Вася парень бывалый. Побывал и в Одессе, там его родной брат работал в порту грузчиком. Вася и море видел. Шумное, бурное море, чго выше тополя поднимает пенистые волны.
В нашем воображении, в наших мечтах неоглядное море вставало как чарующая сказка.
Хватит воображать: грозным морем правят люди. По морю спокойно плывут огромные корабли-пароходы. Плывут без весел, машина тянет, Вот это диво, вот это чудо!
А чугунка разве не малое диво? Бежит по земле, гонит ее пар, а человек сидит и правит.
— Василь! А кони где, спереди или сзади?
— Чугунка сама коней возит. Эх, хлопцы! Есть такие плуги... без волов землю пашут. ПарОхМ.
Наше уважение к Василю росло с каждым днем, очень мы его полюбили. Верили каждому слову... Но чтоб плуги землю пахали без волов — ей-ей, химера.
Пахота без скотины нам казалась непостижимой загадкой.
Как-то вечером я спросил:
—- Василь! Кто же эти машины делает?
— Рабочие. Рабочие на заводах всякие машины делают.
— Наверное, там хорошо живут, где машины мастерят.
— Эх, нет, Сашко... Кругом правят такие живоглоты, как Комар. Зарылись в богатстве, как свинья в навозе, и тянут из людей жилы.
Василь закрыл дверь — мы с Васей в хибарке спали. Закрыл и накинул крючок.
— Сашко! Всех — меня, тебя и родителей наших — отец Иоанн обманывает. В своих проповедях он доказывает, что панам и хозяевам добро с неба падает. Брешет поп! У моего брата собирались работники, беседовали и книжки читали. В тех книжках написано, что цари, паны и попы первые шкуродеры. Грабители. Нам брешут, что им все бог посылает. Все, что есть на свете, все, что мы видим: плуги, машины, молотилки, сапоги, одежда, хлеб — все это рабочими руками сделано, нашим горбом. И церкви люди построили, и иконы намалевали. Поп обманывает, говоря, что все это ангелы сотворили. Поп — брехун.
Слова Василя бросали меня то в жар, то в холод. Даже сердце замирало, когда я слушал его. Вася! Вася! Дорогой Василь! Такие слова про духовного пастыря? Про преподобного отца Иоанна?! Он же первый наместник господа бога в нашем селе. У него же золотой крест на груди! Разве может он людей морочить?
А Вася тихонько отвечает:
— Комар родного отца погубил, брата родного в могилу загнал. И отец Иоанн про все знал и кропилом благословлял. Правил панихиды и за требы получал: за Комарова отца — поросенка, за брата — теленка!
Вот такие они, дорогой Сашко. Комар — хитрая пузатая змея, батюшка в рясе — блудливое привидение.
Господи! Помилуй меня грешного за то, что я такие греховные слова слушаю. Ох, спасите! Покарают нас силы небесные. Проницательные святые в щель подслушают... и аминь, лишат речи, онемеет язык.
— Вот тебе штаны,— говорит Василь,— надевай, надевай, у меня их двое. Бери, твои совсем драные.
Беру, надеваю. Штаны простые, но новые.
— Надевай, не смущайся,— приговаривает Василь,— У нас сегодня праздник, хозяина дома нет. Поехал в город заказывать новую хоругвь.
Рано утром нас гоняли по всей усадьбе. Случилась пропажа: сгинул свиной копченый окорок.
Но черт с ним, с копченым окороком, след его нашелся. Беда другая — Олимпиада, молодая красивая хозяйка, с минуты на минуту ждала дорогого гостя, отца Иоанна.
А чем угостить гостя? Правда, сейчас пост, петровки. Но пост постом, а почет почетом. Можно и в пост индейку зажарить. Одна закавыка — успеет ли индейка ко времени? Отец Иоанн вот-вот с молитвой нагрянет.
На хуторе давно повелось: хозяин со двора — поп во двор. Отправив Комара в путь-дорогу, в город, батюшка усаживался в тарантас и выезжал с разными требами к своим прихожанам.
Днем ездит, а вечерком заворачивает к гостеприимной хозяйке, чтоб разделить с ней скромную трапезу.
А тут такая напасть: исчезло угощение. С копченым окороком, по правде сказать, хозяйка сама дала маху, не поверила в честность батраков: «Не посмотрят Люциферы на святой пост... Возьмут и псреполовинят поросятину!»
Решив так, набожная Олимпиада повесила окорок в надежном месте, в кладовке, приказав любимому псу: «Сторожи! Слышишь? И не нюхай. Это батюшкин ужин!»
Кудлатый сторож все дело испортил. Не вникнув в суть хозяйского указа: «Отверни морду! Не нюхай!», любимый песик не оправдал высокого доверия — понюхал.
Пес забыл заповедь набожной хозяйки — «не для твоих собачьих зубов окорок коптили»,— стащил его с крюка и бережно перенес в густой кустарник, где и закусил им. Старался песик — ой как старался, ломтика не оставил: когда мы зашли в кусты, то на месте собачьей трапезы лежала лишь веревочка от окорока.
— Вася,— спрашиваю,— разве отец Иоанн стал бы в пост, в петровки, есть свиной окорок?
— Станет. Будет уплетать. Это он с амвона уверяет людей: грех, грех... А сам жрет, аж за ушами трещит. Я тебе, Сашко, скажу... Сам видел... В первый день великого поста Комар поехал в город подкрашивать плащаницу. С плащаницей случилась беда, упала на нее свечка и прожгла колено Иисуса. Хозяин уехал, а батюшка с великопостной молитвой во двор въехал.
Несу я на кухню солому, тетя Мотя всякое угощение готовит, яички варит. Отец Иоанн страсть как любит крутые крашенки. Принес я солому раз, другой — смотрю, бедная Мотя стоит возле печи, дрожит и крестится.
«Что с вами, тетя? Чего вы дрожите?»
«Как не дрожать,— в нашем доме такое чудо... Отец Иоанн чудо сотворил».
«Какое же чудо?»
«Внесла я вареные яйца и поставила на стол. Батюшка перекрестил их и говорит: «Пусть эти яйца превратятся в картошку».
«Ну и что, превратились?».
^Превратились, голубчик, превратились. Отец Иоанн очистил скорлупу и кладет в рот крашенку... Гляжу, а это картошка. Боже, боже! Побегу матери расскажу, какие на свете чудеса бывают».
Взяло меня сомнение — не может этого быть, чтоб духовный отец пустился на такой обман: в пост куриные яйца ел.
Шутник Василь, ей-ей,— загадки загадывает.
В этог день хозяйка милостиво разрешила нам остаться дома, поработать по хозяйству.
— Пускай скотина отдохнет в загонах,— приказала Олимпиада.— А на ночь погоните се па луга, пусть там пасется.
Нам что! Делай как велят. Вечерком вбежал я в дом, взять мешочек с едой. Смотрю, дверь в гостиную приоткрыта, на столе... чего только душа желает. И выпить, и закусить. Гость и хозяйка как следует святой пост ветре-чают. И еще вижу: огец Иоанн, подвыпив, стоит посреди комнаты в штанах, в обыкновенных штанах, какие все люди носят. Стоит и басом тянет: «Ревела буря...»
Пел-пел одну песню, потом обнял хозяйку за талию, закружил ее и запел другую: «Зять на теще капусту возил...»
Олимпиада сперва тоненьким фальцетом подтягивала, затем вырвалась из его объятий и начала вокруг духовного отца, играючи, кружить, как русалка... И скоком, и боком, и туда, и сюда... Скачет, подпрыгивает. Дразнит батюшку языком, глазами моргает, пальчиком манит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67