Да это и не имеет значения.
Я самый молодой из нас троих. Несколько лет назад бросил учебу в Таллинском политехническом. Просто надоело зубрить. В семействе это вызвало легкое землетрясение. Мачеха плакала, правда, больше из желания понравиться отцу и продемонстрировать, что любит меня как родного сына, но старик действительно пришел в ярость. Он выжал из меня обещание, что закончу заочно, но я до сих пор не сдал ни единого экзамена. Ничего, привыкнет. Пробовал я кое-где поработать. Из проектного бюро очень скоро сбежал, там царила еще худшая палочная дисциплина, чем в институте. В домоуправлении выдержал дольше, но управдом оказался просто растяпой, а мне надоело возиться с дымящими плитами, протекающими крышами, засоренной канализацией, разбитыми унитазами и противозаконными приписками. Вообще жизнь кажется мне чертовски серой — либо тупо тяни лямку, либо комбинируй и вступай в сговор с мелкими жуликами. Я всегда мечтал быть человеком в самом глубоком и широком смысле слова и вовсе не жажду оставаться туполобым исполнителем приказов, винтиком, которого деятели вроде моего старика, не очень-то светлые головы, время от времени крутят туда-сюда и настраивают по-своему. Личности, подобные Роману, импонируют мне своеобразным складом мысли и манерой поведения. У Романа и Вамболы есть, кроме того, замечательная черта: они не лезут воспитывать и исправлять других. Они уважают индивидуальность, свободную волю личности, не терпят, так же как и я, стесняющих казенных предписаний, которые, к сожалению, несет с собой всякая служба. Обо мне они говорят полушутливо, полуодобрительно: битник. Известны мне и те статьи, где утверждается, что в советском обществе для битничества нет социальной почвы. И такого, и другого толка рассуждения — чушь. Я хочу быть только самим собой и не выношу, когда мою свободу пытаются урезывать такие лицемеры, как мой папаша. Недели две назад, когда у него опять пробудились отцовские чувства, я сердито бросил ему в лицо свои истины и считаю, что это подействовало. Во всяком случае, он опять начал выдавать мне карманные деньги. Старик сейчас уважает меня, кажется, больше, чем свое непосредственное начальство, директора треста.
Несколько слов о других посетителях бара. Между прочим, этот пункт общественного питания, который я все время величаю пивным баром и который сейчас официально называется буфетом, переменил уже много названий. Когда-то здесь над дверью висела вывеска «Пивной бар», затем «Закусочная», затем коротко -— «Бар», за ним последовало столь же лаконичное «Киоск». Скоро он получит новое имя. Осенью здесь начнется ремонт, стены выкрасят каждую в другой цвет, дверь облицуют полированной фанерой, электрические светильники перенесут с потолка на стены, установят покрытые стеклом и пластиком тонконогие столики, а на улице замигает красная или зеленая неоновая надпись «Кафе». Роман, который разбирается в диалектике, шутит, что форма изменилась, но содержание осталось то же. Он всегда умеет найти кроющуюся под внешней оболочкой явления внутреннюю суть.
Так же, как энергичная Рийна, мы делим посетителей на две категории: постоянных и случайных. В глазах Рийны мы читаем, что принадлежим к элите ее основных клиентов. Говоря по совести, она и не ошибается. Других, то есть случайных, гостей, несомненно, больше, чем постоянных, каждый день утоляющих здесь жажду, но именно постоянные задают тон. Среди них — заместитель директора производственного комбината, длинный как жердь, сухопарый очкарик. Говорят, директор — заслуженный и опытный, величина номенклатурная — потихоньку попивает дома. Видимо, так же осторожен и предусмотрителен, как мой отец. Иногда здесь можно встретить завуча одной из средних школ, находящихся в центре города. Войдя, он всегда жалуется Рийне, что далеко ходить. Одно время мы думали, что томимый жаждой педагог увивается за нашей румяной хозяйкой. Но Рийна, иногда бросающая Роману странные взгляды, объяснила, что завуч не решается совать свой нос в ближайшие бары и рестораны — можно наткнуться на учеников. Красочные фигуры — два милиционера из ГАИ, которых мы долго принимали за спекулянтов, орудующих в кооперативной торговле. Но однажды из-под длинного кожаного пальто мелькнуло галифе с красным кантом, и с тех пор мы знаем, с кем имеем дело. Еще бывает здесь шофер одного министра, он всегда приходит поздно, торопливо опрокидывает кружку пива и привычно жует корешки женьшеня или сырую картофелину. Милицейские из ГАИ ему нисколько не мешают. «У меня оперативная машина, посмотрите на номер. Кто в курсе дела, сразу поймет. От нас они вежливо держатся подальше»,— бахвалится он самоуверенно. Говорят, что он — водитель с необычайной быстротой реакции и поразительно твердой рукой и что даже в центре города он лавирует со скоростью восемьдесят — девяносто километров в час. Частенько заглядывают сюда двое-трое работников прилавка, они каждый раз о чем-то шепчутся с Рий-ной и что-то приносят и уносят. Особый контингент составляют рабочие текстильной фабрики, с которых в дни получки Рийна собирает первую дань.
