Кроме того, старые друзья... Ну допустим, с ними контакты несколько поослабли. Но их же можно восстановить! Главное, найти к нему подход. А это уже по твоей части... — Короткий смешок. — Скажу тебе откровенно: я не могу прикрывать тебя до бесконечности. Да, ты на хорошем счету, ты умеешь делать многое, чего не умеют другие. Но тебе ведь прекрасно известно, что подобные лирические истории находятся под строжайшим запретом. Так что немедленно кончай с этим дурацким увлечением. У нее любовь, скажите на милость! Не изображай из себя молоденькую дурочку. Я ведь прекрасно понимаю: ты стараешься любым путем уберечь его, не дать затянуть его в нашу систему. Сколько лет тебя знаю, а понять твою логику не могу. Вершим, можно сказать, судьбы мира, живем как короли, купаемся в деньгах. Какого черта тебе еще надо? Ты все-таки не забывай: обратного хода нет. Мы караем в основном чужих, но если потребуется, то и своих не жалеем. Кстати, из Центра мне уже делали намеки на этот счет. Они считают, что я покрываю тебя в силу наших с тобой отношений...
И ее голос, какой-то тусклый, неживой:
— Хорошо, обещаю, что к следующему разу у тебя будет полная ясность. Или он начнет работать на нас, или я с ним порву.
— Вот и отлично. Только учти, это наш последний разговор на эту тему. Время не терпит. Египет на пороге больших событий. Сейчас все внимание нужно сконцентрировать на левых силах... — Пауза... свист... музыка...
Да, не соврал Яхья Саадани: информация, что и говорить, у него точная, точнее некуда. Но как могла уцелеть эта запись? Рут с ее аккуратностью — и вдруг такая накладка? Забыла стереть, поторопилась, чем-то отвлеклась? Поди догадайся.
Я подождал, пока кончится аккорд, вынул кассету и положил ее в карман пиджака. Достал из ящичка новую кассету, зарядил магнитофон, нажал на кнопку записи... Дело сделано, теперь можно и вздохнуть спокойно. Сомнения рассеяны, маски сорваны. Что дальше? Заявить компетентным органам, донести на нее? Вряд ли это даст ожидаемый результат. Скорее всего, они станут на ее защиту. А вот для меня последствия могут быть самыми плачевными. Спокойно, в тебе сейчас говорят злоба и отчаяние. А ты обдумай все хладнокровно, не спеша. Да на черта мне хладнокровие, когда я потерял все! Чего мне теперь бояться? Нет, но какая дрянь, а? Так меня провести... И самое обидное, что, несмотря на все, я ее люблю. Ненавижу, а все равно люблю. И никуда от этого не денешься. А она? Зачем, спрашивается, она меня так оберегала? Это что, входило в рамки ее деятельности? Ведь нет же, нет! Может, просто жалела по-человечески? Или имела какую-то свою корысть? Богатство, благополучие, беззаботная счастливая жизнь... А на поверку — ни минуты покоя, вечный риск, напряжение, усталость... И что ее потянуло в этот мир авантюры? А все-таки не могу поверить, что все, что она говорила, ложь. Не настолько уж я глуп, чтобы так обмануться. Ведь слышу же я в моменты нашей близости, как бьется, трепещет в ней какой-то раненый нерв. Такое не сыграть даже самой умелой актрисе. А ее голос, ее глаза, когда она шепчет мне: "Ты мой... люблю..."? Не поверю, что она лжет. Нет, что-то здесь не так. Есть какая-то тайна, скрытая борьба, причем идущая давно. Но какая? Нельзя все подряд мазать черной краской, есть проблески света, есть. Но если так, каким образом она стала шпионкой? Слово-то какое гнусное, аж в дрожь бросает. Подумать только: я, Халиль Мансур, живу с американской шпионкой, получаю жалованье от ее мужа, работаю в его сомнительной фирме, а эта милая супружеская пара решает, как бы половчее меня использовать. Нет, я ее убью. Она, она одна виновата в том, что я пал так низко. Врешь, ты знал, на что идешь, никто тебя на аркане не тащил. И если не стал ты до сих пор одним из их компании, то только благодаря ей, и никому другому. Это она оберегала тебя от подобной участи, как проститутка бережет свое дитя. Нет, что ни говори, а Рут — замечательная женщина. Кто, она? Да она дрянь подзаборная! Неправда, нужно быть объективным. Она обыкновенный человек, как все мы, и у нее, как у всех нас, свои изъяны. Но она умна, человечна, она умеет любить... А дурное, в ком его нет? Хочешь жить, умей вертеться...
Мысли носятся, как взбудораженный пчелиный рой Сижу в кресле, в уютной гостиной и жду. Вот повернулся ключ в дверном замке, тихие, замирающие шаги по ковру. Остановилась... Снова пошла, как зверь, опасливо приближающийся к капкану. В проеме двери я вижу мягкие округлые линии ее фигуры, бледное лицо. Мелькнул испуг в глазах и тут же исчез, глядит с вызовом. Почуяла опасность, но сумела взять себя в руки — правильно, нам не привыкать. Идет ко мне, шаги уверенные, твердые. Садится в кресло напротив. Немой поединок взглядов: сошлись, разошлись, снова сошлись. Грустно. Оба понимаем, что стоим у последней черты. Обратного хода нет. Мы вступили в запретную область, мы в ловушке у судьбы. Как быть?
— Ты все узнал, верно? -Да.
— От кого?
— От Яхьи Саадани.
— Ах, так... —она горько усмехнулась. — Ну, этот давно уже ко мне подбирается.
— Что значит — подбирается?
— Все пытался уложить меня в свою постель. А заодно и перевербовать.
Меня охватывает чувство гадливости.
— И не только от Яхьи. Я нашел пленку... Нахмурилась, пытается, видимо, что-то вспомнить.
— Да, пленку. Твой разговор с мужем... По-моему, ты забыла ее уничтожить.
— Когда уничтожают тебя самого, не до пленок.
— Но самое удивительное знаешь что? — Я встал, обличать стоя удобнее. — Все это время меня не покидает чувство...
— Какое?
— ...что тебе как будто даже хотелось, чтобы я поскорее что-нибудь нашел.
Она молчит, раздумывая над моими словами. Спокойный, неторопливый разговор... Можно подумать, мы говорим о погоде в Анкаре.
— Да нет, я как-то об этом не думала. А впрочем, наверно, ты прав, действительно бывали минуты, когда я говорила себе: скорее бы уж он нашел!
— И ты считаешь это нормальным?
— В моем положении? Разумеется. Я дошла до точки... Умереть и то лучше.
— Но ты же сама выбрала для себя такую жизнь.
— Я никого и не виню.
— В таком случае я отказываюсь тебя понимать.
— Что тут непонятного? Все очень просто. Я ненавижу себя, ясно? У тебя никогда не бывает такого чувства?
— Отчего же? Бывает. Когда понимаю всю меру своего падения — как сейчас, например.
— И в чем же оно, если не секрет, твое падение? Уж не в том ли, что связался со мной? Ну, договаривай!
— Может быть. Но не только в этом...
— В чем же еще?
— В том, что предал самого себя, отказался от всех, кто был мне дорог, — от Амины, Исама, Сайда... В том, что поселился в этом доме, не постеснялся пойти в услужение к твоему мужу...
— Так... А ты никогда не задумывался, чем рисковала я, когда, в нарушение всех инструкций, отказывалась с тобой порвать да еще не давала втянуть тебя в эти грязные игры?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42