Розовая цепочка долго тянулась через весь город, рабочий поселок, пока не скрылась в степи за фиолетовыми терриконами.
А следующий день был таким чудесным — тихим, солнечным, душистым,— что невольно подумалось: именно журавли, эти гордые и сильные птицы, на широких крыльях принесли в город лучистое тепло. Забор враз набух сочной влагой, почернел. Калитка заволгла и открывалась с трудом.
А во дворе, казалось, по щиколотку забредя в лужу, в зеленых искрах молодых побегов, под легким ветром дрожала счастливая верба. Тугие почки лопались на ольховых ветках и шевелились, как еще сонные из-зелена-коричневые жучки. Над распаренной землей плыл едва заметный туман, пахучий, как настоявшийся на грушах-дичках и вишнях домашний взвар. Этот туман слизал весь снег в полях, на левадах, по берегам маленькой, но сейчас забузившей от наплыва большой воды Булавинки. Земля лежала голая, стыдливо прикрывшись прошлогодней хилой травой.
Но благодатная пора уже шумела на улицах насквозь просвеченного города. Еще бы! Если внимательно присмотреться, то можно было заметить: в каждой луже дышало солнце. Влажные телевизионные антенны дрожали медными стрекозами и ярком воздухе.
И вот однажды поутру, торопясь в училище, Зося увидела, как набухшую почку па ветке сирени проклюнул острым носиком первый листок. Он был клейким и терпко духмяным. Но таким беспомощным, что Зося на какие-то доли минуты прикрыла его теплой ладонью, будто всерьез опасалась, что неосторожный ветер сможет погасить зеленый огонек. Однако листик выпрямился, чтоб тотчас заколыхаться на ветке. Казалось, он щурился от избытка солнца.
На душе у Зоси стало легко-легко, и она, не сдержав радости, вприпрыжку побежала по дорожке...
Вот только последняя стычка Акима с Васькой ее напугала. Аким, в благородное терпение которого она поверила всерьез, который весь год — а наверное, смог бы и всю жизнь, в этом Зоей почти не сомневалась — ради нее пальцем не трогал Ваську, вдруг поднял на него нож. И зачем Акиму понадобилось такое грозное оружие, если для Васьки достаточно было бы его пудового кулака? В этом крылась какая-то загадка.
Но Зося не оправдывала и Ваську. Он тоже хорош гусь. Ради сомнительной победы над Акимом он не погнушался помощью Лерки, от которого за километр несет запахом сволочи. Значит, струсил Васька, да еще и как гнусно струсил! Поэтому-то он и терпел Леркино приблатненное пижонствование.
Эх, Васька, Васька! Странный ты человек: то бываешь смел до безрассудства, то труслив до подлости...
Л когда Зося набралась мужества и сходила к Акиму, чтобы с глазу па глаз выяснить, как он дошел до такой жизни, что стал ходить с ножом, словно бандит с большой дороги, как он мог так низко пасть, то с тайным удовлетворением убедилась: нет, Аким остался тем же самым рубахой-парнем, которому можно верить. И тем горше, обиднее ей стало за Ваську.
А тот на второй же день преподнес Зосе новый сюрприз. Не то вновь приревновал ее к Акиму и, загоно-шившись, оскорбленный в лучших чувствах, исчез с ее глаз долой, не то просто позорно избежал встречи с Акимом. Вот и думай что хочешь. Правда, в последнее не верилось. Скорее всего — приревновал Васька.
И теперь уже раздражение охватило Зосю. Ну что это за парень в конце концов? То кто-то ему шепнет, может, даже с насмешливым умыслом, гадость о ней, и он, не разбираясь, устраивает ей скандал. То случайно встретит ее со знакомым, и опять недовольство, гнев. Ну хорошо, Зося знает, что он любит ее. Она отвечает ему тем же. Разве он этого не видит, не понимает?.. Да нет, все он, конечно, видит, все понимает...
Настораживающая Зосю Васькина неуравновешенность, неуверенность в себе и и других со временем, конечно же, пройдут. По крайней мере Зося в это твердо верит. В жизни ей нужен надежный друг, на которого она могла бы положиться всегда и во всем, и полюбить она может только сильного человека. А еще необходимо вдолбить Ваське в голову прописную истину: умный человек может любить безумно, но не как дурак...
Васька мог остыть быстро, а мог и надуться надолго. Неясность никак не устраивала Зосю, она не собиралась играть в прятки, а потому на следующий вечер сама отправилась к нему домой, решив: если девушка встречается с парнем, и притом давно, то ничего постыдного нет,— постучи она з калитку друга.
