Мийя тоже тут, сосредоточенная, вся в черном. Зачем она пришла? Может, хотела прекратить разговоры — так надежнее.
Снова звучит орган. Разок на хорах словно бы слышится зов утопающего, и Лаас вместе со своей повенчанной женой выходит из церкви, чтобы за ее порогом принять новые поздравления.
Со стороны Наадж на свадьбе присутствуют лишь ее отец, мать, две школьные подружки. Даже брат со своей женой не явились. В основном свадебные гости — это родственники Лааса. Он очень хотел, чтобы в свидетелях был также Аксель. Но тот не приехал, послал свадебный подарок — трехтомную книгу немецкого психолога.
Несмотря ни на что, Лаас счастлив. Его молодая жена дорога ему и любима. Единственный человек, который на свадьбе для него не очень желателен,— это мать Наадж. Недостатки ее он воспринимает особенно обостренно.
Однако после свадьбы в душе Лааса поселяется неудовлетворенность. И нет уже громоотвода для его злости — матери Наадж. Чувствует себя безвозвратно опутанным, связанным, закованным.
Золотые Ворота — женитьба на Наадж? Значит, теперь конец его устремлениям и мечтам и дальше он уже никуда не двинется? В университет — попадет ли он еще туда, ведь сейчас ему нужно заботиться о двоих. Он бы и дня не оставался в Уулуранна. История с Мийей стала, по его мнению, выглядеть неприглядно, глупо, пошли слухи, что ее частенько ходит утешать лейтенант Рийвес, начальник кордона, а тело Антона все еще не найдено.
Вскоре после свадьбы Лаас получает месячный отпуск. Они прикрепляют к багажникам велосипедов свои вещи и уезжают. Ночи проводят по-цыгански в лесу, а днем катят по пыльному шоссе — рядышком и друг за другом. Ветер, будто нарочно, дует все время в лицо, но Наадж держится молодцом и не устает.
Где-то на краю леса какой-то длинный парень в спортивных брюках красит оградительные столбики. Миновав его, Лаас подъезжает к Наадж и говорит:
— Я знаю, о чем ты думаешь.
— О чем же?
— Ты подумала о Харри.
— Да, всего разок. Мне вспомнилось, как он говорил, что тоже делал такую работу. Но ты не должен сердиться, я только на секунду вспомнила.
Все же ревность мучает Лааса. Успокаивает лишь то, что он смог разгадать мысли Наадж.
В Таллине они останавливаются у Акселя, живут здесь несколько дней. Кое-как размещаются втроем в его маленькой комнатке, которая на ночь разделяется ширмой. Лаас ходит узнавать о работе. Временно десятником уст
роиться можно, но ему хотелось бы постоянной, круглогодичной службы. Обещают, но ничего определенного.
Затем они едут дальше, сворачивают с магистральной дороги к чудесным излучинам залива северного побережья и устраиваются с жильем на удивление хорошо. Это маленький, с верандой, кухней и двумя крохотными комнатками, кукольный домик возле самого моря, в двухстах метрах от рыбацкого поселка, желтые и красные домики которого, будто птичьи гнезда, прилепились на склоне не очень крутого берега. Домик этот построила в саду своего брата служанка, которой было уже за тридцать и которая, видно, вложила в него все свои заработанные у богатых господ копейки. Хотя сама она может бывать здесь всего пару недель в году, кухня тщательно обставлена и все блестит от идеальной чистоты. На полках коробки, расписанные синими цветами и изображениями мельниц, в каждой коробке немного, в соответствии с надписью, муки, манки, риса или корицы, возле маленькой плиты — всевозможная кухонная посуда. Альму — как зовут девицу — они находят в школе, куда заходили узнавать про дорогу и справляться о возможности снять комнату.
— Может, у вас, Альма?— спрашивает учитель, который одновременно служит на почте.
— У меня дом еще не крашен снаружи, да и внутри надо кое-что подправить. Но посмотреть можно.
И они идут, толкая нагруженные вещами велосипеды по узкой каменистой и проросшей корнями тропинке.
Ничего более идиллического они не встречали. Стены дома сложены из темных смолистых бревен, к окнам с желтыми рамами тянутся ветки яблонь, прямо на берегу обрыва — рябина й даже ели, внизу маленькая лодочка, и ею они могут пользоваться. Напротив взгорбленный лесистый островок, откуда светится огонь маяка, дальше через залив поселок — с трубами кирпичного завода и пристанью. Еще накануне вечером туда подошел пароход.
Бельевой котел висит на цепи на суку большой ели. Дров нет, но они могут набрать в корзине тут же в казенном лесу сухих шишек, жар у них горячий. Молоко и масло можно брать у Альминой матери, живущей через двор в недостроенном тоже доме сына, находящегося в плавании. Вот только с баней беда — море подмыло глиняный (берег, и она обвалилась...
