В то время я никак не допускал, чтобы человек мог быть арестован без всяких оснований. Нет, подобная мысль мне и в голову не приходила. И тех, кто говорил такие вещи, я не раздумывая квалифицировал как людей политически неграмотных. Как мелкобуржуазных плакальщиков по классовым врагам. Или даже как врагов. И тогда, в тот день ранней весной 1947 года, я был во всем этом настолько убежден, что спросил резко:
— Что она сделала?
— Носила еду своему брату. Я спросил еще резче:
— Ее брат был бандит?
Когда сейчас, через много лет, я пытаюсь во всем разобраться, мне кажется, будто я Анне не совсем доверял. Несмотря на то (будем откровенны), что она мне нравилась. Было в ней что-то привлекательное. Но я уже об этом говорил. Если бы между нами не стояла память о Роберте... Действительно, Анна мне нравилась. Но где-то в подсознании сохранялась настороженность. Анна была дочь состоятельных родителей, и уже это одно что-нибудь да значило... Нет, не совсем так. Я никогда не питал недоверия ко всем зажиточным и богатым. Но если кого-то подозревали в контрреволюционной деятельности и выяснялось, что он из буржуазной среды, то обвинение уже заранее казалось гораздо более обоснованным. Еще больше, чем происхождение Анны, смущал меня ее отказ эвакуироваться в тыл в начале войны. Немцев ждет, подумал я и сказал то же самое Роберту. Он отозвался встречным вопросом: разве каждый, кто остается в Эстонии,— враг? Нет, даже тогда, когда я с головы до ног был исполнен революционной бдительности, я так не думал. Однако, если говорить об Анне, тут все получалось одно к одному: у родителей было торговое дело и связи, она не захотела эвакуироваться и, наконец, почему она мне не рассказала о своем брате? Нет, нет, это уже глупость — почему она должна была говорить мне о своем брате и его делах? Разве я рассказывал ей о своих родственниках? Мы вспоминали Роберта, беседовали о том о сем, иногда я делился с ней фронтовыми воспоминаниями, она слушала и улыбалась. И в конце концов — разве арестовывают только за то, что человек носил еду своему брату? Это, наверное, и был главный довод, заставивший меня предположить, что ее брат был бандит.
Младшая сестра Роберта посмотрела на меня с изумлением и спросила:
— Вы уже знаете, что случилось с Анной? Я отрицательно покачал головой.
Судя по взгляду, который бросила на меня сестра Роберта, она мне не поверила. Затем коротко рассказала, что Анна арестована за связь с бандитами. Ее брат скрывался в лесу, и Анна доставляла ему туда еду. Ее выследили и забрали вместе с тремя «лесными братьями». Тут только я узнал, что у Анны был брат, который во время оккупации служил в частях СС. Был каким-то маленьким фюрером. И еще я узнал, что Анна сама попалась. У нее появился поклонник. После оказалось, что это человек из НКВД. Именно так мне и было сказано: человек из НКВД. В этот момент у меня мелькнула несуразная мысль: а перед ним Анна тоже натягивала юбку на колени?
Я спросил:
— Где Инге?
Выяснилось, что Инге воспитывает старшая сестра Роберта.
Я тогда много думал о Роберте, об Анне, их дочери и вообще о судьбах людей. Роберт умер как коммунист. Мое убеждение, что Роберт был среди бойцов, защищавших Таллин до последней минуты, еще более окрепло. Он не выбросил револьвер. В город он пошел, безусловно, с определенной целью — найти кого-нибудь из товарищей. То обстоятельство, что он не сказал Анне, куда идет, казалось мне очень важным. Встреться он с кем-нибудь из своих, он стал бы активным подпольщиком. Его инертность в первые дни объяснялась лишь горечью поражения. Да, Роберт умер коммунистом. Анна же помогала фашистским волкам. Мне было жаль Инге. И Анну тоже. Завела интрижку с первым попавшимся волокитой (почему-то я мысленно назвал работника госбезопасности волокитой) и выдала себя. Анна — приятная женщина, но социально чуждая. Так я думал тогда. Она не просто носила еду своему брату, она была подручной у бандитов. Делала она это из любви к брату или в силу политических убеждений — дела не меняет. Я и сейчас не считаю, что Анну арестовали несправедливо. Я отлично знаю, что такое «лесные братья». У меня у самого левое бедро до сих пор ноет при перемене погоды. Бедро прострелили мне бандиты, когда я в период организации колхозов был командирован уполномоченным в Каруметса. Ночевал у председателя сельсовета, вдовца с тремя детьми, старика шестидесяти двух лет. Это был до щепетильности честный, приветливый человек. В два часа ночи кто-то выстрелил через окно в избу. Мне попали в бедро, бандитской пулей была убита наповал девочка. Я не забыл моих товарищей, убитых «лесными братьями». Их было не один-два. Их были десятки. Это волостные парторги, председатели исполкомов, сельские активисты, просто новоземельцы. Когда бандиты, в послевоенные годы стрелявшие по ночам, как разбойники, в свое время пользовались властью, они сотнями и тысячами расстреливали людей в Калеви-Лийва, в противотанковом рву близ Тарту, в таллинской Центральной тюрьме и в десятках других мест. И не ночью, а белым днем. Роберт тоже пал жертвой. Нет, советская власть не должна бездействовать, в то время когда классовые враги подстерегают из-за угла честных тружеников. Но Анну мне все-таки было жаль. Роберт ее любил. Она-— мать его ребенка. В других условиях Анна, возможно, стала бы даже советским активистом. Однако, хоть я и жалел ее, хоть она и была женою Роберта, я не сделал ни одного шага в ее защиту. То, что я узнал от сестер Роберта, говорило об одном. Что ее вина установлена. Что она понесла заслуженное наказание.
