.. прямо на носилках. Санитары и не заметили — когда, потом уже спохватились.
- Смерть—дура,—протяжно сказал дед Антип,—Ей все одно, кого и как. Нет бы выбирала. Тут у нас один возвернулся, Захар Довбня. Ты его, видать, не знаешь...— Он пробормотал еще что-то себе под нос и умолк.
— Могилка осталась? — спросил Тимофей.
— Осталась. Да. В братской могиле его... на станции Домбровизна. Вам сообщили адрес захоронения?
— Он как, сразу?.. — спросил Тимофей и осекся, видать поняв, что об этом в присутствии Ксюши спрашивать не следовало.
— Да-да, сразу,— ответил Левенков поспешно.— Прямо на носилках, тихо, санитары даже не заметили...
При вопросе Тимофея Наталья испуганно и жалостливо прижалась к Ксюше, но Левенков- утаил правду о смерти Савелия, и она, благодарная ему за эту ложь, успокоилась. Ей он говорил, что вторично Савелия ранило в живот, и умер он только на другой день в страшных мучениях.
Говорил дед Антип, Тимофей, и только Ксюша ни о чем не спрашивала,— как поняла Наталья, боялась расплакаться.
Постепенно разговор перешел па житейские темы, и голос у Лсвенкова выровнялся, лицо оживилось. Видно было, как нелегко ему говорить о Савелии при Ксюше.
— Оставайся у нас, мужики во как потребны! — говорил дед Антип.— Хату отстроишь, мы тебе подсобим.
— Спасибо, Никанорович. Только что я буду делать в Метелице?
— Делов тут под завязку. Вон — механизацию довести до рук. Денис все лето копается, да штой-то проку мало.
— Я, Антип Никанорович, инженер, мое место на заводе.
— Домой собираешься али как? — спросил дед Антип напрямик.
Наступило неловкое молчание. Все понимали, что означало это «домой».
— Нет, в Белоруссии останусь. Вот поеду в Гомель, работа по моей специальности найдется. Там и жить будем,— сказал Левенков, как о деле, давно решенном, и улыбнулся, взглянув на Наталью.— А... в Москву я съездить, конечно, должен. Надо объясниться. Думаю, что меня поймут.
Он не сказал: «должен съездить домой», «объясниться с женой», и Наталья благодарно и счастливо заулыбалась. Ей и самой было невдомек, когда же она, деревенская полуграмотная баба, научилась замечать такие мелочи? Мо-
жет, этому и не учатся, а дано от роду каждой женщине?
— Ну, коли так, то конешно,— согласился дед Антип.
— Устраивайтесь, в гости будем ездить,— добавил Тимофей.
Засиделись допоздна. Наталье не терпелось увести своего Сергея Николаевича, но было неловко и стыдно показывать это, и она сама заводила все новые и новые разговоры, как бы демонстрируя свое спокойствие и отдаляя счастливые минуты.
Уже дважды дед Антип подкручивал фитиль в лампе; Наталья помогла Ксюше убрать со стола, а мужики все толковали. И только когда догорел керосин и слабый огонек грозил вот-вот потухнуть, стали расходиться.
Три дня спустя Левенков уехал в Москву, и опять Наталье стало не по себе. Она знала, что Левенков вернется, повидает своих детей, поговорит с женой и вернется. Но тревога не покидала. Он хороший, честный, такие не обманывают, но увидит дочек, свою законную и поймет, что его место в семье. Не обманет Наталью, не забудет, а просто ему станет ясно, что ошибался в своих чувствах. А Наталья даже упрекнуть не сможет, не имеет права, она поймет его и не осудит, она и сейчас его понимает. И ту, законную, понимает. Каково ей с двумя детьми? Ждала, ждала и «дождалась» муженька.
Левенков вернулся через неделю, все такой же ласковый и внимательный. Но Наталья сразу же заметила перемену: глаза его, обычно живые, с хитрецой, стали малоподвижными и задумчивыми, улыбка—грустная, с приспущенными книзу уголками губ. Она боялась спросить, что с ним, только наблюдала украдкой и сдерживала громкие, неожиданные вздохи. Наконец Левенков рассказал о своей поездке и признался, что тоскует о дочках.
— Что ж ты, Николаевич...— оживилась Наталья.— Взял бы одну с собой. Я бы уже холила ее, как родную. Без дитенка и хата пустая...
— Как же я возьму? — грустно улыбнулся он.— От живой матери?
— А ты ж батька, никак.
— Батька... Вот ты бы, Наталья, отдала своего ребенка?
Наталья только вздохнула и опустила голову.
На другой день пришел председатель Яков Илии и долго уговаривал Левенкова остаться в Метелице. Яков понимал, что держать инженера в механиках колхозных —
слишком большая роскошь, но просил остаться хотя бы на полгодика, привести в порядок небогатую колхозную технику. Левенков ничего не обещал.
