— Бери! — Антрацит протянул Ваське планки.— Раз, два... Так. Пять штук.
Васька с готовностью нагнулся, неловкими руками принимая прохладные липкие пластины.
— А рукавицы где?
— Мне не выдали еще.
- Тогда осторожно, не порежься о заусенцы,— уже с искренним участием сказал Антрацит.—Придем—Толяна выпишет.
В обеденный перерыв, когда вся бригада дружно восседала подле цеха на штабеле заржавленных рельсов под августовским солнышком, Новохатский, скупо улыбаясь, обратился к Ваське:
— Ты сказал бы нам, как зовут тебя.
— Васькой, — хмурясь от смущения, нехотя произнес тот.
— Васькой? Вот здорово! — в восторге подпрыгнул парень в брезентовой робе, Мамлюк.— У нас ведь в бригаде есть Мышка! Теперь будет и свой кот Васька.
— Нет, лучше будем звать его Вась-Васем,— усмешливо проговорил Антрацит и с убеждением обвел всех круглыми черными глазами.
— Пусть будет так,— согласился Новохатский, расстегивая верхние пуговицы рубашки. Припекало.— После профессионально-технического к нам, что ли?
— Нет,— Васька снял кепку, провел ладонью по вспотевшему лбу,— после школы.
— Кем оформили? — любопытствовал Антрацит.
—Подручным котельщика.
По тому, как все удивленно-весело переглянулись, Васька понял, что с его десятью классами образования он мог бы устроиться получше, что здешнее начальство обошло его своим вниманием. Антрацит хмыкнул и полез в карман за сигаретами.
— Дай-ка и мне,— Новохатский взял сигарету, слегка помял ее жесткими пальцами и, не спеша прикурив от протянутой Антрацитом спички, благодушно затянулся.—.Что же ты пошел подручным? Надо было разряд просить.
— У нас вон Мышка работает подручным,— вскинулся, засияв лицом, Мамлюк.— Так он малолетка, по четыре часа всего трубит...
— Ладно, хоть подручным взяли,— нарочито равнодушно сказал Васька, разговор этот ему был неприятен.— На завод вообще приема нет.
— Брехня! — сплюнул в пыль молчавший до сих пор Мотыль, плечистый, широкогрудый парень с наброшенной на глаза челкой.— Приема нет, а к нам в цех за последний месяц человек десять новеньких прибыло.— И он стал медленно загибать толстые и розовые, как сардельки, пальцы.— Пара пигалиц — в контору, хлю-
пик — в разметку, двоих учениками к сварщикам приставили...
Чуть сипловатый голос его рокотал жестко и пренебрежительно. И весь облик говорившего был непривлекателен: широкие губы презрительно выпячены, глаза надменно-злые и какие-то коричневые, цвета переспелого крыжовника. Чтоб не встречаться со взглядом Мотыля, пристально устремленного на него, Васька слегка повернул голову в сторону цеха, якобы рассматривая громоздкое старое здание.
Мышке, беспокойному и, видать, расторопному парнишке, давно не терпелось влезть в беседу. Наконец это ему удалось.
— Комсомолец?..— Рот до ушей, хоть завязки пришей.— Вижу, что комсомолец. Ну, все. Будешь теперь у нас за комиссара. А то у нас в бригаде ни комсомольцев, ни коммунистов. Просто тоска!
Мышка, запрокинув голову, захохотал. И все, глядя на него, заулыбались.
— А вот, кстати, и комсомольский секретарь — Аллочка Курилова,— явно потешаясь, сказал Мамлюк.— Не знакомы? Нормировщицей у нас в конторе работает.
Вдоль железнодорожного полотна уверенно с рулоном чертежной бумаги под мышкой скачущей походкой шла сухопарая узколицая девушка в больших роговых очках. Васька уже знал ее: встречался в завкоме, где брал прикрепительный талон в первичную комсомольскую организацию котельно-ремонтного цеха.
Подойдя вплотную к штабелю рельсов, девушка подняла лицо и, придерживая бледно-голубую косынку, сползавшую на затылок, спросила Ваську:
— Твоя фамилия Неулыба? — И, не ожидая ответа, продолжала: — Когда на учет встанешь?
— Хоть сейчас.— Васька потянулся рукой к нагрудному карману комбинезона.— Комсомольский билет и карточка со мной.
— Сделаешь это в конце смены,— торопливо проговорила она и предупреждающе наставила бледный в фиолетовых чернилах палец на Ваську.— Взносы будешь платить мне.
Видимо, Аллочка сама почувствовала излишнюю официальность своего обращения и под ироничными взглядами ребят и вовсе смутилась, пятачок ее курносья порозовел. Мягким, просительным тоном она добавила:
— Зайди после работы ко мне в контору, потолкуем,— и, улыбчиво подмигнув Ваське, она пошагала к цеху.
— «Потолкуем»,— передразнил ее Антрацит.— Деловая какая.
— И что бы она еще делала, если бы взносы не собирала? — подхватил Мамлюк.— Ну хотя бы один раз в нашем цехе праздник организовала! В красном уголке! Как в других цехах.
— И слава богу, что не организовала,— позевывая, пробурчал Мотыль.— Кто бы пришел в наш цех? Это же тебе не механический и не доменный, где девчат полно.
Он заерзал на рельсах, выискивая место, где бы прилечь. Наконец примостился, снял фуражку, для удобства положил ес под голову. Красное, полное лицо его залоснилось под солнцем.
Васька тоже прилег, упираясь рукой и железо, Теплое небо покачивалось перед глазами старой, когда то синей, а теперь, к концу лета, застиранной до белизны спецовкой. Жара висела над заводом душным облаком. Вялый ветер осыпал с вагонов коксовую мелочь, порошил ею, и Васька то и дело с досадой приспускал веки. Ресницы отяжелели. Казалось, с них свисает, колюче поблескивая, пыльная бахрома.
— Не унывай, Вась-Вась,— подвинулся ближе Но-вохатский и положил ему руку на колено.— Покантуйся с месяц, а там я тебе разряд у Ибрагима из горла вырву...
Васька взглянул на его руку, аккуратную, с длинными пальцами, в темных метках ссадин, и будто волна живой воды окатила душу: сразу стало легче и веселей. Ничего, он и подручным поработает, не согнется.
Васька благодарно шмыгнул носом. Старательный и спокойный, Васька в бригаде прижился. Бригада небольшая: Анатолий Новохатский— Толяна, Валерка Лукьянченко — Антрацит, Лешка Зо-лочевский — Мотыль, Володька Мазур — Мамлюк и Костик Воронцов — Мыщка. Поначалу Васька не мог понять, почему тот или иной парень в бригаде получил именно это, присохшее к нему прозвище. А потом разобрался. Валерка до котельно-ремонтного работал па шахте, «уголь копал», отсюда — Антрацит. Лешка по-
лучил Мотыля за свою летучесть — не мог долго продержаться ни в одной бригаде. «Я как тот цыган,— объяснял он,— который говорил: разве не загрустишь, глядя каждый день на одно и то. же дерево под. окном». В цехе, наверное, не было бригады', где не побывал бы Лешка Мотыль, и лишь наконец в бригаде Толяны Но-вохатского он, похоже, осел.
Володька получил прозвище Мамлюка—воина личной охраны египетских султанов — еще в шкое за то, что отец с детства и до недавнего времени стриг его наголо, под «нулевку». В конце концов Володьке надоели насмешки ребят, да и пора пришла па девчат заглядываться, и он наотрез, раз и навсегда, отказался от отцовских услуг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50