— Рийна, когда твой дворец будет готов? — спрашивают они продавщицу (она строит себе в Меривялья двухэтажный дом).
Рийна смеется.
— Пена — это чистая прибыль,— замечает обычно кто-нибудь.
Рийна и на это улыбается. Она — человек, которого слова не задевают. А если и задевают, она виду не подает.
Когда Роман бывает в плохом настроении, он тоже начинает острить. Примерно так, что пивная пена — это эмбриональное состояние индивидуального дома, и так далее. У Рийны хватает выдержки и на эти слова не обращать внимания.
В последнее время тут появился новый тип. Молодой человек немного выше среднего роста, худощавый, старше меня года на два, который неравнодушен к нейлоновым курткам и спортивным блузам и, как видно, всегда ужасно спешит. Времени он здесь зря не тратит. Берет только пиво и пьет, читая газету; пачка газет вечно торчит у него из кармана. Роману он не нравится, а почему, я так до сих пор и не понял. Впрочем, не всегда нужна причина, иного человека мы просто терпеть не можем, и все. По правде говоря, я знаю этого чудака, но никому в этом не признался. Мы вместе учились в институте, он, наверное, теперь уже кончил. Мы играли с ним в баскетбол в соперничавших командах, но сейчас друг с другом не здороваемся. Иногда я ловлю его пытливый взгляд, но это меня не смущает. Если узнал меня и хочешь возобновить знакомство, подойди как мужчина к мужчине, а не косись со стороны... Что он обо мне думает, я догадываюсь. Товарищи мне рассказывали, что еще тогда он меня на каком-то собрании критиковал за глаза, подхалим этакий. И нечего теперь нос задирать, диплом еще никому ума не прибавлял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Я самый молодой из нас троих. Несколько лет назад бросил учебу в Таллинском политехническом. Просто надоело зубрить. В семействе это вызвало легкое землетрясение. Мачеха плакала, правда, больше из желания понравиться отцу и продемонстрировать, что любит меня как родного сына, но старик действительно пришел в ярость. Он выжал из меня обещание, что закончу заочно, но я до сих пор не сдал ни единого экзамена. Ничего, привыкнет. Пробовал я кое-где поработать. Из проектного бюро очень скоро сбежал, там царила еще худшая палочная дисциплина, чем в институте. В домоуправлении выдержал дольше, но управдом оказался просто растяпой, а мне надоело возиться с дымящими плитами, протекающими крышами, засоренной канализацией, разбитыми унитазами и противозаконными приписками. Вообще жизнь кажется мне чертовски серой — либо тупо тяни лямку, либо комбинируй и вступай в сговор с мелкими жуликами. Я всегда мечтал быть человеком в самом глубоком и широком смысле слова и вовсе не жажду оставаться туполобым исполнителем приказов, винтиком, которого деятели вроде моего старика, не очень-то светлые головы, время от времени крутят туда-сюда и настраивают по-своему. Личности, подобные Роману, импонируют мне своеобразным складом мысли и манерой поведения. У Романа и Вамболы есть, кроме того, замечательная черта: они не лезут воспитывать и исправлять других. Они уважают индивидуальность, свободную волю личности, не терпят, так же как и я, стесняющих казенных предписаний, которые, к сожалению, несет с собой всякая служба. Обо мне они говорят полушутливо, полуодобрительно: битник. Известны мне и те статьи, где утверждается, что в советском обществе для битничества нет социальной почвы. И такого, и другого толка рассуждения — чушь. Я хочу быть только самим собой и не выношу, когда мою свободу пытаются урезывать такие лицемеры, как мой папаша. Недели две назад, когда у него опять пробудились отцовские чувства, я сердито бросил ему в лицо свои истины и считаю, что это подействовало. Во всяком случае, он опять начал выдавать мне карманные деньги. Старик сейчас уважает меня, кажется, больше, чем свое непосредственное начальство, директора треста.