Сумерки уже прикрывали землю мягким голубым туманом, когда Зося перебежала железнодорожную насыпь. Невдалеке раздалась гулкая сирена приближающегося электровоза. Прогибаясь, задрожали промасленные шпалы, и, светясь золотыми квадратами окон, пронесся пассажирский состав. Длинно мелькнул перед глазами, как кусок кинопленки с щемяще-увлекатель-ным сюжетом. И так Зосе захотелось вдаль, за густо-синюю окоемку степи, что на миг дыхание перехватило, и еще бы чуть-чуть, и слезы навернулись на глаза, но Зося лишь усмехнулась, ощутив в себе маленькую слабость: эх, Зоська, Зоська, ты ведь не из тех глупых девчонок, которым мерещится счастье непременно за горизонтом, ты знаешь, что оно может быть совсем рядом.
Зося дерзко попела бронью н, с достоинством запрокинув голову с золотым локоном, вдоль высокой насыпи но вьющейся среди мелкой травы и щебня стежке пошагала навстречу густеющим сумеркам, из которых проклевывались далекие огоньки города.
Подойдя к дому, где обитал ее мятущийся неспокойный Васька, Зося остановилась в раздумье: постучать ей в калитку или, может, погреметь щеколдой? Уже крепко стемнело, однако на по-весеннему теплой улице еще царило оживление: звенели голоса бегающих, взбудораженных хмельным дыханием земли ребят, степенно сидели на лавочках у ворог говорливые, расчувствовавшиеся от вешней благодати старики.
На негромкий бряк щеколды калитка отворилась. Зося увидела маленькую, худенькую, будто сжавшуюся с боков женщину, поразительно похожую на большую добрую птицу: глаза круглые, темные на востреньком длинноносом лице. Русые с проседью волосы причесаны на прямой пробор. Она ничуть не удивилась, увидев Зосю. Лишь уголки губ ее дрогнули в робкой улыбке.
— А Василия нашего дома нет,— медленно, нараспев проговорила она, не сводя любопытно-сияющих глаз со своей, возможно, будущей пенсе тки.— По вы проходите, проходите,— засуетилась она, заметив, что Зося собирается уйти.— Придет он, вот-вот придет,— она мягкими, но сильными пальцами взяла Зосю за локоть и, не слушая ее сбивчивых объяснений: мол, пришла она на секунду, сейчас торопится, дела у нее,— ввела во двор и захлопнула калитку.
Из летней кухни с ведром побелки и кистью вышел Васькин отец. Ему было достаточно одного взгляда на засмущавшуюся девчонку, чтоб понять что к чему. Поставив ведро у стенки, круглый и какой-то весь домашний, в приплюснутой, надвинутой на лоб старой шляпе, он ходко двинулся навстречу гостье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
А следующий день был таким чудесным — тихим, солнечным, душистым,— что невольно подумалось: именно журавли, эти гордые и сильные птицы, на широких крыльях принесли в город лучистое тепло. Забор враз набух сочной влагой, почернел. Калитка заволгла и открывалась с трудом.
А во дворе, казалось, по щиколотку забредя в лужу, в зеленых искрах молодых побегов, под легким ветром дрожала счастливая верба. Тугие почки лопались на ольховых ветках и шевелились, как еще сонные из-зелена-коричневые жучки. Над распаренной землей плыл едва заметный туман, пахучий, как настоявшийся на грушах-дичках и вишнях домашний взвар. Этот туман слизал весь снег в полях, на левадах, по берегам маленькой, но сейчас забузившей от наплыва большой воды Булавинки. Земля лежала голая, стыдливо прикрывшись прошлогодней хилой травой.
Но благодатная пора уже шумела на улицах насквозь просвеченного города. Еще бы! Если внимательно присмотреться, то можно было заметить: в каждой луже дышало солнце. Влажные телевизионные антенны дрожали медными стрекозами и ярком воздухе.
И вот однажды поутру, торопясь в училище, Зося увидела, как набухшую почку па ветке сирени проклюнул острым носиком первый листок. Он был клейким и терпко духмяным. Но таким беспомощным, что Зося на какие-то доли минуты прикрыла его теплой ладонью, будто всерьез опасалась, что неосторожный ветер сможет погасить зеленый огонек. Однако листик выпрямился, чтоб тотчас заколыхаться на ветке. Казалось, он щурился от избытка солнца.
На душе у Зоси стало легко-легко, и она, не сдержав радости, вприпрыжку побежала по дорожке...
Вот только последняя стычка Акима с Васькой ее напугала. Аким, в благородное терпение которого она поверила всерьез, который весь год — а наверное, смог бы и всю жизнь, в этом Зоей почти не сомневалась — ради нее пальцем не трогал Ваську, вдруг поднял на него нож. И зачем Акиму понадобилось такое грозное оружие, если для Васьки достаточно было бы его пудового кулака? В этом крылась какая-то загадка.
Но Зося не оправдывала и Ваську. Он тоже хорош гусь. Ради сомнительной победы над Акимом он не погнушался помощью Лерки, от которого за километр несет запахом сволочи. Значит, струсил Васька, да еще и как гнусно струсил! Поэтому-то он и терпел Леркино приблатненное пижонствование.
