Каждая улица, прихорашиваясь к вечеру, будто девушка, надевала светлое серебряное ожерелье.
— А может, и ты, Васька, собираешься жениться? — с язвительной насмешкой спросил Мамлюк.
— Мне не к спеху,— скучно ответил Васька.
Ему было неприятно, что именно сейчас, когда у него произошло непонятное — не то размолвка, не то разлад с Зосей,— Мамлюк задал ему этот непростой вопрос. Известие о том, что Мотыль хочет жениться на Лилии и она согласна, острой болью царапнуло Ваську по сердцу. Казалось, нечастые встречи Мотыля и Лилии носили легкомысленный, игривый характер. И на
тебе! Подумать только — дело у Мотыля идет к свадьбе. А у него, Васьки Неулыбы, наоборот.
Васька замкнулся, заполз в себя, как улитка в раковину, и уже не слушал ни разглагольствований Мотыля, ни раздраженного хмыканья Мамлюка.
А дома Ваську ждала неожиданность. Едва он переступил порог хаты, как мать сурово задала ему традиционно-риторический вопрос:
- Где ты шляешься до такого времени?
И, поскольку риторический вопрос, как известно, не требует ответа, Васька промолчал. Сморенный усталостью, поздним часом и неудачами, он присел на табуретку и, неуклюже нагнувшись, стащил с натруженных ног ботинки. Они с глухим стуком упали на пол.
— Ну, чего молчишь? — повысила голос мать. Но, заметив, что сын расстроен, сказала мягко и будто невзначай: — Девушка твоя приходила. Зося.
— Кто? — Васька остолбенел. Он пристально всматривался в мать, приоткрыв рот от радостного изумления.
— Чего уставился?
— И давно?
— Вечером. Сразу, как ты с приятелями закатился,— мать прошла к печи, открыла духовку, из которой тут же повалил горячий запах подсолнечных семечек, пронятых жаром. Помешивая семечки на противне, она опять строго взглянула на Ваську.— Раздевайся! Чего стоишь? Уж не собираешься ли ты бежать к ней ночью? Успеется.- И добавила тихо, значительно: — Славная девушка. Это и по лицу видно, и по разговору.— И вновь сердито наращивая голос: — Ждала-ждала, так, не дождавшись, ушла. А я ума не приложу, куда ты мог запропаститься. То все вечера напролет в хате сидишь, на улицу не выгонишь, а то на тебе...
От прилива щемяще-счастливого чувства Васька в мгновение ока вскочил на босу ногу в отцовы калоши, просыхающие у багрово накалившегося поддувала печи, и выбежал во двор. И здесь остановился. Нет, надо быть благоразумным, дождаться утра.
Под ногами терпко пахла клейкой листвой веселая весенняя грязь и рябила золотом от уличных фонарей. У калитки Васька прислонился горячечным лбом к шершавой коре недавно — прошлой весной — посаженной акации. Деревце вздрогнуло, и Васька с нежностью по-
думал, какое оно еще молоденькое, может, даже летает во сне. Улица пахла горьковатой влагой распаренных за день акаций, и двор, казалось, слегка покачивался под парусами цветущих яблонь.
Пришел май — месяц светлой воды...
В ясные весенние дни было тревожно на сердце не только у Акима и Васьки. Неспокойно чувствовала себя и Зося. Любит ли она Ваську, или он ей просто правится? И вообще, тот ли Васька человек, ко юрою она могла бы полюбить, посвятить ему нею без остатка свою жизнь?
На столь важные вопросы Зося ответить не решалась. Когда Васька впервые пригласил ее па танец, у Зоей будто что-то надорвалось в груди. Поправился он ей! Лицо свежее, белое, словно вымытое молоком, с легким румянцем на щеках. Глаза зеленые, чуть по-азиатски миндалевидные, весело-озорные. Во взгляде — лихость, сдерживаемая смущением. Ну а уж ресницам его, густым и длинным, могла бы позавидовать не одна девчонка.
От Зоси не ускользнуло и то, как остро и прицели-вающе нахмурился Аким. До сих пор он снисходительно поглядывал па вертящихся вокруг Зоей кавалеров. А туг... Видать, не подвела его интуиция — появился реальный соперник!
И быть бы Ваське изрядно помятым, согласись Зося станцевать с ним. Но Зося не допустила этого, отказала ему. Встретив зеленоглазого парнишку во второй раз, разрешив проводить себя домой, поддаваясь обаянию минуты, Зося утвердилась в мысли: Васька —- ее судьба. И теперь на все события, происходящие с ним и с нею, на все его и свои поступки она смотрела только исходя из этого.
Вовсе не Васькина внешность привлекла Зосю. С лица воду не пить. Ее удивила почти детская его непосредственность, искренность и стеснительность. Аким тоже был не уродом. Крепкий, стройный, русоголовый, он нравился Зосе. Но в отличие от Васьки Аким был резок в словах, груб и бесцеремонен. Не с Зосей, конечно, а с другими.
