- Говори, - голос у нее спокойный, приятно-бархатистый.— Что же ты хотел сказать мне?
- Не здесь же,— замялся Васька, косясь на Мотыля.
— Л где?
— Если бы я мог проводить вас...
— Проводит!,? — Брови девчонки удивленно выгнулись.— Куда?
— Домой,— промямлил Васька.— Куда же еще,— и рассердился на себя, покраснел: за семнадцать лет не научился говорить толково. Да и эта хороша. Ставит в неловкое положение. «Куда?» Тоже без понятия.
Золотоволосая внимательно смотрела на Ваську и молчала, будто раздумывая. Потом как отрубила:
— Проводи!
Васька повернулся к Мотылю, который, приоткрыв рот, с изумлением прислушивался к разговору, но тот не дал вымолвить и слова.
— Вперед, мой друг, вперед! — поощряюще пробормотал Мотыль, видимо, никак не ожидая от Васьки такой прыти.— Дерзай и дальше!
День выпал хороший, светлый. Небо было синее, словно смотришь на него сквозь очки сталевара. Минуты две шли молча. Васька понимал, что так дальше идти нельзя, надо говорить. Но о чем? И как назло, в голове сплошной туман и сквозь него не пробивается ни один огонек хоть сколько-нибудь стоящей темы.
— Вы за станцией живете? — наконец решился он.
— Да, за станцией,— как-то неохотно поддержала она его.— Сразу за старым железнодорожным мостом.
— Вы меня правда помните?
— Помню.
— А почему отказали?
— Жаль стало тебя,— сухо произнесла она.— Еще поколотили бы.
— Кто?
Она насмешливо провела по нему удивительно ясными, небесной чистоты глазами. По Васька и сам уже понял, что вопрос излишен: вчера па танцах он воочию мог убедиться в правдивости слов золотоволосой.
— Ты не боишься провожать меня?
— Нет.
— Молодец! — то ли всерьез, то ли шутя сказала она.— Я люблю отчаянных.
Напряженно улыбаясь, Васька шагал рядом с ней и, смущенный ее подтруниванием, усиленно старался все-таки отыскать интересную тему для разговора, но — увы! — безуспешно: мозг закостенел. Золотоволосая рассеянно посматривала по сторонам.
Когда миновали железнодорожный мост с деревянным, кое-где подгнившим настилом, девчонка повернула в прохладный, заплетенный кроной деревьев переулок. Здесь сладко пахло горячими яблоками: видно, в доме напротив варили варенье.
— Вот я и дома... Ты обещал мне что-то сказать?
— Я хотел бы еще встретиться. — Зачем?
Васька пожал плечами: неужели не ясно?
— Ну зачем же? — Она посмотрела на него своими огромными синими глазами.— Ах, боже мой! — вдруг поморщилась она.— Только не молчи. Я страшно таких не люблю.
— А зачем люди встречаются? — не понимая ее раздражения, Васька недоумевал.
— Не знаю.
Он тяжело, всей грудью вздохнул и отвернулся. Не знает, видите ли, зачем люди встречаются. Издевается надо мной, что ли?
— Странный ты какой-то,— стройная, подтянутая, она стояла напротив Васьки и внимательно, как недавно у кинотеатра, смотрела ему в лицо.— Первый раз такого вижу. Трусливый небось...
— Это почему же? — оскорбился Васька.
— Я тебе что — нравлюсь?
— Да,— под ее прямотой Васька опустил глаза.
— И поэтому ты хотел бы со мной встречаться?
— Да,— хмуро подтвердил Васька.
— И где же мы встретимся?
— Хотя бы па танцах, сегодня,—торопливо предложил Васька.
— Нет, туда я больше не пойду.
— В таком случае, где хотите,— замирая от предчувствия удачи, уже осчастливленный самим предчувствием, выпалил Васька.
— Приходи завтра на это место,— будто поддавшись его восторгу, звонко сказала она, и Васька впервые увидел в ее глазах нежно-веселые искорки-игринки.— Ну, но сколько? В семь часов устраивает? — И уже взявшись за ручку калитки, порывисто обернулась.— Как величать тебя? Васькой? Ну что ж, Васька так Васька... Л меня Зоссй зовут. Зосей Птаховской...
От частых ветвей переулок за станцией был разрисован узорными тенями. В его светло-зеленой тишине Васькины каблуки стучали по кирпичному тротуару, розовому, в елочку, будто паркетному, вызывающе радостно. Горело тихое солнце на невысоком фиалковом небе. Его тонкие мохнатые лучи грели маленького взъерошенного воробья на заборе. Все было удивительно простым и в то же время необычным...
Еще возвращаясь от Зоси, торопясь домой, чтоб на скамейке в безмолвии вишневого сада обстоятельно обдумать все произошедшее с ним, Васька размышлял о том, что хорошо бы завтра поменьше вкалывать на работе. Чтоб выглядеть поприличнее — свежим и бодрым.
И смелее, конечно, А то, вишь, что говорит: трусливый небось. Ну это мы еще посмотрим, Зося.
Зося... Имя-то, как и она сама, необыкновенное. Польское, что ли? Главное — красивое. И фамилия тоже — Птаховская...
Однако мысль долго не задерживалась на таких пустяках, как имя, фамилия, а тревожно суетилась вокруг завтрашней работы. Хоть бы обошлось без электросварки. А то нахватаешься «зайчиков» и заявишься на свидание с глазами, красными, как у белого кролика.
Ночью Васька спал беспокойно, урывками. Больше ворочался и вздыхал: не сон, а мука. В цех прибежал как никогда — позже всех, перед самым гудком. И от ребят с огорчением узнал: агломерационный цех встал на плановый ремонт.
От этой новости Мотыль сморщился, будто ему наступили на мозоль. Мамлюк деловито сплюнул. Мышка тихонько присвистнул: чего-чего, а пыли вдоволь наглотаешься. Антрацит вздохнул: сегодня достанется.
Три засыпных бункера, в которых должна была меняться броня, находились на четвертом этаже, самом пыльном и жарком. Здесь под высокой температурой коксовая мелочь и отсев железной руды спекались в литой агломерат. Они высыпались из бункеров на непрерывно движущийся колосниковый конвейер, который еще со вчерашнего вечера был остановлен для остывания.
Как только ремонтники ступили на этаж, с пола, со стен, с коробок передач начала подниматься пыль. Ее серые вихри срывались от малейших толчков.
— Вызвать бы санитарную инспекцию! Тут нельзя работать! — взвыл Мамлюк.
— Если это не ад, тогда где же он? — поддержал его Мотыль.
— Ладно,— спокойно сказал Толяна.— Пыль — не смертельно. Зато начальства меньше будет... Мышка! — приказал он Косте.— Спускайся вниз! Будешь помогать в заготовке брони.
Благодарный Костя проворно обежал бункер и прошмыгнул к лестнице, откуда поднимались на этаж новые и новые бригады. Минут через десять пыль достигла такой густоты, что стало темно, как ночью. Голоса с трудом пробивались сквозь сухую серо-рыжую массу.
— Антрацит,— позвал Толяна,— полезай-ка в бункер, осмотри броню, замерь ее.
Антрацит, втайне надеявшийся, что именно ему поручат спуститься на цеховое подворье заготавливать новую броню, охотно полез замерять старую. В последний момент, уже направляясь к бункеру, Антрацит вдруг заметил, что Мамлюк, раскатав провод электросварки, пытается скрыться: видите ли, сварка пока не нужна,— и начальственным тоном потребовал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50