...В одиночной камере время тянется долго. Вот и копаюсь, копаюсь без конца в собственной душе. Так хочется понять, что же все-таки случилось и почему именно со мной? А может, зря я занимаюсь самоистязанием? Все равно впереди смертный приговор, это ясно. Но ведь человек не кончается со смертью, если ему есть что оставить людям. Нет, я говорю не о недвижимом имуществе или банковских вкладах. Человеческая память недолго хранит имена тех, кто оставляет после себя виллы, акции или даже целые компании по производству прохладительных напитков. Но есть события, людские имена, над которыми не властно время. Нет, нет, я не претендую на то, чтобы меня помнили вечно. Однако у меня тоже есть что сказать напоследок людям, есть мой опыт, который - я в этом убежден — может пригодиться многим. И не говорите мне, что моя история — частный случай. Отнюдь. Все, что со мной произошло, — логический результат той жизни, которой все мы живем в последние годы.
Человеку нелегко объяснить самому себе свои поступки, нелегко заново во всех мелочах прожить уже пережитое, по крупицам восстанавливая в памяти и радостные, и горькие минуты. Нелегко, если вообще возможно, себя понять. Но я все-таки решил попробовать... Может, именно поэтому я и не спятил до сих пор окончательно.
Итак, вернемся к тому самому летнему вечеру, когда у меня дома резко и настойчиво зазвонил телефон. Я сидел, с головой уйдя в работу над контрактом... Уютно горит настольная лампа. Рядом со мной на столе чашка крепкого ароматного кофе...
...А ведь не попросил для меня, подлец, кофе, как обычно. Ничтожность человека всегда обнаруживается в мелочах... И кабинет у него противный, просто не могу без отвращения видеть эти фотографии на стенах... Шеф приветствует иностранных гостей... Он же беседует с министром на церемонии пуска нового завода... Он же выступает перед рабочими с речью в годовщину "очистительной" революции... А эта громадина, письменный стол, что надежно отдаляет его от посетителей? А стол для заседаний в дальнем углу? Да и сама эта комната — безликая, не круглая и не квадратная, не поймешь какая... И мебель такая же безликая, хотя безвкусной ее вроде и не назовешь. И расставлена как попало, без души. Не кабинет, а какое-то странное помещение, куда понаставили кресел, шкафов, столов да понавешали полок с грудами канцелярских папок.
Шеф славится своим громовым голосом, от которого дрожат стекла в окнах, и своим высоченным ростом. Громовой голос дан ему, чтобы орать на подчиненных, а ростом он обязан исключительно своим непомерно длинным ногам, так что, когда он сидит за столом и видна только верхняя половина туловища, его, пожалуй, даже можно принять за коротышку.
Он демонстративно уткнулся в бумаги, делая вид, что меня не замечает, а я терпеливо жду. Глаза у шефа узкие, беспокойные, а губы и руки все время находятся в движении, выдавая скрытую тревогу, которая иногда прорывается наружу, взрывами ярости или неожиданным хохотом. У него неправильной формы, сдавленная с боков голова, длинное, узкое лицо, а когда он осклабится, я вижу во рту его крупные желтые зубы. Иногда по ночам в кошмаре это лицо превращается вдруг в лошадиную морду: ржущий жеребец, откинувшись в кресле, барабанит передними копытами по крышке огромного стола, а я в ужасе гляжу на его раздувающиеся ноздри, налитые кровью глаза...
Наконец он поднимает глаза.
— Тут у меня ваше заключение о проекте контракта с фирмой "Ла Рошель". Надо бы кое-что изменить...
-Зачем?
— В таком виде контракт нам невыгоден. А изменим — получим немалые прибыли от производства новых препаратов.
А у самого глаза бегают, как мыши в мышеловке. Отец оставил ему наследство из пяти аптек в провинции Гарбийя, к которым он сам уже добавил заводик в Каире и контору по импорту. Вошел в государственный сектор, чтобы под его крылышком спокойно пересидеть бурю, вызванную законами шестьдесят первого года о национализации. Как и многие ему подобные, быстро смекнул, что Абдель Насер упустил из виду существенный момент: при отсутствии подлинно народного контроля капитализм без труда поставит госсектор себе на службу и превратит его в свое орудие.
— Я, конечно, понимаю, что компания должна думать и 6 прибылях, и о техническом перевооружении, поскольку для производства принципиально новых препаратов у нас недостаточно и опыта, и знаний. Однако я возражаю против придания этому контракту слишком широкого характера. Не следует, на мой взгляд, включать в него и те препараты, которые мы в состоянии производить сами, без посторонней помощи. Это может отрицательно сказаться на прибылях нашей компании, да и на всей фармацевтической промышленности в стране в целом.
В прошлом месяце шеф ездил во Францию знакомиться с их заводами. Вернулся порозовевший, с новыми часами "Ролекс", в новеньком галстуке модного сиреневого цвета. Теперь вместо привычных разговоров о "кокетках из Мансуры" и "достоинствах гашиша" он с видом знатока разглагольствует о парижских улицах, ресторанах, неповторимом аромате красного вина и "ночных гуриях", дарящих истинное французское наслаждение...
Вот так он вступил на порог политики "открытых дверей", открывшей перед ним дорогу в новые миры, туда, где за твердую валюту можно купить мягкую совесть, а высокие стремления сводятся к мечте о вкусной выпивке и длинноногих блондинках.
Он сметлив от природы ровно настолько, чтобы удерживаться на плаву и из всего извлекать для себя хоть какую-то пользу. Мы росли с ним в разных условиях й принадлежали к разным мирам. Поэтому, за исключением редких моментов, наши отношения с ним остаются строго официальными.
— Значит, вы отказываетесь переделывать контракт? Так я вас понял?
— Я уже вам сказал: я считаю, что при этом пострадают интересы нашей компании, и не вижу никакой надобности в подобной переделке. Но, в конце концов, решающее слово все равно принадлежит не мне, а вам. Если вы отказываетесь принять контракт в его настоящем виде, это ваше дело. Но вы не можете заставить меня поступить вопреки моему убеждению.
Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы говорить спокойно. Чем спокойнее мой голос, тем весомей выглядят .мои аргументы. Врешь ты просто боишься его разозлить. Да\ но зачем лезть на рожон? Тебе не остановить потока, который сметает все на своем пути. И все-таки, чего я, собственно, боюсь? С работы меня не уволят, это маловероятно, а уволят, так не буду по крайней мере чувствовать свою ничтожность и беспомощность, как здесь. Подумаешь, беда какая! Найду себе другое место, не хуже. Правда человеку с моей биографией в наши дни не так-то легко устроиться на работу. Но нельзя же из-за боязни потерять место превращаться в робкого слизняка. А деньги? Жить на что? Опять гоняться за случайным заработком?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42