Говоря это, я не оправдываю своего тогдашнего бездействия. Правда, я мог бы сделать для нее не так уж много. Мог бы лишь подтвердить, что она была женой коммуниста. Вот и все. Да, наверное, она и сама об этом заявляла. Сколько я ни обдумывал тогда этот вопрос, чувствовал, что не имею права выступать в защиту Анны. Пусть даже я и произнес когда-то слова: «Если что-нибудь случится...»
Прошел год. Второй, третий. Работы и забот было много. Меня после демобилизации направили в Министерство строительства. Одновременно я поступил в Политехнический институт. Несколько раз меня избирали членом партбюро и райкома. Некогда было навестить Инге... Нет, признайся честно — ты был плохим другом Роберту. Обещал быть другом его дочери и забыл о своем обещании. Успокаивал свою совесть тем, что Инге воспитывают сестры Роберта. Порядочные, верные своему долгу люди. Ты засвидетельствовал своей подписью, что Роберт Вийрпуу работал в отделе кадров Народного комиссариата легкой промышленности, был членом партии, активным строителем новой, советской жизни, а когда началась война, защищал эту жизнь с оружием в руках. Инге стала получать пенсию как потерявшая кормильца, и ты решил, что сделал все возможное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Что она сделала?
— Носила еду своему брату. Я спросил еще резче:
— Ее брат был бандит?
Когда сейчас, через много лет, я пытаюсь во всем разобраться, мне кажется, будто я Анне не совсем доверял. Несмотря на то (будем откровенны), что она мне нравилась. Было в ней что-то привлекательное. Но я уже об этом говорил. Если бы между нами не стояла память о Роберте... Действительно, Анна мне нравилась. Но где-то в подсознании сохранялась настороженность. Анна была дочь состоятельных родителей, и уже это одно что-нибудь да значило... Нет, не совсем так. Я никогда не питал недоверия ко всем зажиточным и богатым. Но если кого-то подозревали в контрреволюционной деятельности и выяснялось, что он из буржуазной среды, то обвинение уже заранее казалось гораздо более обоснованным. Еще больше, чем происхождение Анны, смущал меня ее отказ эвакуироваться в тыл в начале войны. Немцев ждет, подумал я и сказал то же самое Роберту. Он отозвался встречным вопросом: разве каждый, кто остается в Эстонии,— враг? Нет, даже тогда, когда я с головы до ног был исполнен революционной бдительности, я так не думал. Однако, если говорить об Анне, тут все получалось одно к одному: у родителей было торговое дело и связи, она не захотела эвакуироваться и, наконец, почему она мне не рассказала о своем брате? Нет, нет, это уже глупость — почему она должна была говорить мне о своем брате и его делах? Разве я рассказывал ей о своих родственниках? Мы вспоминали Роберта, беседовали о том о сем, иногда я делился с ней фронтовыми воспоминаниями, она слушала и улыбалась. И в конце концов — разве арестовывают только за то, что человек носил еду своему брату? Это, наверное, и был главный довод, заставивший меня предположить, что ее брат был бандит.
Младшая сестра Роберта посмотрела на меня с изумлением и спросила:
— Вы уже знаете, что случилось с Анной? Я отрицательно покачал головой.