— Ох, о бане ли сейчас думать. Если море подмыло, то пусть оно само и послужит вместо бани.
— Не знаю, если купаться — то придется идти подальше, тут берег крутой, каменистый, и вода холодная.
— Это ничего. Построим мостки, если ничего другого не придумаем.
Все это обходится довольно дешево. Сама хозяйка пробудет здесь еще пару дней, потом вернется в город, и они останутся одни — потому что мать и другой Альмин брат, уже сорокалетний скромный и немного стыдливый холостяк, обладают врожденным чувством такта, присущим этим прибрежным людям, и мешать не будут. Мать будет приносить им утром и вечером молоко и тут же уходить.
Кроватей нет. Лаасу дают доски, и он быстро сбивает лавки — получаются, правда, несколько великоватыми и в одну комнатку не вмещаются. Потом достают у лесника за несколько десятков центов высохшие на корню жерди и сколачивают нечто подобное мосткам для купания.
Лаас вводит строгий распорядок дня, какой бывал у него в его лучшие годы. В шесть утра подъем, купание и завтрак, затем работа — подготовка к вступительным экзаменам в университет. Наадж берет на себя заботу о еде и ведет домашнее хозяйство. В свободное время загорает и читает взятые у школьного учителя книги.
Лаас уходит в работу, занимается математикой и видит Наадж, разве что когда соскучится. Или когда она приходит и подает ему в открытое окно горсть ранней земляники, которую она невесть где набрала.
Лаас наделал переметов, затем они нарыли червей, и Наадж нацепляет их на крючки. Вначале она немного побаивается этой работы, потом привыкает. Однажды при штормовой и дождливой погоде — Лаас помнит еще по старому рыбацкому опыту, что ловятся угри,— они еще с утра ставят донники. Маленькая белая лодочка скачет на волнах, вода перекидывается через борт, и, когда Наадж наконец бросает буек, они уже насквозь промокли и лодка до половины залита водой. Вечером у них и впрямь солидный улов, дюжина крупных, черных угрей, и Наадж прямо-таки вне себя от радости. Из меньших угрей варят уху, тех, что крупнее, относят на другой конец деревни скупщику и по-детски радуются этим нескольким кронам — действительно «своими руками заработанным деньгам».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Снова звучит орган. Разок на хорах словно бы слышится зов утопающего, и Лаас вместе со своей повенчанной женой выходит из церкви, чтобы за ее порогом принять новые поздравления.
Со стороны Наадж на свадьбе присутствуют лишь ее отец, мать, две школьные подружки. Даже брат со своей женой не явились. В основном свадебные гости — это родственники Лааса. Он очень хотел, чтобы в свидетелях был также Аксель. Но тот не приехал, послал свадебный подарок — трехтомную книгу немецкого психолога.
Несмотря ни на что, Лаас счастлив. Его молодая жена дорога ему и любима. Единственный человек, который на свадьбе для него не очень желателен,— это мать Наадж. Недостатки ее он воспринимает особенно обостренно.
Однако после свадьбы в душе Лааса поселяется неудовлетворенность. И нет уже громоотвода для его злости — матери Наадж. Чувствует себя безвозвратно опутанным, связанным, закованным.
Золотые Ворота — женитьба на Наадж? Значит, теперь конец его устремлениям и мечтам и дальше он уже никуда не двинется? В университет — попадет ли он еще туда, ведь сейчас ему нужно заботиться о двоих. Он бы и дня не оставался в Уулуранна. История с Мийей стала, по его мнению, выглядеть неприглядно, глупо, пошли слухи, что ее частенько ходит утешать лейтенант Рийвес, начальник кордона, а тело Антона все еще не найдено.
Вскоре после свадьбы Лаас получает месячный отпуск. Они прикрепляют к багажникам велосипедов свои вещи и уезжают. Ночи проводят по-цыгански в лесу, а днем катят по пыльному шоссе — рядышком и друг за другом. Ветер, будто нарочно, дует все время в лицо, но Наадж держится молодцом и не устает.
Где-то на краю леса какой-то длинный парень в спортивных брюках красит оградительные столбики. Миновав его, Лаас подъезжает к Наадж и говорит:
— Я знаю, о чем ты думаешь.
— О чем же?
— Ты подумала о Харри.
— Да, всего разок. Мне вспомнилось, как он говорил, что тоже делал такую работу. Но ты не должен сердиться, я только на секунду вспомнила.
Все же ревность мучает Лааса. Успокаивает лишь то, что он смог разгадать мысли Наадж.
