В сетях
РОМАН
(араб)
— Итак Вы отрицаете, что семнадцатого августа около одиннадцати часов утра вы преднамеренно убили американскую гражданку Рут Харри-сон?..
Голос председательствующего доносится откуда-то издалека, из-за высокой трибуны, где сидят судьи, и гулким эхом отдается в зале. У председательствующего бесстрастное, неподвижное лицо — не человек, а робот из фильмов о звездных войнах. Я гляжу на него, но мысли мои далеко. Тюремная решетка—лучшее орудие в руках законников во все времена... Я — один, а они — сила, им ничего не стоит меня уничтожить. Но мне не страшно, я свободен как птица, мне нет дела до суетных мелочей жизни. Это чувство освобождения почему-то не покидает меня с той самой минуты, как я увидел ее мертвой—безжизненное, распростертое на кровати тело...
— Да, отрицаю. Все сказанное здесь мною — чистая правда...
— Что еще вы могли бы сообщить суду?
Что еще я мог бы сообщить? Многое, да только стоит ли об этом говорить? Какой смысл теперь имеет вся моя жизнь до встречи с ней и после ее смерти? Все и так ясно: процесс затеян для того, чтобы меня уничтожить.
— Допустим, у меня есть что сказать. Но я не уверен, что вы будете меня слушать...
Блеснули стекла очков в металлической оправе — я вижу, как он сверлит меня взглядом. Легкий шум в зале, движение черных мантий, и снова все стихает.
— Суду необходимо знать все подробности. Только это может гарантировать справедливый приговор. И здесь мы рассчитываем на вашу помощь...
Где я уже видел прежде точно такой рот? В лагере? Боже, какая ерунда лезет в голову! Наверно, это потому, что близок конец. Рассудок помимо воли торопится, спешит запечатлеть, зафиксировать все до мелочей, как будто я смогу унести это с собой. И как ясно, поразительно четко работает память. Так где же я видел такой рот? Нет, не в лагере... Какие только рты не приходилось мне видеть... И губы, и глаза, и руки... И все были выразительны по-своему, под стать своим хозяевам. Вспомнил! Тонкие, бескровные губы и рука с занесенной палкой... Директор школы, в которой я провел пять лет... Миссионер, выводивший нас по утрам на молитву и читавший нам Евангелие и Ветхий завет... Английский прихвостень, служивший, как обнаружилось впоследствии, в Интеллидженс сервис-Сухой, скрипучий голос:
— При каких обстоятельствах вы познакомились с госпожой Рут Харрисон?
И снова с подушки на меня глядят, не видя, твои широко раскрытые неживые глаза. Тебя больше нет, Рут. Ты ушла и никогда не вернешься. И зачем только я в тот день не последовал за тобой!
...Я молча закрываю дверь и опять сажусь к окну, чувствуя за спиной ледяной взгляд Джафара. Холодный черный мрак окутывает душу... Один выстрел, только один, — и я уйду за тобой. Не надо обладать слишком богатым воображением, чтобы представить, что сейчас произойдет... Они приедут в темно-серой машине, наденут на меня наручники — этакие современные заморские штучки из тонкой стали, с зубьями острыми как бритва. Это вам не те, старинные, английского образца, из которых я без труда выдергивал свои тощие руки. Да, я живо представил себе все это в деталях, слушая, как Джафар звонит им по телефону. Я сам подсказал ему номер — из синей записной книжки, той самой, что ты мне подарила, помнишь? И многие номера телефонов в ней записаны твоей рукой. Нет, это невыносимо. Пулю в лоб — и дело с концом!
Но я опять иду туда, к тебе в спальню... Густые, непокорные волосы на подушке кажутся сейчас такими беспомощными. И алое пятно на белом... Я касаюсь твоей щеки и невольно отдергиваю руку, как будто холод способен обжигать... Минуты бегут, понемногу я начинаю приходить в себя и вдруг понимаю, что снова стал самим собой! Какое удивительное чувство освобождения! Люди! Халиль Мансур стал снова тем, каким вы знали его прежде! Как, неужели забыли? Что ж, я и сам в последние годы немного его подзабыл, но мне это, как видите, дорого стоило...
— Подсудимый, мы ждем вашего ответа!.. При каких обстоятельствах вы познакомились с госпожой Рут Харрисон?
С чего же все началось? Трудно сказать, у всякого начала свои корни в прошлом. Одно вытекает из другого. Так было и со мной. А вообще-то началом можно считать тот вечер в конце лета, когда в моей квартире раздался телефонный звонок...