Поначалу Зосе казалось, что Аким будет преследовать Ваську, истязать его, и она уже обдумывала, как ей постоять за понравившегося парня. Сам-то за себя он не постоит, не сможет. В этом она была уверена, но шли дни, недели, а Васька приходил и уходил от нее здоровым и невредимым. И Зося не могла не оценить поведения Акима: он вел себя благородно.
А бывало ведь и такое, когда Аким волей или неволен прихватывал Ваську в поселке. Однажды — Зося хорошо помнит тот вечер, в начале сентября, накрапывал теплый дождь, одуряюще пахло угасающими на слабом ветру кленовыми листьями — они с Васькой, прогуливаясь, подошли к ее дому. Стемнело. Вдруг в сумрачной тишине переулка раскатился фиглярский хохот. И тут же кто-то, поскользнувшись, шлепнулся в лужу и закудахтал наседкой. Зося насторожилась, повела взглядом по переулку и в самом его конце под жалким светом фонаря заметила компанию ребят, среди которых выделялась всеми почитаемая фигура Акима.
Ничего доброго встреча с Акимом в ночном поселке ее дружку не сулила. Зося втянула захорохорившегося Ваську — тоже еще герой! — в калитку и на всякий случай закрыла ее на массивный засов. Вскоре с Зосиной хатой поравнялись небрежно гуляющие поселковцы, задержались чуток у калитки и двинулись дальше по переулку, выкрикивая песни. Напоследок, как бы отмечаясь, взвился дикий отчаянный свист. Так мог свистеть только Аким: все вижу, все знаю!..
Ах, Аким, Аким! Непутевый, грубый и добрый. Все смешалось в тебе, как в бетономешалке — вода и камень, земля и цемент. И ничего не скажешь — человек ты крутого замеса. Чаще всего из таких и получаются настоящие люди...
А в город незаметно пришла весна. Из сугробов, словно цыплята из яиц, проклюнулись ручьи. И каждый хватался за работу. Один бежал с подопревшей соломинкой, другой — с кусочком обомшелого теса. А мудрая наседка — солнце — повела свою беспокойную звенящую семью к далекому морю. В эти дни земля и небо были перевиты птичьим гамом. По ветвям степенно похаживали скворцы, вернувшиеся из зарубежных странствий,— угольно-черные, с грудью, будто обрызганной светлой росой. За городом в темной кленовой посадке у большого пруда подснежники продышали снег.
Как-то перед самым заходом солнца Зося увидела журавлей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— А может, и ты, Васька, собираешься жениться? — с язвительной насмешкой спросил Мамлюк.
— Мне не к спеху,— скучно ответил Васька.
Ему было неприятно, что именно сейчас, когда у него произошло непонятное — не то размолвка, не то разлад с Зосей,— Мамлюк задал ему этот непростой вопрос. Известие о том, что Мотыль хочет жениться на Лилии и она согласна, острой болью царапнуло Ваську по сердцу. Казалось, нечастые встречи Мотыля и Лилии носили легкомысленный, игривый характер. И на
тебе! Подумать только — дело у Мотыля идет к свадьбе. А у него, Васьки Неулыбы, наоборот.
Васька замкнулся, заполз в себя, как улитка в раковину, и уже не слушал ни разглагольствований Мотыля, ни раздраженного хмыканья Мамлюка.
А дома Ваську ждала неожиданность. Едва он переступил порог хаты, как мать сурово задала ему традиционно-риторический вопрос:
- Где ты шляешься до такого времени?
И, поскольку риторический вопрос, как известно, не требует ответа, Васька промолчал. Сморенный усталостью, поздним часом и неудачами, он присел на табуретку и, неуклюже нагнувшись, стащил с натруженных ног ботинки. Они с глухим стуком упали на пол.
— Ну, чего молчишь? — повысила голос мать. Но, заметив, что сын расстроен, сказала мягко и будто невзначай: — Девушка твоя приходила. Зося.
— Кто? — Васька остолбенел. Он пристально всматривался в мать, приоткрыв рот от радостного изумления.
— Чего уставился?
— И давно?
— Вечером. Сразу, как ты с приятелями закатился,— мать прошла к печи, открыла духовку, из которой тут же повалил горячий запах подсолнечных семечек, пронятых жаром. Помешивая семечки на противне, она опять строго взглянула на Ваську.— Раздевайся! Чего стоишь? Уж не собираешься ли ты бежать к ней ночью? Успеется.- И добавила тихо, значительно: — Славная девушка. Это и по лицу видно, и по разговору.— И вновь сердито наращивая голос: — Ждала-ждала, так, не дождавшись, ушла. А я ума не приложу, куда ты мог запропаститься. То все вечера напролет в хате сидишь, на улицу не выгонишь, а то на тебе...