Эх, Васька, Васька! Странный ты человек: то бываешь смел до безрассудства, то труслив до подлости...
Л когда Зося набралась мужества и сходила к Акиму, чтобы с глазу па глаз выяснить, как он дошел до такой жизни, что стал ходить с ножом, словно бандит с большой дороги, как он мог так низко пасть, то с тайным удовлетворением убедилась: нет, Аким остался тем же самым рубахой-парнем, которому можно верить. И тем горше, обиднее ей стало за Ваську.
А тот на второй же день преподнес Зосе новый сюрприз. Не то вновь приревновал ее к Акиму и, загоно-шившись, оскорбленный в лучших чувствах, исчез с ее глаз долой, не то просто позорно избежал встречи с Акимом. Вот и думай что хочешь. Правда, в последнее не верилось. Скорее всего — приревновал Васька.
И теперь уже раздражение охватило Зосю. Ну что это за парень в конце концов? То кто-то ему шепнет, может, даже с насмешливым умыслом, гадость о ней, и он, не разбираясь, устраивает ей скандал. То случайно встретит ее со знакомым, и опять недовольство, гнев. Ну хорошо, Зося знает, что он любит ее. Она отвечает ему тем же. Разве он этого не видит, не понимает?.. Да нет, все он, конечно, видит, все понимает...
Настораживающая Зосю Васькина неуравновешенность, неуверенность в себе и и других со временем, конечно же, пройдут. По крайней мере Зося в это твердо верит. В жизни ей нужен надежный друг, на которого она могла бы положиться всегда и во всем, и полюбить она может только сильного человека. А еще необходимо вдолбить Ваське в голову прописную истину: умный человек может любить безумно, но не как дурак...
Васька мог остыть быстро, а мог и надуться надолго. Неясность никак не устраивала Зосю, она не собиралась играть в прятки, а потому на следующий вечер сама отправилась к нему домой, решив: если девушка встречается с парнем, и притом давно, то ничего постыдного нет,— постучи она з калитку друга.
Сумерки уже прикрывали землю мягким голубым туманом, когда Зося перебежала железнодорожную насыпь. Невдалеке раздалась гулкая сирена приближающегося электровоза. Прогибаясь, задрожали промасленные шпалы, и, светясь золотыми квадратами окон, пронесся пассажирский состав. Длинно мелькнул перед глазами, как кусок кинопленки с щемяще-увлекатель-ным сюжетом. И так Зосе захотелось вдаль, за густо-синюю окоемку степи, что на миг дыхание перехватило, и еще бы чуть-чуть, и слезы навернулись на глаза, но Зося лишь усмехнулась, ощутив в себе маленькую слабость: эх, Зоська, Зоська, ты ведь не из тех глупых девчонок, которым мерещится счастье непременно за горизонтом, ты знаешь, что оно может быть совсем рядом.
Зося дерзко попела бронью н, с достоинством запрокинув голову с золотым локоном, вдоль высокой насыпи но вьющейся среди мелкой травы и щебня стежке пошагала навстречу густеющим сумеркам, из которых проклевывались далекие огоньки города.
Подойдя к дому, где обитал ее мятущийся неспокойный Васька, Зося остановилась в раздумье: постучать ей в калитку или, может, погреметь щеколдой? Уже крепко стемнело, однако на по-весеннему теплой улице еще царило оживление: звенели голоса бегающих, взбудораженных хмельным дыханием земли ребят, степенно сидели на лавочках у ворог говорливые, расчувствовавшиеся от вешней благодати старики.
На негромкий бряк щеколды калитка отворилась. Зося увидела маленькую, худенькую, будто сжавшуюся с боков женщину, поразительно похожую на большую добрую птицу: глаза круглые, темные на востреньком длинноносом лице. Русые с проседью волосы причесаны на прямой пробор. Она ничуть не удивилась, увидев Зосю. Лишь уголки губ ее дрогнули в робкой улыбке.
— А Василия нашего дома нет,— медленно, нараспев проговорила она, не сводя любопытно-сияющих глаз со своей, возможно, будущей пенсе тки.— По вы проходите, проходите,— засуетилась она, заметив, что Зося собирается уйти.— Придет он, вот-вот придет,— она мягкими, но сильными пальцами взяла Зосю за локоть и, не слушая ее сбивчивых объяснений: мол, пришла она на секунду, сейчас торопится, дела у нее,— ввела во двор и захлопнула калитку.
Из летней кухни с ведром побелки и кистью вышел Васькин отец. Ему было достаточно одного взгляда на засмущавшуюся девчонку, чтоб понять что к чему. Поставив ведро у стенки, круглый и какой-то весь домашний, в приплюснутой, надвинутой на лоб старой шляпе, он ходко двинулся навстречу гостье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50