Я был один-Амина уехала к подруге-и, сидя за письменным столом, просматривал проект контракта с французской фирмой "Ла Рошель". Внезапный телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. С некоторых пор я стал пугаться звонков всякого рода, особенно поздних, когда, кроме тебя, в доме никого. Вообще, в последние годы меня стало пугать многое, на что я прежде не обращал внимания. И полюбил тоже многое, чего прежде на дух не терпел. Сам не пойму, что со мной стало. Уговариваю себя, что это естественно, ведь человек с возрастом меняется, становится мудрей, опытней. Но в глубине души знаю, что дело не в этом. И никак не удается мне унять внутренний голос, который нет-нет да и начнет бередить душу, и тогда я начинаю беспокойно ходить из угла в угол, и Амина следит за мной тревожным взглядом. Удивительная у нее способность угадывать внутреннее состояние человека, никуда от нее не спрячешься... И я вспоминаю Сайда — почему-то я всегда вспоминаю их вместе. Наверно, потому, что познакомился с ними примерно в одно время. А может, потому, что они в чем-то очень схожи. Амина и Сайд — самые дорогие мне люди. Они олицетворяют в моих глазах все то, что сам я уже растерял. Но они же для меня и источник постоянной досады, в особенности когда выступают заодно в наших спорах. Умом я понимаю, что они, скорее всего, правы. Но самолюбие не позволяет мне в этом признаться, и я вижу, как Амина с каждым днем отдаляется от меня все больше и больше.
Сидя над проектом контракта в тот вечер, я думал и о них тоже.
Я пока еще не рассказал им ни о готовящемся контракте, ни о недавнем своем разговоре с председателем административного совета компании "шефом', как мы его называем... Все-таки, что ни говори, а между мной и Саидом сохраняется некоторая дистанция. Да, все верно, мы с ним друзья, общаемся на равных... Но его чувство собственного достоинства, уверенность в своих силах при том, что он всего лишь простой наладчик станков, меня раздражает. Порой я даже немного завидую его решительности. В такие минуты приятно сознавать, что ты все-таки взобрался довольно высоко по служебной лестнице. Хитрая штука, скажу я вам, эта самая лестница. Вроде бы создана для того, чтобы разумно распределять нагрузку и ответственность. А приглядишься — и видишь: и коррупцию-то она маскирует, и тех, кто не на своем месте сидит и в себе не уверен, укрывает, да и начальству помогает гонять подчиненных до седьмого пота... Правда, лично я от всего этого далек. Но и мне, случалось, эта лестница оказывала немало услуг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
РОМАН
(араб)
— Итак Вы отрицаете, что семнадцатого августа около одиннадцати часов утра вы преднамеренно убили американскую гражданку Рут Харри-сон?..
Голос председательствующего доносится откуда-то издалека, из-за высокой трибуны, где сидят судьи, и гулким эхом отдается в зале. У председательствующего бесстрастное, неподвижное лицо — не человек, а робот из фильмов о звездных войнах. Я гляжу на него, но мысли мои далеко. Тюремная решетка—лучшее орудие в руках законников во все времена... Я — один, а они — сила, им ничего не стоит меня уничтожить. Но мне не страшно, я свободен как птица, мне нет дела до суетных мелочей жизни. Это чувство освобождения почему-то не покидает меня с той самой минуты, как я увидел ее мертвой—безжизненное, распростертое на кровати тело...
— Да, отрицаю. Все сказанное здесь мною — чистая правда...
— Что еще вы могли бы сообщить суду?
Что еще я мог бы сообщить? Многое, да только стоит ли об этом говорить? Какой смысл теперь имеет вся моя жизнь до встречи с ней и после ее смерти? Все и так ясно: процесс затеян для того, чтобы меня уничтожить.
— Допустим, у меня есть что сказать. Но я не уверен, что вы будете меня слушать...
Блеснули стекла очков в металлической оправе — я вижу, как он сверлит меня взглядом. Легкий шум в зале, движение черных мантий, и снова все стихает.
— Суду необходимо знать все подробности. Только это может гарантировать справедливый приговор. И здесь мы рассчитываем на вашу помощь...
Где я уже видел прежде точно такой рот? В лагере? Боже, какая ерунда лезет в голову! Наверно, это потому, что близок конец. Рассудок помимо воли торопится, спешит запечатлеть, зафиксировать все до мелочей, как будто я смогу унести это с собой. И как ясно, поразительно четко работает память. Так где же я видел такой рот? Нет, не в лагере... Какие только рты не приходилось мне видеть... И губы, и глаза, и руки... И все были выразительны по-своему, под стать своим хозяевам. Вспомнил! Тонкие, бескровные губы и рука с занесенной палкой... Директор школы, в которой я провел пять лет... Миссионер, выводивший нас по утрам на молитву и читавший нам Евангелие и Ветхий завет... Английский прихвостень, служивший, как обнаружилось впоследствии, в Интеллидженс сервис-Сухой, скрипучий голос:
— При каких обстоятельствах вы познакомились с госпожой Рут Харрисон?
