Борис едет впереди и тихо откашливается. Догоняю его и осторожно толкаю в колено:
— Боря, слезь с лошади, внизу меньше дыма... Да воду пей.
Борис слез с лошади и, качаясь, неуверенно пошел за лошадью.Вдруг вся беспорядочная вереница людей внезапно остановилась.
— Почему задержались? В чем там дело? — спросил Петрунин и настойчиво стал пробираться вперед.
Мы двинулись за ним, но вскоре увидели, что дальше идти некуда. Путь преграждала глубокая горная Линза.Огонь уже метался у реки. На высоких каменистых выступах гор горели оголенные сосны, кедры, валежник.
С запада рванулся ветер, прошелся по огню, и теперь на людей и на скотину летели горящие головешки.На людях загоралась одежда.
Из толпы вышел Петрунин. Он поднялся на лошадь, вытер рукавом обильно струившийся по его лицу пот и закричал:
— Товарищи, сбрасывайте с лошадей весь лишний груз... Детей н женщин — на лошадей! Мужчины — вплавь! Плыть порознь, на расстоянии друг от друга... Только без паники, спокойно, товарищи!
Несколько минут уныряне стояли в тяжелом раздумье. Никто не хотел первым лезть в глубокую горную реку. Но вот над пылающим лесом, над рекой, шумя крыльями и крича, опять пролетели густые стаи птиц. Ветер рванулся сильней, и стало еще жарче.
Люди пошли. И скоро зашумела река.Мы с Борисом отдали своих лошадей женщинам и поплыли, рассчитывая только на свои силы.Река сносила меня, и когда руки отказывались работать, я хватался за хвост плывшей рядом лошади или коровы.
Недалеко от нас плыл Дорджиев. На берегу он снял брюки, сделал из них пузыри и, отдав женщинам свою лошадь, неумело поплыл за ними. Постепенно пузыри выпустили воздух, и Дорджиев стал тонуть.
Мы бросились к нему на помощь, но когда подплыли, он уже скрылся под водой... Первым на берег поднялся Петрунин. Он прошел несколько шагов, сорвал пучок травы и стал вытирать каган.
Озябшие и измученные люди толпились на берегу, дрожа от холода. Бойцы выжимали одежду. Кто-то едва слышно вздыхал о промокшем табаке и спичках.Петрунин был молчалив. Сдвинув к переносью брови, он ходил по берегу и о чем-то упорно думал.Тишина. Уже давно исчезли потухшие звезды. Где-то за деревней едва заметная полоска зари.
Утро. Слышно, как на деревенских улицах пьяные поют песни. Но вот песня становится глуше, глуше и затихает вовсе.Кричат петухи. За рекой все еще горит тайга... Бесконечно длинны томительные часы ожидания. Уже давно скрылся в темноте отряд Силантия, за ним ушли два других отряда, а мы еще чего-то ждем на опушке леса...
Петрунин выжидает. Он хочет ворваться в деревню, когда на ее улицах вовсе затихнет жизнь. Рассвет поднимается все выше. В избах гаснут последние огоньки. Тысячью неуловимых шорохов уходит на запад величественная ночь.
Петрунин стоит на бугре и смотрит в бинокль на засыпающую Линзу.Рядом с ним лежит на траве Борис. Бойцы стоят в лесу у лошадей и напряженно следят за движениями командира.
Я опускаюсь на землю, вытягиваю ноющие ноги; пробую уснуть, но надо мной тяжело дышит Манька. Она все время преследует меня. Стоит мне сделать несколько шагов, как она тоже медленно, точно тень, движется за мной. Манькина преданность раздражает меня. Пытаюсь не обращать на нее внимания.
Глаза слипаются, я уже начинаю видеть какой-то едва уловимый сон, но вдруг в бок кто-то толкает. Это Белецкий.
— Эй, соня, вставай, поехали,— говорит он.
С трудом отрываю от земли голову и всматриваюсь в рассветные сумерки. По ровной широкой долине походной рысью удаляются тридцать всадников. Последним на мохнатой своей лошаденке трясется дядя Матвей.
Мне становится понятно: наши пошли в наступление. Вскакиваю на Маньку, выхватываю из кобуры наган и, задыхаясь от встречного ветра, несусь за Борисом.
— Догоняй, засоня! — кричит он, подняв руку.
Манька вытянула вперед морду и скачет так сильно, что я с трудом удерживаюсь в седле. Обгоняю Бориса, дядю Матвея.Петрунин весь устремился вперед; рука с клинком откинута назад, и пыль, серая, густая пыль, вздымается за его конем.
У деревни из стога сена выскакивает часовой и, размахивая винтовкой, бежит к огородам. Но Петрунин настигает его у изгороди и взмахивает клинком...
В начале улицы Петрунин останавливает отряд и снимает винтовку. Вспыхивают три выстрела, и сразу рассветную тишину раскалывают дружные крики. «Ура» нарастает, перекатывается в горах, и уже кажется, что кричат со всех сторон сотни людей.
