.. Я не утратил ни одного из пяти человеческих чувств, сохранил зрение, слух, способность осязать, различать запахи... Но ни звуки, ни цвета, ни ароматы окружающего мира не долетали до души, как будто натыкались на невидимую стену...
Слов нет, Амина, ее любовь излечили меня. Ведь, в сущности, когда я, выйдя в то утро из тюремных ворот, безуспешно пытался отыскать в толпе хоть одно знакомое лицо, хоть кого-нибудь, кто вспомнил бы, что я еще жив, я просто, наверно, тосковал о тепле домашнего очага, где мне дали бы выпить горячего чая, угостили сигаретой, уложили бы спать... И о Тахани Рашид я думал не потому, что любил ее, а скорее всего, потому, что искал в этот момент кого-нибудь, на кого можно опереться и постепенно, шаг за шагом вернуться к жизни.
И я ухватился за Амину, как утопающий за спасательный круг. Она совсем не походила ни на Тахани, подругу моей юности, ни на одну из знакомых мне женщин. Сильная, уверенная в себе, талантливая, она ясно понимала, чего хочет, и шла к своей цели упорно и направленно. Такие люди, как правило, и добиваются успеха. И любить она умела, и душевная щедрость в ней была. Но бывала она порой и жестокой, и неуступчивой, ненавидела трусость, двоедушие, презирала слабость... Что ж, ее можно понять. Она всего в жизни добилась сама, собственным трудом и, выбравшись однажды из грязи, не желала увязнуть в ней снова. Да, она умела быть и мягкой, по-настоящему человечной. Но этот железный характер, эта непомерная гордость... Нет, таким, как она, не место среди простых смертных. А уж со мной, грешным, ей и вовсе не по пути. Жаль только, что понял я эту истину слишком поздно... А в те дни жизнь была ко мне щедра, будто решила воздать мне за упущенные годы... Одно было плохо: я никак не хотел примириться с тем, что теперь я всего лишь обыкновенный чиновник, маленький винтик, от которого ровным счетом ничего не зависит: пришел на службу, отсидел свое время, покопался в бумагах и — привет!.. Одним словом — неудачник.
И вдруг все переменилось... В то утро в дверь моего кабинета осторожно постучали. Я взглянул на вошедшего: смуглый, белозубый, незнакомый мне человек в синем, аккуратно выглаженном комбинезоне.
— Доброе утро! Меня зовут Сайд Абу Карам, я наладчик станков в таблеточном цехе, председатель заводского профсоюзного комитета.
— Очень приятно... Садитесь, пожалуйста... Одну минуточку... Прежде, чем мы начнем наш разговор, позвольте узнать, что вы будете пить? Кофе? Чай? Или, может, мятный отвар? А может, хотите напиток с корицей?
Он рассмеялся:
— С корицей, если можно.
Сейчас я уже не припомню во всех деталях, о чем мы тогда говорили. Помню только, что время от времени я ловил на себе его пристальный, изучающий взгляд. Когда все формальности были уже позади и выпит напиток с корицей, он, потупившись и помолчав немного, вдруг огорошил меня вопросом:
— Скажите, вы окончательно решили отойти от общественной работы или я ошибаюсь?
Мучительно-неуютно под взглядом этих серьезных глаз.
— По-вашему, моя повседневная работа, стало быть, не есть служение обществу?
Он вопросительно на меня поглядел.
— И потом, позвольте вас спросить, почему вы, собственно, этим интересуетесь?
— Я пришел к вам за помощью... У вас большой опыт...
— За помощью? Ко мне? Но что я могу?
— Это уже другой разговор. Иными словами, вы готовы с нами работать, но рамки ваших возможностей ограниченны. Вы это хотите сказать?
— Я не говорил ничего подобного. И я вовсе не собираюсь с вами ни в чем участвовать...
— Но почему так сразу — и нет? Вы что, не доверяете нам?
— Дело вовсе не в этом. Просто я уже свое отработал — и, между прочим, за это поплатился... Нет уж, увольте, пускай теперь работают другие...
— Значит, вы окончательно выбрали себе позицию стороннего наблюдателя? Неплохо для социалиста с вашим стажем! Подались на пенсию, как водится у чиновников, так, что ли?
Нет, каков нахал! Разговаривать со мной в таком тоне!
— Ну хорошо... А чем, собственно, вы занимаетесь? Вот вы лично?
— Я уже сказал — я председатель заводского профсоюзного комитета...
— А, понятно... Проверенный, так сказать, человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42