И снова с подушки на меня глядят, не видя, твои широко раскрытые неживые глаза. Тебя больше нет, Рут. Ты ушла и никогда не вернешься. И зачем только я в тот день не последовал за тобой!
...Я молча закрываю дверь и опять сажусь к окну, чувствуя за спиной ледяной взгляд Джафара. Холодный черный мрак окутывает душу... Один выстрел, только один, — и я уйду за тобой. Не надо обладать слишком богатым воображением, чтобы представить, что сейчас произойдет... Они приедут в темно-серой машине, наденут на меня наручники — этакие современные заморские штучки из тонкой стали, с зубьями острыми как бритва. Это вам не те, старинные, английского образца, из которых я без труда выдергивал свои тощие руки. Да, я живо представил себе все это в деталях, слушая, как Джафар звонит им по телефону. Я сам подсказал ему номер — из синей записной книжки, той самой, что ты мне подарила, помнишь? И многие номера телефонов в ней записаны твоей рукой. Нет, это невыносимо. Пулю в лоб — и дело с концом!
Но я опять иду туда, к тебе в спальню... Густые, непокорные волосы на подушке кажутся сейчас такими беспомощными. И алое пятно на белом... Я касаюсь твоей щеки и невольно отдергиваю руку, как будто холод способен обжигать... Минуты бегут, понемногу я начинаю приходить в себя и вдруг понимаю, что снова стал самим собой! Какое удивительное чувство освобождения! Люди! Халиль Мансур стал снова тем, каким вы знали его прежде! Как, неужели забыли? Что ж, я и сам в последние годы немного его подзабыл, но мне это, как видите, дорого стоило...
— Подсудимый, мы ждем вашего ответа!.. При каких обстоятельствах вы познакомились с госпожой Рут Харрисон?
С чего же все началось? Трудно сказать, у всякого начала свои корни в прошлом. Одно вытекает из другого. Так было и со мной. А вообще-то началом можно считать тот вечер в конце лета, когда в моей квартире раздался телефонный звонок...
Я был один-Амина уехала к подруге-и, сидя за письменным столом, просматривал проект контракта с французской фирмой "Ла Рошель". Внезапный телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. С некоторых пор я стал пугаться звонков всякого рода, особенно поздних, когда, кроме тебя, в доме никого. Вообще, в последние годы меня стало пугать многое, на что я прежде не обращал внимания. И полюбил тоже многое, чего прежде на дух не терпел. Сам не пойму, что со мной стало. Уговариваю себя, что это естественно, ведь человек с возрастом меняется, становится мудрей, опытней. Но в глубине души знаю, что дело не в этом. И никак не удается мне унять внутренний голос, который нет-нет да и начнет бередить душу, и тогда я начинаю беспокойно ходить из угла в угол, и Амина следит за мной тревожным взглядом. Удивительная у нее способность угадывать внутреннее состояние человека, никуда от нее не спрячешься... И я вспоминаю Сайда — почему-то я всегда вспоминаю их вместе. Наверно, потому, что познакомился с ними примерно в одно время. А может, потому, что они в чем-то очень схожи. Амина и Сайд — самые дорогие мне люди. Они олицетворяют в моих глазах все то, что сам я уже растерял. Но они же для меня и источник постоянной досады, в особенности когда выступают заодно в наших спорах. Умом я понимаю, что они, скорее всего, правы. Но самолюбие не позволяет мне в этом признаться, и я вижу, как Амина с каждым днем отдаляется от меня все больше и больше.
Сидя над проектом контракта в тот вечер, я думал и о них тоже.
Я пока еще не рассказал им ни о готовящемся контракте, ни о недавнем своем разговоре с председателем административного совета компании "шефом', как мы его называем... Все-таки, что ни говори, а между мной и Саидом сохраняется некоторая дистанция. Да, все верно, мы с ним друзья, общаемся на равных... Но его чувство собственного достоинства, уверенность в своих силах при том, что он всего лишь простой наладчик станков, меня раздражает. Порой я даже немного завидую его решительности. В такие минуты приятно сознавать, что ты все-таки взобрался довольно высоко по служебной лестнице. Хитрая штука, скажу я вам, эта самая лестница. Вроде бы создана для того, чтобы разумно распределять нагрузку и ответственность. А приглядишься — и видишь: и коррупцию-то она маскирует, и тех, кто не на своем месте сидит и в себе не уверен, укрывает, да и начальству помогает гонять подчиненных до седьмого пота... Правда, лично я от всего этого далек. Но и мне, случалось, эта лестница оказывала немало услуг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42