Из калиток тревожно выскакивают белогвардейцы. Они не стреляют в нас. Перепуганные неожиданностью нашего вторжения, они трудно бегут вдоль заборов.
Петрунин хлестнул плетью коня и взмахнул клинком:
— Вперед, товарищи! Кроши гадов!
Догоняю Петрупина и лечу рядом с ним. Весь я застыл, а лицо горит от ветра. Пытаюсь сдержать Маньку, но она все сильнее несется вперед.Еще две, три минуты — и Манька будет скакать среди белогвардейцев. Я стану прекрасной мишенью.
Испуганный ее безрассудством, резким движением руки дергаю за повод. Манька поднимается на дыбы... Мимо меня пробегают бойцы. Оглушительно гремят выстрелы.
Белогвардейцы бросают винтовки, карабкаются на заборы, бегут по улице... На перекрестке унгерновцы пытаются задержать нас. Но кони наших бойцов уже мечутся среди них. Звенят сабли. Вздымается пыль. Храпят лошади. Кричат и падают бандиты, и одичавшие лошади топчут их.
Бандиты дрогнули. Они бегут на окраину села; там они прячутся за бревна... На фоне серого неба, на дороге, возникают черные точки. Они все увеличиваются, и уже можно различить серого в яблоках коня партизана Петрова.
— Вперед, ребята,— кричит Петрунпн, и бойцы снова врезаются в гущу бандитов.
У забора жмутся несколько белогвардейцев. Они пытаются проникнуть во дгор двухэтажного дома, но ворота закрыты. Я взбрасываю винтовку и стреляю в них.Около меня появляется дядя Матвей. Он подбегает к бандитам и беспощадно взмахивает сверкающим тонером.
— А, Тимофей Афанасьевич, вот где встретились мы! — восклицает он, и череп Тимофея с треском разлетается вдребезги.
Через час деревня в наших руках, по где-то за деревней отдаленно еще трещат выстрелы. Это отряд Силантия наступает на засевших в овраге врагов.Петрунин оставляет небольшой караул возле пленных, и мы стремительной лавиной летим за деревню.Небо уже совсем чистое, на горизонте, за далекой полосой леса, выглядывает солнце.
Мы видим, как среди желтого разлива ржи бегут бандиты. Они рассыпались, как жнецы, среди бескрайних полей и, припадая на колени, целятся в наших бойцов.
— В цепь, по хлебам! Догоняй белую сволочь!—командует Петрунпн и первый скачет по узкой меже.
Мы бросаемся за Петрунпным. Справа показывается отряд Силантня.Силантий скачет впереди, в руке у него винтовка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Боря, слезь с лошади, внизу меньше дыма... Да воду пей.
Борис слез с лошади и, качаясь, неуверенно пошел за лошадью.Вдруг вся беспорядочная вереница людей внезапно остановилась.
— Почему задержались? В чем там дело? — спросил Петрунин и настойчиво стал пробираться вперед.
Мы двинулись за ним, но вскоре увидели, что дальше идти некуда. Путь преграждала глубокая горная Линза.Огонь уже метался у реки. На высоких каменистых выступах гор горели оголенные сосны, кедры, валежник.
С запада рванулся ветер, прошелся по огню, и теперь на людей и на скотину летели горящие головешки.На людях загоралась одежда.
Из толпы вышел Петрунин. Он поднялся на лошадь, вытер рукавом обильно струившийся по его лицу пот и закричал:
— Товарищи, сбрасывайте с лошадей весь лишний груз... Детей н женщин — на лошадей! Мужчины — вплавь! Плыть порознь, на расстоянии друг от друга... Только без паники, спокойно, товарищи!
Несколько минут уныряне стояли в тяжелом раздумье. Никто не хотел первым лезть в глубокую горную реку. Но вот над пылающим лесом, над рекой, шумя крыльями и крича, опять пролетели густые стаи птиц. Ветер рванулся сильней, и стало еще жарче.
Люди пошли. И скоро зашумела река.Мы с Борисом отдали своих лошадей женщинам и поплыли, рассчитывая только на свои силы.Река сносила меня, и когда руки отказывались работать, я хватался за хвост плывшей рядом лошади или коровы.
Недалеко от нас плыл Дорджиев. На берегу он снял брюки, сделал из них пузыри и, отдав женщинам свою лошадь, неумело поплыл за ними. Постепенно пузыри выпустили воздух, и Дорджиев стал тонуть.
Мы бросились к нему на помощь, но когда подплыли, он уже скрылся под водой... Первым на берег поднялся Петрунин. Он прошел несколько шагов, сорвал пучок травы и стал вытирать каган.
Озябшие и измученные люди толпились на берегу, дрожа от холода. Бойцы выжимали одежду. Кто-то едва слышно вздыхал о промокшем табаке и спичках.Петрунин был молчалив. Сдвинув к переносью брови, он ходил по берегу и о чем-то упорно думал.Тишина. Уже давно исчезли потухшие звезды. Где-то за деревней едва заметная полоска зари.
