ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Дед Антип долго глядел на короткий вздрагивающий язычок коптилки, потом закрыл глаза, видно, задремал. Незаметно и Ксюша потеряла контроль над собой.
Проснулась она от воя собаки. Валет завывал по-волчьи, протяжно и натужно, преодолевая старческую немощь. В груди у Ксюши захолонуло от страха. Она кинулась в трехстен, к лежанке отца.
Тело деда Антипа было еще теплым, но уже неживым.
...Лесной песчаный шлях, по которому ехала Ксюша в Сосновку, тянулся вдоль одинокой ветки железной дороги, ведущей от Гомеля через Бахмач, Сумы — к Харькову. Эта южная ветка в войну считалась самой «горячей», на нее был нацелен партизанский отряд Маковского, здесь Савелий со своей группой подрывников пускал вражьи поезда под откос. По этой ветке ездил дед Антип последний раз в город и вернулся, чтобы в ту же ночь умереть под крышей родного дома. Кажется, никаких причин к тому не было: ни болезни, ни новых потрясений. Сам дед Антип боялся умереть весной и часто повторял, что если переживет ее, выкарабкается из болезни, то протянет еще долго. К тому все и клонилось. А вот умер в такую пору, когда по старости не умирают. Да и сама смерть его была для Ксюши обидной. В последние свои часы он был при полном сознании, но почему-то равнодушным и безразличным к ней, ко всему окружающему и происходящему. Остался один, отослал ее от себя, успокоил, хотя знал, что не дотянет до утра. Не попрощался... Умер, как обманул. Почему
так? «Не спектакля...» — сказал он. Ксюша чувствовала, что дед Антип узнал под конец что-то такое, чего не знает и не понимает она. Или же молодому не дано этого понять?
Сосновый бор кончился, а с ним и песок .на шляху. Машина пошла шибче, оставляя за собой кудлатый хвост пыли, застилающий все, что позади. Высокая железнодорожная насыпь с каждой сотней метров становилась все ниже, пока у переезда не сошла на нет. Тут Артемка и растормошил Ксюшу:
— Мама, глянь, труба! Большая...
В версте за переездом, отливая на солнце красным кирпичом, вздымалась круглая заводская труба.
Встречала Ксюшу ее двоюродная сестра Наталья — единственный близкий человек на заводе. Она стояла у крыльца приземистого кирпичного дома и размахивала руками, указывая шоферу, куда подъезжать. Раскрасневшаяся, радостная, Наталья топталась на одном месте, как наседка, подзывающая своих цыплят.
Не успела Ксюша слезть с машины, как сестра уже обняла ее, расцеловала и по бабьему обыкновению всплакнула, будто не виделись они по меньшей мере десяток лет.
— Наконец-то, глаза проглядела... С приездом, Ксю-шенька! Не отпускал Яков, да? Ну, вестимо... Слазь, Артемка, слазь, пошли в новую хату,—перескакивала она с одного на другое и тянула Ксюшу в дом, поправляя на ходу косынку, старательно заталкивая под нее начисто седые пряди волос —нестираемый след немецкой расправы в Метелице.
Они вошли в дом, огляделись. Новое жилье, конечно, ни в какое сравнение не шло с Ксюшиной хатой в деревне, но все же" мириться можно было. По нынешнему послевоенному времени совсем неплохо. Как и в деревенских хатах, с крыльца — вход в сенцы, оттуда — в прихожую-кухню с добротной русской печкой, из кухни белая двухстворчатая дверь вела в небольшую квадратную комнатку с единственным окном во двор. Тыльная сторона, обращенная к подступающему вплотную высокому сосновому лесу,— сплошь глухая, и дом выглядел как-то однобоко, повернувшись «лицом» ко двору. Дом был трехквартирный, узкий и длинный. По соседству, за стенкой, жила Наталья
с Левенковым, третью квартиру занимало семейство заводского мастера.
— Ну как? —спросила Наталья.
— А что мне одной надо. В самый раз, пока Артемка подрастет.
— Тю-ю, Ксюшенька... Никак, в вековухи записалась? Мне бы твои годы да красоту! — Наталья лукаво подмигнула и заулыбалась весело и задорно.
— Перестань, не смей об этом! — нахмурилась Ксюша.
— Так уж и не смей...
— Дурости, Наталья. Прекрати.—Она еще раз окинула взглядом комнату, разгладила ладонью лоб и вдруг спросила: — А вы как с Сергеем Николаевичем?
— Ничего, Ксюша, ничего. Все хорошо... пока,—сказала она уже серьезно.— Пошли разгружаться, а то Николу задерживаем.
Шофер — еще совсем молодой хлопец — не дожидаясь женщин, разгружал машину, ему помогал Артемка, серьезный и сосредоточенный, как взаправдашний хозяин.
— Где вы там запропастились!—сказал он ворчливо.— Мы тут с дядькой Николой одни должны али как?
Наталья толкнула локтем Ксюшу, всплеснула руками и расхохоталась.
— Ну чистый дед Антип! Скажи ты... Сичас, Артемка, сичас, мы мигом. Бабы — чего с нас взять?
Наталья помогла перетащить в дом все пожитки и заторопилась к себе, наказав Ксюше приходить обедать.
— Не задерживайся, потом разберешься, расставишься,— сказала она.— Зараз и Николаевич явится. С утра в переездах, проголодались небось. Артемка, есть хочешь?
— Да не то чтобы...
— Во-во. Ну, пошла я.
С шести утра Ксюша суетилась с отъездом, и с той поры во рту крошки не было. Проголодалась и устала изрядно. Она присела возле печки на табуретку и безвольно свесила между колен горящие от веревок и узлов руки. Артемка копошился в комнате, расставляя на этажерке свои учебники и отцовские старые книги. До всего остального ему и дела не было.
И слава богу,— подумала она, окинула взглядом в беспорядке сваленные вещи вокруг себя, голые, в желтых потечных пятнах стены, засиженное мухами, пыльное окно и почувствовала на своих щеках невольные слезы.
Она ни в чем не раскаивалась, ни о чем не сожалела —
все правильно, так и должно быть. Просто ей стало щёмя-ще тоскливо и немного боязно. Только сейчас она совершенно ясно поняла, ощутила всем своим существом, что какая-то часть ее жизни безвозвратно осталась позади, начинается новая. Порывать со старой было жаль, новая привлекала, манила и пугала. Как на перепутье. Эта раздвоенность пробуждала растерянность и тревогу. Останься Ксюша в Метелице — прежняя ее жизнь катилась бы своим чередом, в мелких радостях и огорчениях, в хлопотах и суете, но все же — плавно и монотонно, как заведенные часы, без каких бы то ни было резких перепадов. Именно эта монотонность, заранее известное и определенное на будущее существование и тяготили ее.
Ксюша сидела напротив окна, и мощный сноп полуденного солнца падал ей на колени, на руки, нагоняя вялость. Сонмы крохотных пылинок плавали в воздухе, серебрясь и тускнея на свету. Пахло чем-то незнакомым, нежилым. Она заметила, что вся потная и растрепанная.
— Расселась,— произнесла вслух и поднялась, чтобы сбегать по воду. Надо было ополоснуться и привести себя в порядок. Наталья, видно, уже на стол собирает.
В Сосновке работал водопровод. Посередине двора, шагах в пятидесяти от крыльца, стояла чугунная колонка с кривым коротким носом и отполированной до зеркального блеска рукояткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148