От прилива щемяще-счастливого чувства Васька в мгновение ока вскочил на босу ногу в отцовы калоши, просыхающие у багрово накалившегося поддувала печи, и выбежал во двор. И здесь остановился. Нет, надо быть благоразумным, дождаться утра.
Под ногами терпко пахла клейкой листвой веселая весенняя грязь и рябила золотом от уличных фонарей. У калитки Васька прислонился горячечным лбом к шершавой коре недавно — прошлой весной — посаженной акации. Деревце вздрогнуло, и Васька с нежностью по-
думал, какое оно еще молоденькое, может, даже летает во сне. Улица пахла горьковатой влагой распаренных за день акаций, и двор, казалось, слегка покачивался под парусами цветущих яблонь.
Пришел май — месяц светлой воды...
В ясные весенние дни было тревожно на сердце не только у Акима и Васьки. Неспокойно чувствовала себя и Зося. Любит ли она Ваську, или он ей просто правится? И вообще, тот ли Васька человек, ко юрою она могла бы полюбить, посвятить ему нею без остатка свою жизнь?
На столь важные вопросы Зося ответить не решалась. Когда Васька впервые пригласил ее па танец, у Зоей будто что-то надорвалось в груди. Поправился он ей! Лицо свежее, белое, словно вымытое молоком, с легким румянцем на щеках. Глаза зеленые, чуть по-азиатски миндалевидные, весело-озорные. Во взгляде — лихость, сдерживаемая смущением. Ну а уж ресницам его, густым и длинным, могла бы позавидовать не одна девчонка.
От Зоси не ускользнуло и то, как остро и прицели-вающе нахмурился Аким. До сих пор он снисходительно поглядывал па вертящихся вокруг Зоей кавалеров. А туг... Видать, не подвела его интуиция — появился реальный соперник!
И быть бы Ваське изрядно помятым, согласись Зося станцевать с ним. Но Зося не допустила этого, отказала ему. Встретив зеленоглазого парнишку во второй раз, разрешив проводить себя домой, поддаваясь обаянию минуты, Зося утвердилась в мысли: Васька —- ее судьба. И теперь на все события, происходящие с ним и с нею, на все его и свои поступки она смотрела только исходя из этого.
Вовсе не Васькина внешность привлекла Зосю. С лица воду не пить. Ее удивила почти детская его непосредственность, искренность и стеснительность. Аким тоже был не уродом. Крепкий, стройный, русоголовый, он нравился Зосе. Но в отличие от Васьки Аким был резок в словах, груб и бесцеремонен. Не с Зосей, конечно, а с другими.
Поначалу Зосе казалось, что Аким будет преследовать Ваську, истязать его, и она уже обдумывала, как ей постоять за понравившегося парня. Сам-то за себя он не постоит, не сможет. В этом она была уверена, но шли дни, недели, а Васька приходил и уходил от нее здоровым и невредимым. И Зося не могла не оценить поведения Акима: он вел себя благородно.
А бывало ведь и такое, когда Аким волей или неволен прихватывал Ваську в поселке. Однажды — Зося хорошо помнит тот вечер, в начале сентября, накрапывал теплый дождь, одуряюще пахло угасающими на слабом ветру кленовыми листьями — они с Васькой, прогуливаясь, подошли к ее дому. Стемнело. Вдруг в сумрачной тишине переулка раскатился фиглярский хохот. И тут же кто-то, поскользнувшись, шлепнулся в лужу и закудахтал наседкой. Зося насторожилась, повела взглядом по переулку и в самом его конце под жалким светом фонаря заметила компанию ребят, среди которых выделялась всеми почитаемая фигура Акима.
Ничего доброго встреча с Акимом в ночном поселке ее дружку не сулила. Зося втянула захорохорившегося Ваську — тоже еще герой! — в калитку и на всякий случай закрыла ее на массивный засов. Вскоре с Зосиной хатой поравнялись небрежно гуляющие поселковцы, задержались чуток у калитки и двинулись дальше по переулку, выкрикивая песни. Напоследок, как бы отмечаясь, взвился дикий отчаянный свист. Так мог свистеть только Аким: все вижу, все знаю!..
Ах, Аким, Аким! Непутевый, грубый и добрый. Все смешалось в тебе, как в бетономешалке — вода и камень, земля и цемент. И ничего не скажешь — человек ты крутого замеса. Чаще всего из таких и получаются настоящие люди...
А в город незаметно пришла весна. Из сугробов, словно цыплята из яиц, проклюнулись ручьи. И каждый хватался за работу. Один бежал с подопревшей соломинкой, другой — с кусочком обомшелого теса. А мудрая наседка — солнце — повела свою беспокойную звенящую семью к далекому морю. В эти дни земля и небо были перевиты птичьим гамом. По ветвям степенно похаживали скворцы, вернувшиеся из зарубежных странствий,— угольно-черные, с грудью, будто обрызганной светлой росой. За городом в темной кленовой посадке у большого пруда подснежники продышали снег.
Как-то перед самым заходом солнца Зося увидела журавлей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50