ПАУЛЬ КУУСБЕРГ
Рассказы
эст.

ОТКУДА ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО РОБЕРТ ВИЙРПУУ БЫЛ УБИТ?
Мне в последнее время все вспоминаются одни и те же события, связанные с моим другом Робертом Виирпуу. Прошлое как бы становится настоящим, я снова и снова возвращаюсь к давно пережитым минутам.
Вот одно из таких воспоминаний.
Я стою в узком коридоре с каменным полом и стучусь в дверь направо. Сначала тихо, потом все громче и настойчивее. Прислушиваюсь. Тишина. За дверью не слышно ни шагов, ни голосов, ни шороха. Полная тишина.
Я растерян. Что делать?
Почему я тогда не ушел? Об этом я уже думал и раньше. Ясно помню, что постучался несколько раз. Сначала потихоньку, коротким стуком. Так же, как, бывало, еще до войны стучался в эту дверь. Ведь сестры Роберта терпеть не могли, когда кто-нибудь суетился и шумел. Так мне, по крайней мере, казалось. Поэтому я у них вел себя очень сдержанно. Более солидно и чинно, чем обычно... Второй раз я постучался согнутыми пальцами уже гораздо сильнее. Но все еще спокойно. Хотя и волновался. Я ведь ничего не знал. И ничего хорошего не ждал. В третий раз постучал совсем громко. Но и тогда не послышалось пи звука.
Так почему же я не ушел?
Не мог уйти. Я должен был узнать, что случилось с моим другом. Прежде всего о нем стремился я получить какие-нибудь сведения, когда прибыл в Таллин. Это было на другой день после освобождения города. Выполнив свои обязанности по службе, я поспешил на улицу Тихазе. Не к себе домой, а к Роберту. Правда, у меня и не было больше дома в Таллине. Ведь дом — это не просто квартира, где ты когда-то жил. Дом — это надежное пристанище, где тебя ждут родные и близкие люди. Если бы мои старики оставались в Таллине, я бы, конечно, в первую очередь разыскал их.
Что сталось с моим другом? Я опасался самого худшего. Это худшее я и пришел узнать.
Поэтому остался на месте.
Поэтому не смог уйти.
Стучу в четвертый раз. Резко, громко, долго. Это уже не стук, а грохот. Колочу кулаком. Весь коридор гудит.
Вдруг за дверью слышится такой звук, будто кто-то встал со стула и немножко его отодвинул. Не дверь ли скрипнула? А вот и шаги. Осторожно переступает человек в домашних туфлях.
И снова все затихает.
Потом скрипит засов. Насколько я помню, раньше на этой двери засова не было.
Ключ поворачивается в замке.
Дверь приоткрывается. Щель шириною в ладонь. Потому что дверь на цепочке. Сквозь эту щель видно испуганное женское лицо.
Я узнаю его.
Я сразу узнал сестру Роберта. Да она и не очень изменилась. Разве что немного похудела, а в остальном — та же лет тридцати женщина. Только глаза совсем другие. Холодные, чужие, недоверчивые. Меня она, как видно, не узнала. Потому что выражение ее лица не изменилось. Меня и правда трудно было узнать. Я в форме. Шинель и погоны офицера Советской Армии. Кроме того, три военных года не прошли для меня бесследно. В коридоре царил полумрак. Было, наверное, часов восемь вечера или половина девятого. А то и больше.
Я подношу руку к козырьку.
— Здравствуйте!
Глаза женщины теплеют. Только на мгновение. А потом глядят очень подозрительно, холодно, отчужденно.
— Сегодня прибыл в Таллин. И пришел...— Я вдруг не знаю, что говорить дальше.
Я действительно смутился. Не смог найти нужных слов. Когда-то, в школьные годы, я поступил бы просто: «Роби дома?» Спустя несколько лет спросил бы более вежливо: «Простите, Роберт дома?» Но в тот далекий сентябрьский вечер я не мог произнести эти слова. Как они прозвучали бы? Я ведь знал заранее, что не найду Роберта. Я был уверен: если Роберт остался з Таллине, фашисты сейчас же его арестовали. Да и вернулся ли он вообще с Ласнамяги? Там были яростные схватки с немцами. А если он и спасся, неужели рискнул остаться в городе? Мне следовало бы спросить, что сталось с Робертом. Но и на это я не решился. Нельзя бередить раны. Поэтому слова застряли у меня в горле. Сейчас, вспоминая, я думаю, что на меня повлияло и поведение старшей сестры Роберта. Чего она боялась, почему не открыла дверь? И, наконец, нельзя забывать и о том, что в их доме я никогда не чувствовал себя совсем свободно и уютно. Мой одноклассник Роберт Виирпуу был славный парень — прямой, энергичный, храбрый. Мы с ним крепко дружили. Никогда— ни до этого, ни после не было у меня такого вер-гого друга. Родители его умерли, он жил у сестер. А сестер его я стеснялся. Особенно старшей, которая работала в суде. Сестры были старше Роберта и меня на шесть-семь лет. В высшей степени порядочные и воспитанные люди. Старшая относилась ко мне с холодным высокомерием. При ней я всегда напоминал рыбу, вытащенную на сушу, и был способен в конце концов совершить какую-нибудь глупость. Приходя к Роберту, я чувствовал себя гораздо свободнее, если дверь открывала его младшая сестра. Но и при ней мне приходилось очень следить за собой. Она разговаривала со мной с утонченной вежливостью. А может быть, так мне лишь представлялось, ведь когда я впервые пришел к Роберту, мне было лет двенадцать, а его сестры были уже молодые барышни, окончившие среднюю школу. Название должности «письмоводитель суда» тогда звучало для меня так, как сейчас не звучит и «министр». О сестрах Роберта у меня было заранее сложившееся мнение, в котором содержалась некая доля почтительного восхищения, и хотя с течением времени восхищение пропало, оттенок почтительности Сохранялся много лет.
— Это вы... Рээвет!
— Да, я.
И я зачем-то повторяю:
— Сегодня прибыл в Таллин. Сестра Роберта говорит:
— Извините.— И закрывает дверь. Звенит цепочка. Дверь снова открывается. Но не настежь. Лишь настолько, чтобы сестра Роберта как раз поместилась в просвете. Она не протягивает мне руку. Не просит войти. Стоит и держится за ручку двери изнутри. Стоит молча, ни слова не говоря. И я не нахожу слов. Тяжело, неестественно странно стоять так.
— Вы, значит... в армии.
Мне кажется, что она заставляет себя говорить. И тут же я понимаю, что она испугана.
— Да,— отвечаю я и думаю: чего же она боится? И еще: почему меня не приглашают в комнату?
— У нас дома никого нет, кроме меня,— говорит сестра Роберта.
— Очень жаль.
Говоря это, чувствую, что положение становится все более нелепым.
Сестра Роберта по-прежнему держится за ручку двери.
Тогда я спрашиваю:
— Где Роберт?
Лицо сестры Роберта меняется. Вдруг делается более человечным. Но тут же снова застывает.
— Его нет.
— Он... умер?
Тяжело спрашивать, но я все же спрашиваю. Молчание.
— Что с ним случилось?
— Он был арестован еще в середине сентября сорок первого года. Заключен в Центральную тюрьму. Последние сведения о нем мы получили полтора месяца назад. Он был расстрелян в начале августа. Вместе с другими ста заключенными. В тюрьме, говорят, было какое-то восстание, или саботаж, или голодовка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82