Съездив в город, он вернулся с направлением на работу. Определили инженером на Сосновский кирпичный завод, где обычно сельчане разживались кирпичом для печек, для погребов. Завод находился в двенадцати верстах от города и в полутора часах ходу от Метелицы, почти рядом. Иметь близкого человека на кирпичном заводе сельчанам было на руку, а Яков даже был доволен, что Левенков так определился: теперь-то колхоз без кирпича не останется.
Обошла Наталья метелицкие дворы, простилась со всеми близкими и, собрав свои небогатые пожитки, подалась с Левенковым на станцию. Что-то ждет ее на новом месте, какая доля уготовлена? Метелицкие бабы завидовали: «Ишь, инженера отхватила!» — а Наталье и радостно осознавать, что у нее есть муж, да не простой мужик — инженер, и боязно покидать родную деревню, где всю -свою жизнь провела безвыездно.
Большой письменный стол в учительской был завален стопками тетрадей, учебников, карандашами, ручками, чернильницами. Вчера Тимофей получил все это по разнарядке, еле дотянул до поезда, натер свою культю, но был доволен: сверх разнарядки удалось раздобыть две сотни школьных тетрадок, полдесятка букварей и три учебника по арифметике.
Елена Павловна, новая учительница, вертелась у стола и радовалась, совсем по-детски хлопая в ладоши. Худенькая, быстрая, с узкими плечами и тонкими длинными пальцами рук, она и походила на подростка.
— Ну, теперь мы живем, Тимофей Аитипович! Ну, живем!— Она наклонялась к тетрадям и книгам, нюхала типографскую краску и блаженно закрывала глаза.— Ай, как пахнет! Да понюхайте ж вы, Тимофей Антипович!
— Будет вам, Елена Павловна,— весело улыбался Тимофей.— Совсем как школьница. Давайте с учебниками разберемся — как делить?
Учебников не хватало: на троих-четверых учеников приходилось по одному, но если учесть прошлогодние и уцелевшие старые, еще. довоенные, то выходило на двоих по учебнику.
До начала занятий оставалось пять дней. Школа была готова к приему учеников. Тимофею надо было только написать учебный план да разобраться с книгами, чем они с Еленой Павловной и занимались.
День стоял по-летнему теплый, и единственное окно в учительской распахнули настежь. На улице безлюдно, тихо, все сельчане были на уборочной, только вдалеке, на строительстве Захаровой хаты, одиноко постукивал топор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
- Смерть—дура,—протяжно сказал дед Антип,—Ей все одно, кого и как. Нет бы выбирала. Тут у нас один возвернулся, Захар Довбня. Ты его, видать, не знаешь...— Он пробормотал еще что-то себе под нос и умолк.
— Могилка осталась? — спросил Тимофей.
— Осталась. Да. В братской могиле его... на станции Домбровизна. Вам сообщили адрес захоронения?
— Он как, сразу?.. — спросил Тимофей и осекся, видать поняв, что об этом в присутствии Ксюши спрашивать не следовало.
— Да-да, сразу,— ответил Левенков поспешно.— Прямо на носилках, тихо, санитары даже не заметили...
При вопросе Тимофея Наталья испуганно и жалостливо прижалась к Ксюше, но Левенков- утаил правду о смерти Савелия, и она, благодарная ему за эту ложь, успокоилась. Ей он говорил, что вторично Савелия ранило в живот, и умер он только на другой день в страшных мучениях.
Говорил дед Антип, Тимофей, и только Ксюша ни о чем не спрашивала,— как поняла Наталья, боялась расплакаться.
Постепенно разговор перешел па житейские темы, и голос у Лсвенкова выровнялся, лицо оживилось. Видно было, как нелегко ему говорить о Савелии при Ксюше.
— Оставайся у нас, мужики во как потребны! — говорил дед Антип.— Хату отстроишь, мы тебе подсобим.
— Спасибо, Никанорович. Только что я буду делать в Метелице?
— Делов тут под завязку. Вон — механизацию довести до рук. Денис все лето копается, да штой-то проку мало.
— Я, Антип Никанорович, инженер, мое место на заводе.
— Домой собираешься али как? — спросил дед Антип напрямик.
Наступило неловкое молчание. Все понимали, что означало это «домой».
— Нет, в Белоруссии останусь. Вот поеду в Гомель, работа по моей специальности найдется. Там и жить будем,— сказал Левенков, как о деле, давно решенном, и улыбнулся, взглянув на Наталью.— А... в Москву я съездить, конечно, должен. Надо объясниться. Думаю, что меня поймут.
Он не сказал: «должен съездить домой», «объясниться с женой», и Наталья благодарно и счастливо заулыбалась. Ей и самой было невдомек, когда же она, деревенская полуграмотная баба, научилась замечать такие мелочи? Мо-
жет, этому и не учатся, а дано от роду каждой женщине?
