Для меня все начинается со звуков. И с Аминой все у нас началось с ее голоса. Сначала я услышал этот голос, а потом уже увидел его обладательницу. Дело было в поезде, я ехал тогда в Хелуан...
...Лучи зимнего солнца сквозь оконное стекло ласково пригревают лицо. Яркий свет слепит глаза, и я открываю их только на остановках. Суета на перроне, давка у дверей... Какая-то каша из людских ног, локтей, голов, тел... Все это остервенело возится, сражаясь за маленький пятачок пустого пространства между скамьями, и затихает лишь на короткое время, чтобы собраться с силами для нового сражения на следующей остановке.
И вдруг — женский голос, веселый, задорный и в то же время решительный. И смех — заливистый, светлый. Судя по всему, она стоит где-то неподалеку, в проходе. Поглядеть? Да нет, лень. Кто-то наступает мне на ногу. Открываю глаза и встречаюсь взглядом с глазами, глядящими на меня в упор и даже с некоторым вызовом.
В смущении отвожу взгляд в сторону. Так за всю жизнь и не научился уверенному обращению с женщинами... Немного погодя спохватываюсь, пытаюсь снова отыскать ее в толпе, но ее уже нет. Исчезла. И вместе с ней исчезло ощущение внезапной радости, родившейся при звуках ее голоса. И снова на душе стало уныло и тускло, и опять вернулось чувство, что жизнь проходит понапрасну. Проклятое это чувство неистребимо жило во мне, лишь изредка затихая, чтобы затем напомнить о себе с новой силой. И только уже здесь, на скамье подсудимых, я вдруг понял, откуда оно взялось. Его истоки — в моих несбывшихся надеждах, и посетило оно меня впервые именно в тот день, когда я, оставив за спиной тяжелые деревянные ворота, шагнул на свободу... Долгие годы- я жил ожиданием простых радостей — посылка из дома, свидание с близким человеком, возможность почитать вечером при свете свечи... И мечтал — мечтал о том, что будет завтра, там, на воле. Мечты бушевали в моей душе, как поток в половодье, ожидающий своего часа, чтобы, прорвав плотину, хлынуть на поля и напоить иссохшую землю...
Дождался своего часа и я. Вырвался на свободу — а мечтам-то моим, оказывается, в этом мире нет места. Тесноват он для них. В общем, не успел сбросить одни оковы, железные, а на тебе уже другие, незаметные глазу.
Так родилась моя тоска. Иногда я спрашиваю себя: есть ли какая-нибудь связь между нею и моей любовью к Рут? Все-таки, наверно, есть. Мысль о том, что жизнь не удалась, мучила меня постоянно. Разбитые надежды, поверженные в прах мечты и вечный страх перед завтрашним днем... А Рут Харрисон летела по жизни задорная, счастливая, уверенная в себе. И было в ней обаяние этой сознающей себя красоты. Словом, в ней было многое, что я к тому времени уже успел растерять. Стоит ли удивляться, что меня к ней потянуло? Единство противоположностей, так сказать. Казалось, она послана самими небесами, чтобы меня спасти, заново вернуть к жизни, дать мне счастье.
Но это было уже много позже. А в те дни я пребывал в глубокой и безысходной тоске. И когда я ехал в Хелуан устраиваться на работу, эта тоска тоже не покидала меня, притаившись где-то в боковом кармане пиджака, вместе с направлением из "Бюро по трудоустройству бывших заключенных". Ох, уж это бюро! Представьте себе унылую длинную комнату, заваленную канцелярскими папками. В глубине — стол. Возле лампы в отчаянии бьется муха, обалдевшая от недостатка кислорода. Вот уже пять месяцев, как я регулярно, каждую неделю, поднимаюсь на пятый этаж в это старое, полуразвалившееся здание на углу улицы Рейхани и площади Хальбави. Вдыхая зловоние соседних кварталов, захожу в подъезд и в потемках на ощупь осторожно поднимаюсь по прогнившим ступеням, стараясь держаться подальше от перил - не ровен час, рухнут. По-моему, для подобной конторы это место выбрали не случайно. Приход сюда добивает человека окончательно. Когда нас бывает несколько человек, мы сидим на лестничной клетке и болтаем о том о сем, а иногда даже пьем чай, который нам приносит вахтер — плешивый карлик в грязной белой тюбетейке. На лестнице сыро и холодно даже в разгар лета, и, сидя на деревянной скамейке, мы поеживаемся и постукиваем ногами.
Начальник бюро отличается полным отсутствием волос. Лысая, как колено, голова, безбровое лицо, глаза без ресниц и гладкие, без единой волосинки, руки. Даже голос и тот какой-то гладкий. Не человек, а пресмыкающееся, именно то, что и надо для подобной должности. Какие трагические судьбы развертываются перед ним! У другого бы волосы дыбом встали. А этому хоть бы хны, у него нет волос, и волноваться он тоже не умеет — должно быть, не дала ему природа той самой железы, что заставляет человека волноваться. Спешить ему некуда, времени у него много, вот он и не торопится, да и нам постоянно советует не волноваться, поберечь свои нервы. Беседы с нами, особенно почему-то со мной, доставляли ему неизъяснимое удовольствие. Иногда мне казалось, что он тянет с нашим устройством на работу просто потому, что боится снова остаться один. А тут все-таки люди, есть с кем поговорить. Бедняга, думал я, ничего у него в жизни нет. Я даже начал его про себя жалеть, умиляясь собственному благородству, пока в конце концов не понял, что наивысшим наслаждением для этого человека был тот самый процесс нашего психологического истязания, в коем он был великий мастер. Мутавалли Хейруд-дин — а именно так звали начальника бюро — недаром специально стажировался в США.
Особенно изощрялся он в беседах со мной. Даже вспомнить страшно. Походив к нему немного, я стал испытывать приступ тошноты при одном взгляде на него, при одном звуке его голоса. Неужели есть на свете женщина, которая не брезгует ложиться в постель с этой ящерицей?
- Когда вас освободили?
— Два месяца тому назад.
— Но ко мне ваши бумаги еще не поступили... Зайдите через пару недель, возможно, к тому времени они и будут здесь.
— Да, но я не могу ждать две недели! Мне нужно работать!
— Прекрасно вас понимаю. Но что я могу сделать? Ведь бумаг-то на вас еще нет.
— А кто должен был их прислать?
— Понятия не имею. Нам с вами остается только ждать.
Спускаюсь по прогнившей лестнице. На улице пыльная буря. Песчинки забиваются в рот, в горле сухая горечь. Что поделаешь, надо набраться терпения. С этими бюрократами вечно так: сто потов с тебя сойдет, прежде чем чего-нибудь от них добьешься... Ровно через две недели, день в день, появляюсь у него снова.
— Доброе утро. Молчит.
— Доброе утро!
— Вам что? ,
— Да вот пришел снова, как мы договорились.
— Кто это — мы? Я ни о чем с вами не договаривался.
— Да как же так? Вы же сами в прошлый раз сказали, чтобы я к вам зашел через пару недель.
— Я вам это сказал?! —В голосе неподдельное возмущение. - Ваша фамилия?
Она ему прекрасно известна. Но жалость к этому человеку уже овладела мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42