«Боже, какая несправедливость!» — терзался Васька и от отчаяния чуть по плакал. Он бьется с Акимом, можно сказать, жизни не жалея, защищая Зосю от его посягательств, а она...
Много грязных слов щекотали Ваське язык, и он торопливо и горестно сплевывал на пыльную обочину дороги.
Но, придя домой, Васька поостыл. С ним такое бывало не раз.
Сначала погорячится, наломает дров, а потом досадливо чешет затылок: а стоило ли из-за какой-то ничтожной чепухи ссориться? Отец не однажды, поучая, твердил: ссориться по пустякам — глупо! Держи себя в руках, будь мужчиной! Прежде чем что-то сделать или сказать, пошевели мозгами. Семь раз отмерь, один раз отрежь!
Нет, Васька никак не мог усвоить эту простую отцовскую науку-премудрость.
«Да что, собственно, произошло? — уже почти спокойно размышлял Васька.— В рабочем поселке они живут рядом. Зося как-то говорила, что их родители даже дружны... Ехали в одном трамвае? Ну и что с того?..»
Небо с дымными облаками чугунным серо-голубым колесом медленно и тягостно вращалось над головой, ослепительно-белое, режущее глаза, какое-то автогенное солнце неприятно запуталось в ветвях далекой тополиной левады. Сгущались сумерки. От влажной земли потянуло теплынью.
«Любимая! Как не хватает мне тебя! — расстроенный Васька неприкаянно слонялся по двору.— Трудно мы шли навстречу друг другу. Все какие-то камни под ногами, острые, раздирающие подошву в кровь. И чаще все я виноват. Конечно, я и сам знаю, что не сахар. Но истинно говорят люди, что надежным другом является тот, который знает о тебе самое плохое и все-таки умеет ценить тебя».
Но вот и закат догорел. На небе остался холодный серый пепел. Раскаянию Васьки не было предела. Приближалась ночь, а с ней печаль.
«Милая! — кручинился Васька.— Встречаемся мы с тобой не часто. Совсем редко. Душно без тебя! А встречи — что ж, они хороши, по как кусочки льда в жару. Быстро растает в руке лед. Лишь от встречи остаются воспоминания, как долго и нежно холодящая кожу влага».
С первой звездой Васька отправился спать, чем озадачил мать: не заболел ли сын — и весьма порадовал отца. Тот понял Ваську по-своему,
— Молодец, Василий! Мыслишь правильно. Завтра тебе туго придется. Третью домну ил плановый ремонт остановили. Нар-роду нагнали! — позевывая, говорил он.— Будь поосторожней. Много людей, много неразберихи. В том году какой-то раззява молоток упустил сверху и чуть парня не убил. Хороню, что тот был в каске... Так что ворон не лови, ушами не хлопай!
— Да уж как-нибудь! — устало согласился Васька и, чтоб не донимали его больше расспросами, повернулся лицом к стене. Ему так хотелось расслабиться и уснуть благодатным сном человека, не обремененного лишними заботами.
Но нет, не спалось. Оттуда, где растет впиши под окном, доносится по-весеннему слабый, тревожный лист-воплеск. Васька встал и, пройдя на кухню, кружкой зачерпнул из ведра воду, нагревшуюся от долгого стояния в тепле хаты. Нехотя выпил. Надо бы свежей из колонки принести. Отец со своими рацпредложениями на заводе сутками пропадает, и ему все недосуг. Вот и получается — все мать да мать. Она целый день на ногах. То прибрать, то постирать. Вроде и семья небольшая, а хлопот полон рот.
«Мама! — вздохнул и посочувствовал матери Васька.— Годы крепко-накрепко завязали жилки па твоих руках в темные узелки. Морщины, что с каждым днем отчетливее старят тебя, не разгладить никаким утюгом. А раньше казалось, что ты, мама, не подвластна времени, к тебе не придет старость».
— Чего ты мечешься? — приглушая свое недовольство, тихо, чтоб не обеспокоить отца, сидевшего над бумагами в соседней комнате, проворчала мать, входя следом за Васькой на кухню.— Приключилось что?
— Нормальный ход,— деланно-равнодушно ответил
Васька и, надев калоши на босу ногу, прошмыгнул во двор. Ночь плотно обложила город черной мглой. Лишь на востоке, над строящимся прокатно-обжимным цехом, лемеха прожекторов, перепахивая ее, старательно ворочали пласты густой и жирной, как степной чернозем, тьмы. Рык сотен машин был внушителен и волнующ.
Немного дальше, по левую руку, в сыром дыму тлели огни, как угли гигантского костра. Это горят доменные печи. Третья домна выделяется особо. Она в гирляндах электрических лампочек. Только на домне не праздник, а ремонт. Для заводских котельщиков и монтажников каждая остановка печи — поистине сражение. Васька знает, как тщательно, кропотливо готовятся к ремонту печи. Тут дорога каждая минута и даже секунда.
В последний раз двумя руками взъерошив измученные за день вихры, вобрав в грудь побольше свежего воздуха, Васька шагнул в темный проем хаты. Звучно щелкнул дверной крючок. Отец прав; надо спать, день завтра будет тяжелым.
Несмотря на душевный разлад, угнетавший Ваську весь вечер, он уснул на удивление быстро. Видимо, сказалось нервное перенапряжение всего дня. Но так или иначе, только мать, вернувшаяся с кухни, застала его уже крепко спящим.
А в половине седьмого утра, подтянутый и бодрый, в наспех наброшенной фуфайке, Васька торопился на завод. Хотя на душе еще скребли кошки, он уже твердо верил в то, что Зося ни в чем не виновата. Просто он сам выдумал невесть что. Сегодня же надо идти к Зосе и просить прощения.
По чавкающей хляби предместья Васька умело и быстро пробрался к центральной площади у проходной. Сразу за нею уже работали землеройки. Натужный звон их моторов заставлял мелко дрожать поутру сиреневый воздух. А дальше громадились доменные печи. На третьей замерли скиповые подъемники, застыли стрелки самописцев в приборах. Печь опутана паутиной тросов и проводов.
Бригаду Толяны Новохатского послали в помощь двум бригадам монтажников, работающим на колошнике. Конечно, те были специалистами своего дела, но без котельщиков им обойтись трудновато. Они выполняли там тонкую работу, а кто-то должен быть и на подхвате: пробить, прочистить, просверлить...
Первым на шестидесятиметровую высоту колошника доменной печи по узкой вертикальной лестнице с полукружьями из листовой стали для подстраховки поднялся Толяна. За ним покарабкались в небо Мотыль, Мамлюк и Васька.
Находящемуся в хвосте Ваське пришлось худо. Ошметки грязи, невольно сдираемые парнями со своих ботинок о прутья лестницы, стучали по фибровой каске, и Васька не мог, как другие, запросто запрокинуть голову и посмотреть вверх, не боясь, что комок грязи может угодить ему и лицо. Вдобавок ко всему кто-то из бригады, подзабывшись, сплюнул вниз.
Васька пожалел, что нет с ними сейчас неугомонного Антрацита. Тот заболел и уже с неделю не появлялся в цехе. Этот шумнул бы на весь завод.
Не было на жутковато вибрирующей лестнице и потешного Мышки. Его Толяна оставил у подножия домны для выполнения мелких поручений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50