ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Квашеную капусту, соленые огурцы и моченые яблоки они собирались носить ведрами, но и тут Демид все переиначил, опустив обратно в погреб приготовленные заранее пустые бочки.
— Заполняйте на месте.
— Господи свет! — всплеснула руками Прося.— Надорваться вздумал.
— Не ершись, Демид, и вправду надорвешься,— поддакнула Ксюша.—Тут же пудов на восемь потянет.
Но это его только раззадорило.
— Но бойсь, граждане,— шутил он, умышленно коверкая слова.— Живы будем —не помрем!
И он действительно, на удивление женщинам и к восторгу подошедших с улицы Максимки и Артемки, выволок груженые бочки из погреба и поднял в кузов машины. Уж до чего был здоров дед Антип — первый силач в округе,— но даже он в свои лучшие годы не взялся бы за такое.
— Ну и мужик! Ну и хозяин! — шептала Прося, лукаво посмеиваясь.— Прямо завидки берут.
— Опять ты за свое! — ворчала Ксюша с напускным недовольством.— Отцепись.
В Сосновку они вернулись засветло. Засветло разгрузились и расставили все по местам. Ксюше надо было рассчитаться с Деммдом, но она не знала, сколько дать за его труды и за машину. Спросить же не решилась, чтобы не поставить в неловкое положение и его, и себя. Хотя кто их знает, эту шоферню, может, для них называть цену в порядке вещей? В самом деле, почему это человек должен стыдиться получать за свой труд. А тут еще примешивались черт-те знает какие отношения с Демидом... В общем, спросить не отважилась.
Она отсчитала втрое больше среднего дневного заработка— одно дело производить бухгалтерский расчет по государственным тарифам и совсем иное — платить за шабашку в выходной, да еще за машину — и подошла к Де-миду.
— Возьми вот... Спасибо, сама бы ни в жизнь не управилась.
Он покосился на деньги и, заталкивая под сиденье тряпку, которой только что вытер руки, прогудел глухо:
— Спрячь, Ксения Антиповна. Не надо.
— Ладно, ладно, бери. Как-никак весь выходной ухлопал на меня,— принялась было настаивать Ксюша.
— Не возьму я с тебя.
— Как это?..
На минуту она растерялась, потом догадалась о причинах отказа, смутилась, сунула деньги в карман и, не находя места рукам, начала старательно поправлять на голове свой кашемировый платок.
— Не возьму, да и все.— Он заметил ее смущение и весело заулыбался.— А вот от ужина не отказался бы.
— От ужина? Ага, конечно... ну да, темнеет уже. Так это... ты загоняй машину в гараж, а я соберусь там...— И она заторопилась в дом.
Демид не торопился, видно, поставив машину, отправился в барак переодеться и дать Ксюше время приготовиться. Заявился уже по темному, умытый, причесанный, в свежей рубашке, когда стол был накрыт и на керогазе, потрескивая, дожаривалась картошка. Вкусный запах расплывался по всему дому, щекоча в носу и нагоняя аппетит. Артемка несколько раз подходил к сковородке поглядеть, скоро ли поджарится. К этому времени он успел очистить от золы поддувало грубки, принести из сарая березовых дров, распалить жаркий огонь — это было его постоянной обязанностью — и теперь слонялся без дела, путаясь у Ксюши под ногами и нервируя ее. Она и так завозилась, даже привести себя в порядок не успела.
— Картошечка? — спросил весело Демид.— Наипервейший продукт в Белоруссии, как я успел заметить. Так, Артемка?
С его приходом в кухне сразу стало тесно и оживленно.
— Без бульбы какая еда!—ответил Артемка солидно, как дед Антип когда-то.— Да если еще со шква-арками!..
— Да с огурчиком.
— Вкусно.
— Или, скажем, с капустой,— подзадоривал Демид, сохраняя серьезное выражение.
— Ага, особенно когда целые кочаны, с кочерыжками. Засиделись они допоздна. Артемку Ксюша накормила и отправила спать, Демида же как гостя выпроводить не могла. Да и желания такого не было, наоборот, хотелось посидеть спокойно, послушать его красивые рассказы о могучей Волге, которая еще с детства, с первых песен, школьных учебников и книжек, вошла в ее сознание чем-то близким, неотъемлемым, вместе с понятием родины. Ни Днепр, протекающий по Гомелыцине, ни Сож, ни соседние Припять и Березина не вызывали у нее, у чистокровной белоруски, таких чувств и мыслей, как эта русская река, пролегшая через всю Россию где-то в тысяче верст от родной Метелицы. Реку эту Ксюша никогда не видела и наверняка не увидит, однако ощущала с ней крепкую родственную
связь. Задумалась она над этим впервые только сейчас, слушая и разговаривая с волжанином. Неужто все услышанное и прочитанное в детстве, в юности так сильно? Или тут кроется что-то другое, недоступное для ее понимания?
Демид рассказывал, как ловил на Волге осетров — Ксюша слышала о такой рыбе, ее в Метелице называли царской,— как следует варить уху — это оказалось целой наукой, как однажды, поспорив, пытался переплыть на какой-то Голодный остров и выдохся. Рассказывал он и о Сталинграде — городе, о котором в Метелице узнали в начале сорок третьего, о котором с гордостью шептал дед Антип каждому прохожему, опасливо косясь по сторонам,— не дай бог услышит полицай.
Но всякие разговоры в любой белорусской хате, за каким бы то ни было застольем или просто в беседе, неизменно переключались на войну. Происходило это незаметно и естественно, как дыхание. Каждая хата слышала вопль непосильного горя, каждой семьи коснулась безутешная скорбь, тяжесть непоправимой беды. Этим жили, об этом думали, молча — в одиночестве, вслух — на людях.
Заговорили о пережитом и Ксюша с Демидом — размеренно, тихо, приглушив голоса, чтобы не разбудить Артемку. И этот полушепот, домашняя обстановка кухни, общая для двоих тема сблизили их, располагая к откровенности. Ксюша в основном знала о скитаниях Демида по лагерям, о его приезде в Сосновку без документов и о помощи Ле-венкова в их получении. Она знала о нем намного больше других, и это также их сближало. Может, потому она и разоткровенничалась.
До сих пор Ксюша избегала разговоров о Савелии, не хотела ни перед кем плакаться, делиться своим горем — таила в себе как нечто сокровенное и близкое только ей :дной. Но сейчас, совершенно не заметив того, начала рассказывать о Савелии и о себе. Зачем, почему именно Демиду, чужому человеку, говорила это, она не могла объяснить. Может быть, потому, что он ничего не знал о ее жизни, может, просто время пришло. Она ловила себя на мысли, что говорит о погибшем муже спокойно, без надрыва, и удивлялась. Еще месяц назад при каждом воспоминании о Савелии у нее к горлу подкатывал жесткий комок.
— Уважаю,— сказал Демид, выслушав ее,— уважаю таких мужиков.
Он плеснул в стакан остатки водки, одним духом выпил и без всяких переходов, дерзко и властно взяв ее за руку, сказал:
— Ксения, давай сойдемся.
Ксюша испуганно вздрогнула и пролепетала:
— Что ты, опамятуй!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148