Его предыдущее существование было неизбежным следствием многих обстоятельств, он делал то, что он должен был делать. Теперь он сам стал причиной, и это пугает, ужасает его. За грехи родительские карают детей, до третьего и четвертого колена... И все же вместо того, чтобы убедить Мийю в необходимости какой-то крутой, решительной развязки, создать ей твердую опору, он лишь ласкает и продолжает твердить о разводе, сам не очень веря в это.
Когда он уходит, то выглядит сонным, усталым.
Наконец от Мийи приходит письмо.
«Теперь с этим кончено. Хочется, чтобы ты был здесь и держал меня за руку. Хочу быть возле тебя».
Мийя возвращается домой. Кроме поцелуев и обмена письмами, между ними уже долгое время ничего не было. Затем наступает август, время уборки урожая, и их опасения сгорают в новом пламени... И все-таки Лаас сознает, что он все меньше понимает происходящее. «Кто ты?» — спрашивает он иногда Мийю. Когда она не отвечает или не
знает, что ответить, он спрашивает то же самое у себя.
Осенний дождь шуршит по стенам и окнам. Резкие и жесткие порывы ветра сметают с деревьев пожелтевшую листву, швыряют ее в грязь, под ноги безразлично шагающих людей.
— Здравствуй! Что, не узнаешь?
Лаас приостанавливается и удивленно оглядывает незнакомца. Невысокий, в сером дождевике, молодой человек с острыми, бегающими глазами, с чемоданом в руке, видно,
только что с автобуса. Вроде что-то припоминается, лицо кажется знакомым, но...
Теперь уже молодой человек тушуется. Неужели перепутал с кем-то Рауна?
— Лаас Раун?
— Да.
Парень вдруг начинает смеяться, чуточку истерично и обиженно.
— Тогда и правда не узнаешь меня. Фриц, Фриц Реха. Раза два я бывал у тебя на квартире, вместе ходили в театр, собирался еще твой портрет нарисовать.
Лишь последняя деталь все объясняет. Беспокойный, целеустремленный парень, ученик художественной школы, фанатичный идеалист — искусство ради искусства! Островитянин, родом с Муху. И все же Лаасу неловко, как игроку, который забыл правила игры. Он настолько занят самим собой, что никого уже не узнает. И Фрица не узнал. А других узнал бы? Только Юула не другая... Но как раз Юулу он и должен забыть, выбросить из головы, чтобы там поселились другие.
Почему ванатоаский Яан не сказал, что... растет орел, растет орлиный клюв, орлиные крылья растут тоже...
...Но собака и горб...
Фриц приехал из Раагвере, рисовал там в новом народном доме декорации, и тут его ожидает та же работа. Как юркая корюшка, он в тот же вечер обговаривает с председателем общества свои дела, получает даже небольшой аванс — у него всегда туго с деньгами — и перебирается вместе со своими кистями на квартиру дорожного мастера Лааса.
Школу Фриц пока не закончил. Должен бы уже в Таллине быть, теперь, может, только после рождества доберется до него.
Хотя говорит он без умолку и несколько путано, в его словах и самоуверенности есть все же дуновение свежего ветерка. Лаас слушает внимательно, и Фриц становится все более откровенным. Читает отрывки из насыщенной любовью новеллы и сочиненный им самим стишок — у него раньше были литературные увлечения, в этом он напоминает Лаасу Акселя Лао. Но зато у них совершенно разные характеры и различный подход ко всему. Наконец он показывает Лаасу рисунок с изображением темноволосой девушки.
— Натурщица? — смущается Лаас.
— Нет. Восстанавливаю в памяти ее образ и сравниваю создаваемое с фотографией. Думаю, это будет лучшее, что я создал.
В его пафосе столько искренности, что он не кажется смешным. Лаас старается быть деликатным и ни о чем не спрашивает. Однако сам Фриц не успокаивается, пока не выплескивает наружу своего вдохновения. Какой профиль! Лаас должен увидеть ее: все утонченное — нос, глаза, лоб, волосы. Наконец шепчет имя — Наадж, Надежда Сенна — и как-то стыдливо и виновато улыбается.