Утро. Слышно, как на деревенских улицах пьяные поют песни. Но вот песня становится глуше, глуше и затихает вовсе.Кричат петухи. За рекой все еще горит тайга... Бесконечно длинны томительные часы ожидания. Уже давно скрылся в темноте отряд Силантия, за ним ушли два других отряда, а мы еще чего-то ждем на опушке леса...
Петрунин выжидает. Он хочет ворваться в деревню, когда на ее улицах вовсе затихнет жизнь. Рассвет поднимается все выше. В избах гаснут последние огоньки. Тысячью неуловимых шорохов уходит на запад величественная ночь.
Петрунин стоит на бугре и смотрит в бинокль на засыпающую Линзу.Рядом с ним лежит на траве Борис. Бойцы стоят в лесу у лошадей и напряженно следят за движениями командира.
Я опускаюсь на землю, вытягиваю ноющие ноги; пробую уснуть, но надо мной тяжело дышит Манька. Она все время преследует меня. Стоит мне сделать несколько шагов, как она тоже медленно, точно тень, движется за мной. Манькина преданность раздражает меня. Пытаюсь не обращать на нее внимания.
Глаза слипаются, я уже начинаю видеть какой-то едва уловимый сон, но вдруг в бок кто-то толкает. Это Белецкий.
— Эй, соня, вставай, поехали,— говорит он.
С трудом отрываю от земли голову и всматриваюсь в рассветные сумерки. По ровной широкой долине походной рысью удаляются тридцать всадников. Последним на мохнатой своей лошаденке трясется дядя Матвей.
Мне становится понятно: наши пошли в наступление. Вскакиваю на Маньку, выхватываю из кобуры наган и, задыхаясь от встречного ветра, несусь за Борисом.
— Догоняй, засоня! — кричит он, подняв руку.
Манька вытянула вперед морду и скачет так сильно, что я с трудом удерживаюсь в седле. Обгоняю Бориса, дядю Матвея.Петрунин весь устремился вперед; рука с клинком откинута назад, и пыль, серая, густая пыль, вздымается за его конем.
У деревни из стога сена выскакивает часовой и, размахивая винтовкой, бежит к огородам. Но Петрунин настигает его у изгороди и взмахивает клинком...
В начале улицы Петрунин останавливает отряд и снимает винтовку. Вспыхивают три выстрела, и сразу рассветную тишину раскалывают дружные крики. «Ура» нарастает, перекатывается в горах, и уже кажется, что кричат со всех сторон сотни людей.
Из калиток тревожно выскакивают белогвардейцы. Они не стреляют в нас. Перепуганные неожиданностью нашего вторжения, они трудно бегут вдоль заборов.
Петрунин хлестнул плетью коня и взмахнул клинком:
— Вперед, товарищи! Кроши гадов!
Догоняю Петрупина и лечу рядом с ним. Весь я застыл, а лицо горит от ветра. Пытаюсь сдержать Маньку, но она все сильнее несется вперед.Еще две, три минуты — и Манька будет скакать среди белогвардейцев. Я стану прекрасной мишенью.
Испуганный ее безрассудством, резким движением руки дергаю за повод. Манька поднимается на дыбы... Мимо меня пробегают бойцы. Оглушительно гремят выстрелы.
Белогвардейцы бросают винтовки, карабкаются на заборы, бегут по улице... На перекрестке унгерновцы пытаются задержать нас. Но кони наших бойцов уже мечутся среди них. Звенят сабли. Вздымается пыль. Храпят лошади. Кричат и падают бандиты, и одичавшие лошади топчут их.
Бандиты дрогнули. Они бегут на окраину села; там они прячутся за бревна... На фоне серого неба, на дороге, возникают черные точки. Они все увеличиваются, и уже можно различить серого в яблоках коня партизана Петрова.
— Вперед, ребята,— кричит Петрунпн, и бойцы снова врезаются в гущу бандитов.
У забора жмутся несколько белогвардейцев. Они пытаются проникнуть во дгор двухэтажного дома, но ворота закрыты. Я взбрасываю винтовку и стреляю в них.Около меня появляется дядя Матвей. Он подбегает к бандитам и беспощадно взмахивает сверкающим тонером.
— А, Тимофей Афанасьевич, вот где встретились мы! — восклицает он, и череп Тимофея с треском разлетается вдребезги.
Через час деревня в наших руках, по где-то за деревней отдаленно еще трещат выстрелы. Это отряд Силантия наступает на засевших в овраге врагов.Петрунин оставляет небольшой караул возле пленных, и мы стремительной лавиной летим за деревню.Небо уже совсем чистое, на горизонте, за далекой полосой леса, выглядывает солнце.
Мы видим, как среди желтого разлива ржи бегут бандиты. Они рассыпались, как жнецы, среди бескрайних полей и, припадая на колени, целятся в наших бойцов.
— В цепь, по хлебам! Догоняй белую сволочь!—командует Петрунпн и первый скачет по узкой меже.
Мы бросаемся за Петрунпным. Справа показывается отряд Силантня.Силантий скачет впереди, в руке у него винтовка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77