В Таллине они останавливаются у Акселя, живут здесь несколько дней. Кое-как размещаются втроем в его маленькой комнатке, которая на ночь разделяется ширмой. Лаас ходит узнавать о работе. Временно десятником уст
роиться можно, но ему хотелось бы постоянной, круглогодичной службы. Обещают, но ничего определенного.
Затем они едут дальше, сворачивают с магистральной дороги к чудесным излучинам залива северного побережья и устраиваются с жильем на удивление хорошо. Это маленький, с верандой, кухней и двумя крохотными комнатками, кукольный домик возле самого моря, в двухстах метрах от рыбацкого поселка, желтые и красные домики которого, будто птичьи гнезда, прилепились на склоне не очень крутого берега. Домик этот построила в саду своего брата служанка, которой было уже за тридцать и которая, видно, вложила в него все свои заработанные у богатых господ копейки. Хотя сама она может бывать здесь всего пару недель в году, кухня тщательно обставлена и все блестит от идеальной чистоты. На полках коробки, расписанные синими цветами и изображениями мельниц, в каждой коробке немного, в соответствии с надписью, муки, манки, риса или корицы, возле маленькой плиты — всевозможная кухонная посуда. Альму — как зовут девицу — они находят в школе, куда заходили узнавать про дорогу и справляться о возможности снять комнату.
— Может, у вас, Альма?— спрашивает учитель, который одновременно служит на почте.
— У меня дом еще не крашен снаружи, да и внутри надо кое-что подправить. Но посмотреть можно.
И они идут, толкая нагруженные вещами велосипеды по узкой каменистой и проросшей корнями тропинке.
Ничего более идиллического они не встречали. Стены дома сложены из темных смолистых бревен, к окнам с желтыми рамами тянутся ветки яблонь, прямо на берегу обрыва — рябина й даже ели, внизу маленькая лодочка, и ею они могут пользоваться. Напротив взгорбленный лесистый островок, откуда светится огонь маяка, дальше через залив поселок — с трубами кирпичного завода и пристанью. Еще накануне вечером туда подошел пароход.
Бельевой котел висит на цепи на суку большой ели. Дров нет, но они могут набрать в корзине тут же в казенном лесу сухих шишек, жар у них горячий. Молоко и масло можно брать у Альминой матери, живущей через двор в недостроенном тоже доме сына, находящегося в плавании. Вот только с баней беда — море подмыло глиняный (берег, и она обвалилась...
— Ох, о бане ли сейчас думать. Если море подмыло, то пусть оно само и послужит вместо бани.
— Не знаю, если купаться — то придется идти подальше, тут берег крутой, каменистый, и вода холодная.
— Это ничего. Построим мостки, если ничего другого не придумаем.
Все это обходится довольно дешево. Сама хозяйка пробудет здесь еще пару дней, потом вернется в город, и они останутся одни — потому что мать и другой Альмин брат, уже сорокалетний скромный и немного стыдливый холостяк, обладают врожденным чувством такта, присущим этим прибрежным людям, и мешать не будут. Мать будет приносить им утром и вечером молоко и тут же уходить.
Кроватей нет. Лаасу дают доски, и он быстро сбивает лавки — получаются, правда, несколько великоватыми и в одну комнатку не вмещаются. Потом достают у лесника за несколько десятков центов высохшие на корню жерди и сколачивают нечто подобное мосткам для купания.
Лаас вводит строгий распорядок дня, какой бывал у него в его лучшие годы. В шесть утра подъем, купание и завтрак, затем работа — подготовка к вступительным экзаменам в университет. Наадж берет на себя заботу о еде и ведет домашнее хозяйство. В свободное время загорает и читает взятые у школьного учителя книги.
Лаас уходит в работу, занимается математикой и видит Наадж, разве что когда соскучится. Или когда она приходит и подает ему в открытое окно горсть ранней земляники, которую она невесть где набрала.
Лаас наделал переметов, затем они нарыли червей, и Наадж нацепляет их на крючки. Вначале она немного побаивается этой работы, потом привыкает. Однажды при штормовой и дождливой погоде — Лаас помнит еще по старому рыбацкому опыту, что ловятся угри,— они еще с утра ставят донники. Маленькая белая лодочка скачет на волнах, вода перекидывается через борт, и, когда Наадж наконец бросает буек, они уже насквозь промокли и лодка до половины залита водой. Вечером у них и впрямь солидный улов, дюжина крупных, черных угрей, и Наадж прямо-таки вне себя от радости. Из меньших угрей варят уху, тех, что крупнее, относят на другой конец деревни скупщику и по-детски радуются этим нескольким кронам — действительно «своими руками заработанным деньгам».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65