На следующий день Фриц с жаром окунается в работу. Рано утром он уже в народном доме. На плечах измазанный краской рабочий халат, он рисует большой задник, отбегает, чтобы посмотреть издали, и снова рисует. Рисует и насвистывает песни. Ждет письма, и оно приходит.
Через две недели в субботнюю ночь — дня не хватило — он закончил последнюю кулису и, получив в воскресенье утром полный расчет, вдруг загорается желанием в тот же день уехать. Автобус же идет только завтра. Нельзя ли достать мотоцикл, заплатит, сколько надо!
Лаас находит мотоцикл, оставляет Мийе письмо, и они уезжают. Мотоцикл старенький, с коляской. Фриц сидит сзади и держится за Лааса. Холодный ветер задувает с северо-востока, гонит по осеннему небу белые облака, и их перемещающиеся тени и солнечные просветы ложатся на дорогу. Лаас едет осторожно, не осмеливаясь поддать газу, кто знает, выдержит ли машина.
Лес кончился, исчезли покосы и даже поросли, деревня, магазин, потом пошли низинные земли, высокая насыпь шоссе извивалась между неприкаянными кустиками можжевельника. Наконец показался маленький городок с рядами приземистых домиков, мостовая в выбоинах. И опять поросшее можжевельником мокрое пастбище, под звон колокольчиков дорогу перебегает табунок тощих лошадей. Опушка смешанного леса и снова утопающие в воде кочки. Телеграфные столбы и серое шоссе разбегаются в разные стороны, и все же что-то притягивает их друг к другу, и после опушки леса они опять рядом.
Фриц на заднем сиденье все время пребывает в каком- то возбуждении. Выкрикивает, порой довольно беспричинно смеется, будто ребенок, и франтовато приподнимает перед встречными кепку. Считает километровые столбы и прикидывает, сколько им еще ехать. «Вдруг бензин кончится!»— тревожится он.
Ряд поблекших высоких каменных строений — поселение, которое обосновалось в зданиях старой мызы и вокруг нее. Фриц почти потерял голову. Просит остановиться перед магазином и спрыгивает, чтобы прочитать приклеенное на стене большое объявление о праздничном вечере.
Мотор снова запускается. Свернув с дороги, они въезжают в лужу. Двое пьяных парней, которых они обрызгали, клянут их, а привязанная к коновязи лошадь шарахается.
Фриц просит подъехать к какому-то сараю и вбегает в волостной дом. Там он задерживается. Лаас приводит в порядок себя и мотоцикл, пока Фриц не возвращается с невысоким лысым господином.
— Господин секретарь Урбан — дорожный мастер Лаас Раун,— представляет Фриц.
Кажется, у Фрица здесь имеются какие-то связи. Их ведут в дом, предлагают поесть, они чистят свою загрязненную одежду, а потом все вместе спешат в народный дом.
Длинные доклады о системе образования, общественной деятельности и подъеме культуры земледелия перебиваются четырьмя однотонными маршами — их исполняют восемь трубачей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Когда он уходит, то выглядит сонным, усталым.
Наконец от Мийи приходит письмо.
«Теперь с этим кончено. Хочется, чтобы ты был здесь и держал меня за руку. Хочу быть возле тебя».
Мийя возвращается домой. Кроме поцелуев и обмена письмами, между ними уже долгое время ничего не было. Затем наступает август, время уборки урожая, и их опасения сгорают в новом пламени... И все-таки Лаас сознает, что он все меньше понимает происходящее. «Кто ты?» — спрашивает он иногда Мийю. Когда она не отвечает или не
знает, что ответить, он спрашивает то же самое у себя.
Осенний дождь шуршит по стенам и окнам. Резкие и жесткие порывы ветра сметают с деревьев пожелтевшую листву, швыряют ее в грязь, под ноги безразлично шагающих людей.
— Здравствуй! Что, не узнаешь?
Лаас приостанавливается и удивленно оглядывает незнакомца. Невысокий, в сером дождевике, молодой человек с острыми, бегающими глазами, с чемоданом в руке, видно,
только что с автобуса. Вроде что-то припоминается, лицо кажется знакомым, но...
Теперь уже молодой человек тушуется. Неужели перепутал с кем-то Рауна?
— Лаас Раун?