Судя по взгляду, который бросила на меня сестра Роберта, она мне не поверила. Затем коротко рассказала, что Анна арестована за связь с бандитами. Ее брат скрывался в лесу, и Анна доставляла ему туда еду. Ее выследили и забрали вместе с тремя «лесными братьями». Тут только я узнал, что у Анны был брат, который во время оккупации служил в частях СС. Был каким-то маленьким фюрером. И еще я узнал, что Анна сама попалась. У нее появился поклонник. После оказалось, что это человек из НКВД. Именно так мне и было сказано: человек из НКВД. В этот момент у меня мелькнула несуразная мысль: а перед ним Анна тоже натягивала юбку на колени?
Я спросил:
— Где Инге?
Выяснилось, что Инге воспитывает старшая сестра Роберта.
Я тогда много думал о Роберте, об Анне, их дочери и вообще о судьбах людей. Роберт умер как коммунист. Мое убеждение, что Роберт был среди бойцов, защищавших Таллин до последней минуты, еще более окрепло. Он не выбросил револьвер. В город он пошел, безусловно, с определенной целью — найти кого-нибудь из товарищей. То обстоятельство, что он не сказал Анне, куда идет, казалось мне очень важным. Встреться он с кем-нибудь из своих, он стал бы активным подпольщиком. Его инертность в первые дни объяснялась лишь горечью поражения. Да, Роберт умер коммунистом. Анна же помогала фашистским волкам. Мне было жаль Инге. И Анну тоже. Завела интрижку с первым попавшимся волокитой (почему-то я мысленно назвал работника госбезопасности волокитой) и выдала себя. Анна — приятная женщина, но социально чуждая. Так я думал тогда. Она не просто носила еду своему брату, она была подручной у бандитов. Делала она это из любви к брату или в силу политических убеждений — дела не меняет. Я и сейчас не считаю, что Анну арестовали несправедливо. Я отлично знаю, что такое «лесные братья». У меня у самого левое бедро до сих пор ноет при перемене погоды. Бедро прострелили мне бандиты, когда я в период организации колхозов был командирован уполномоченным в Каруметса. Ночевал у председателя сельсовета, вдовца с тремя детьми, старика шестидесяти двух лет. Это был до щепетильности честный, приветливый человек. В два часа ночи кто-то выстрелил через окно в избу. Мне попали в бедро, бандитской пулей была убита наповал девочка. Я не забыл моих товарищей, убитых «лесными братьями». Их было не один-два. Их были десятки. Это волостные парторги, председатели исполкомов, сельские активисты, просто новоземельцы. Когда бандиты, в послевоенные годы стрелявшие по ночам, как разбойники, в свое время пользовались властью, они сотнями и тысячами расстреливали людей в Калеви-Лийва, в противотанковом рву близ Тарту, в таллинской Центральной тюрьме и в десятках других мест. И не ночью, а белым днем. Роберт тоже пал жертвой. Нет, советская власть не должна бездействовать, в то время когда классовые враги подстерегают из-за угла честных тружеников. Но Анну мне все-таки было жаль. Роберт ее любил. Она-— мать его ребенка. В других условиях Анна, возможно, стала бы даже советским активистом. Однако, хоть я и жалел ее, хоть она и была женою Роберта, я не сделал ни одного шага в ее защиту. То, что я узнал от сестер Роберта, говорило об одном. Что ее вина установлена. Что она понесла заслуженное наказание.
Говоря это, я не оправдываю своего тогдашнего бездействия. Правда, я мог бы сделать для нее не так уж много. Мог бы лишь подтвердить, что она была женой коммуниста. Вот и все. Да, наверное, она и сама об этом заявляла. Сколько я ни обдумывал тогда этот вопрос, чувствовал, что не имею права выступать в защиту Анны. Пусть даже я и произнес когда-то слова: «Если что-нибудь случится...»
Прошел год. Второй, третий. Работы и забот было много. Меня после демобилизации направили в Министерство строительства. Одновременно я поступил в Политехнический институт. Несколько раз меня избирали членом партбюро и райкома. Некогда было навестить Инге... Нет, признайся честно — ты был плохим другом Роберту. Обещал быть другом его дочери и забыл о своем обещании. Успокаивал свою совесть тем, что Инге воспитывают сестры Роберта. Порядочные, верные своему долгу люди. Ты засвидетельствовал своей подписью, что Роберт Вийрпуу работал в отделе кадров Народного комиссариата легкой промышленности, был членом партии, активным строителем новой, советской жизни, а когда началась война, защищал эту жизнь с оружием в руках. Инге стала получать пенсию как потерявшая кормильца, и ты решил, что сделал все возможное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82