Несколько слов о других посетителях бара. Между прочим, этот пункт общественного питания, который я все время величаю пивным баром и который сейчас официально называется буфетом, переменил уже много названий. Когда-то здесь над дверью висела вывеска «Пивной бар», затем «Закусочная», затем коротко -— «Бар», за ним последовало столь же лаконичное «Киоск». Скоро он получит новое имя. Осенью здесь начнется ремонт, стены выкрасят каждую в другой цвет, дверь облицуют полированной фанерой, электрические светильники перенесут с потолка на стены, установят покрытые стеклом и пластиком тонконогие столики, а на улице замигает красная или зеленая неоновая надпись «Кафе». Роман, который разбирается в диалектике, шутит, что форма изменилась, но содержание осталось то же. Он всегда умеет найти кроющуюся под внешней оболочкой явления внутреннюю суть.
Так же, как энергичная Рийна, мы делим посетителей на две категории: постоянных и случайных. В глазах Рийны мы читаем, что принадлежим к элите ее основных клиентов. Говоря по совести, она и не ошибается. Других, то есть случайных, гостей, несомненно, больше, чем постоянных, каждый день утоляющих здесь жажду, но именно постоянные задают тон. Среди них — заместитель директора производственного комбината, длинный как жердь, сухопарый очкарик. Говорят, директор — заслуженный и опытный, величина номенклатурная — потихоньку попивает дома. Видимо, так же осторожен и предусмотрителен, как мой отец. Иногда здесь можно встретить завуча одной из средних школ, находящихся в центре города. Войдя, он всегда жалуется Рийне, что далеко ходить. Одно время мы думали, что томимый жаждой педагог увивается за нашей румяной хозяйкой. Но Рийна, иногда бросающая Роману странные взгляды, объяснила, что завуч не решается совать свой нос в ближайшие бары и рестораны — можно наткнуться на учеников. Красочные фигуры — два милиционера из ГАИ, которых мы долго принимали за спекулянтов, орудующих в кооперативной торговле. Но однажды из-под длинного кожаного пальто мелькнуло галифе с красным кантом, и с тех пор мы знаем, с кем имеем дело. Еще бывает здесь шофер одного министра, он всегда приходит поздно, торопливо опрокидывает кружку пива и привычно жует корешки женьшеня или сырую картофелину. Милицейские из ГАИ ему нисколько не мешают. «У меня оперативная машина, посмотрите на номер. Кто в курсе дела, сразу поймет. От нас они вежливо держатся подальше»,— бахвалится он самоуверенно. Говорят, что он — водитель с необычайной быстротой реакции и поразительно твердой рукой и что даже в центре города он лавирует со скоростью восемьдесят — девяносто километров в час. Частенько заглядывают сюда двое-трое работников прилавка, они каждый раз о чем-то шепчутся с Рий-ной и что-то приносят и уносят. Особый контингент составляют рабочие текстильной фабрики, с которых в дни получки Рийна собирает первую дань.
— Рийна, когда твой дворец будет готов? — спрашивают они продавщицу (она строит себе в Меривялья двухэтажный дом).
Рийна смеется.
— Пена — это чистая прибыль,— замечает обычно кто-нибудь.
Рийна и на это улыбается. Она — человек, которого слова не задевают. А если и задевают, она виду не подает.
Когда Роман бывает в плохом настроении, он тоже начинает острить. Примерно так, что пивная пена — это эмбриональное состояние индивидуального дома, и так далее. У Рийны хватает выдержки и на эти слова не обращать внимания.
В последнее время тут появился новый тип. Молодой человек немного выше среднего роста, худощавый, старше меня года на два, который неравнодушен к нейлоновым курткам и спортивным блузам и, как видно, всегда ужасно спешит. Времени он здесь зря не тратит. Берет только пиво и пьет, читая газету; пачка газет вечно торчит у него из кармана. Роману он не нравится, а почему, я так до сих пор и не понял. Впрочем, не всегда нужна причина, иного человека мы просто терпеть не можем, и все. По правде говоря, я знаю этого чудака, но никому в этом не признался. Мы вместе учились в институте, он, наверное, теперь уже кончил. Мы играли с ним в баскетбол в соперничавших командах, но сейчас друг с другом не здороваемся. Иногда я ловлю его пытливый взгляд, но это меня не смущает. Если узнал меня и хочешь возобновить знакомство, подойди как мужчина к мужчине, а не косись со стороны... Что он обо мне думает, я догадываюсь. Товарищи мне рассказывали, что еще тогда он меня на каком-то собрании критиковал за глаза, подхалим этакий. И нечего теперь нос задирать, диплом еще никому ума не прибавлял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82