— Ну, коли так, то конешно,— согласился дед Антип.
— Устраивайтесь, в гости будем ездить,— добавил Тимофей.
Засиделись допоздна. Наталье не терпелось увести своего Сергея Николаевича, но было неловко и стыдно показывать это, и она сама заводила все новые и новые разговоры, как бы демонстрируя свое спокойствие и отдаляя счастливые минуты.
Уже дважды дед Антип подкручивал фитиль в лампе; Наталья помогла Ксюше убрать со стола, а мужики все толковали. И только когда догорел керосин и слабый огонек грозил вот-вот потухнуть, стали расходиться.
Три дня спустя Левенков уехал в Москву, и опять Наталье стало не по себе. Она знала, что Левенков вернется, повидает своих детей, поговорит с женой и вернется. Но тревога не покидала. Он хороший, честный, такие не обманывают, но увидит дочек, свою законную и поймет, что его место в семье. Не обманет Наталью, не забудет, а просто ему станет ясно, что ошибался в своих чувствах. А Наталья даже упрекнуть не сможет, не имеет права, она поймет его и не осудит, она и сейчас его понимает. И ту, законную, понимает. Каково ей с двумя детьми? Ждала, ждала и «дождалась» муженька.
Левенков вернулся через неделю, все такой же ласковый и внимательный. Но Наталья сразу же заметила перемену: глаза его, обычно живые, с хитрецой, стали малоподвижными и задумчивыми, улыбка—грустная, с приспущенными книзу уголками губ. Она боялась спросить, что с ним, только наблюдала украдкой и сдерживала громкие, неожиданные вздохи. Наконец Левенков рассказал о своей поездке и признался, что тоскует о дочках.
— Что ж ты, Николаевич...— оживилась Наталья.— Взял бы одну с собой. Я бы уже холила ее, как родную. Без дитенка и хата пустая...
— Как же я возьму? — грустно улыбнулся он.— От живой матери?
— А ты ж батька, никак.
— Батька... Вот ты бы, Наталья, отдала своего ребенка?
Наталья только вздохнула и опустила голову.
На другой день пришел председатель Яков Илии и долго уговаривал Левенкова остаться в Метелице. Яков понимал, что держать инженера в механиках колхозных —
слишком большая роскошь, но просил остаться хотя бы на полгодика, привести в порядок небогатую колхозную технику. Левенков ничего не обещал.
Съездив в город, он вернулся с направлением на работу. Определили инженером на Сосновский кирпичный завод, где обычно сельчане разживались кирпичом для печек, для погребов. Завод находился в двенадцати верстах от города и в полутора часах ходу от Метелицы, почти рядом. Иметь близкого человека на кирпичном заводе сельчанам было на руку, а Яков даже был доволен, что Левенков так определился: теперь-то колхоз без кирпича не останется.
Обошла Наталья метелицкие дворы, простилась со всеми близкими и, собрав свои небогатые пожитки, подалась с Левенковым на станцию. Что-то ждет ее на новом месте, какая доля уготовлена? Метелицкие бабы завидовали: «Ишь, инженера отхватила!» — а Наталье и радостно осознавать, что у нее есть муж, да не простой мужик — инженер, и боязно покидать родную деревню, где всю -свою жизнь провела безвыездно.
Большой письменный стол в учительской был завален стопками тетрадей, учебников, карандашами, ручками, чернильницами. Вчера Тимофей получил все это по разнарядке, еле дотянул до поезда, натер свою культю, но был доволен: сверх разнарядки удалось раздобыть две сотни школьных тетрадок, полдесятка букварей и три учебника по арифметике.
Елена Павловна, новая учительница, вертелась у стола и радовалась, совсем по-детски хлопая в ладоши. Худенькая, быстрая, с узкими плечами и тонкими длинными пальцами рук, она и походила на подростка.
— Ну, теперь мы живем, Тимофей Аитипович! Ну, живем!— Она наклонялась к тетрадям и книгам, нюхала типографскую краску и блаженно закрывала глаза.— Ай, как пахнет! Да понюхайте ж вы, Тимофей Антипович!
— Будет вам, Елена Павловна,— весело улыбался Тимофей.— Совсем как школьница. Давайте с учебниками разберемся — как делить?
Учебников не хватало: на троих-четверых учеников приходилось по одному, но если учесть прошлогодние и уцелевшие старые, еще. довоенные, то выходило на двоих по учебнику.
До начала занятий оставалось пять дней. Школа была готова к приему учеников. Тимофею надо было только написать учебный план да разобраться с книгами, чем они с Еленой Павловной и занимались.
День стоял по-летнему теплый, и единственное окно в учительской распахнули настежь. На улице безлюдно, тихо, все сельчане были на уборочной, только вдалеке, на строительстве Захаровой хаты, одиноко постукивал топор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148