— Да.
Парень вдруг начинает смеяться, чуточку истерично и обиженно.
— Тогда и правда не узнаешь меня. Фриц, Фриц Реха. Раза два я бывал у тебя на квартире, вместе ходили в театр, собирался еще твой портрет нарисовать.
Лишь последняя деталь все объясняет. Беспокойный, целеустремленный парень, ученик художественной школы, фанатичный идеалист — искусство ради искусства! Островитянин, родом с Муху. И все же Лаасу неловко, как игроку, который забыл правила игры. Он настолько занят самим собой, что никого уже не узнает. И Фрица не узнал. А других узнал бы? Только Юула не другая... Но как раз Юулу он и должен забыть, выбросить из головы, чтобы там поселились другие.
Почему ванатоаский Яан не сказал, что... растет орел, растет орлиный клюв, орлиные крылья растут тоже...
...Но собака и горб...
Фриц приехал из Раагвере, рисовал там в новом народном доме декорации, и тут его ожидает та же работа. Как юркая корюшка, он в тот же вечер обговаривает с председателем общества свои дела, получает даже небольшой аванс — у него всегда туго с деньгами — и перебирается вместе со своими кистями на квартиру дорожного мастера Лааса.
Школу Фриц пока не закончил. Должен бы уже в Таллине быть, теперь, может, только после рождества доберется до него.
Хотя говорит он без умолку и несколько путано, в его словах и самоуверенности есть все же дуновение свежего ветерка. Лаас слушает внимательно, и Фриц становится все более откровенным. Читает отрывки из насыщенной любовью новеллы и сочиненный им самим стишок — у него раньше были литературные увлечения, в этом он напоминает Лаасу Акселя Лао. Но зато у них совершенно разные характеры и различный подход ко всему. Наконец он показывает Лаасу рисунок с изображением темноволосой девушки.
— Натурщица? — смущается Лаас.
— Нет. Восстанавливаю в памяти ее образ и сравниваю создаваемое с фотографией. Думаю, это будет лучшее, что я создал.
В его пафосе столько искренности, что он не кажется смешным. Лаас старается быть деликатным и ни о чем не спрашивает. Однако сам Фриц не успокаивается, пока не выплескивает наружу своего вдохновения. Какой профиль! Лаас должен увидеть ее: все утонченное — нос, глаза, лоб, волосы. Наконец шепчет имя — Наадж, Надежда Сенна — и как-то стыдливо и виновато улыбается.
На следующий день Фриц с жаром окунается в работу. Рано утром он уже в народном доме. На плечах измазанный краской рабочий халат, он рисует большой задник, отбегает, чтобы посмотреть издали, и снова рисует. Рисует и насвистывает песни. Ждет письма, и оно приходит.
Через две недели в субботнюю ночь — дня не хватило — он закончил последнюю кулису и, получив в воскресенье утром полный расчет, вдруг загорается желанием в тот же день уехать. Автобус же идет только завтра. Нельзя ли достать мотоцикл, заплатит, сколько надо!
Лаас находит мотоцикл, оставляет Мийе письмо, и они уезжают. Мотоцикл старенький, с коляской. Фриц сидит сзади и держится за Лааса. Холодный ветер задувает с северо-востока, гонит по осеннему небу белые облака, и их перемещающиеся тени и солнечные просветы ложатся на дорогу. Лаас едет осторожно, не осмеливаясь поддать газу, кто знает, выдержит ли машина.
Лес кончился, исчезли покосы и даже поросли, деревня, магазин, потом пошли низинные земли, высокая насыпь шоссе извивалась между неприкаянными кустиками можжевельника. Наконец показался маленький городок с рядами приземистых домиков, мостовая в выбоинах. И опять поросшее можжевельником мокрое пастбище, под звон колокольчиков дорогу перебегает табунок тощих лошадей. Опушка смешанного леса и снова утопающие в воде кочки. Телеграфные столбы и серое шоссе разбегаются в разные стороны, и все же что-то притягивает их друг к другу, и после опушки леса они опять рядом.
Фриц на заднем сиденье все время пребывает в каком- то возбуждении. Выкрикивает, порой довольно беспричинно смеется, будто ребенок, и франтовато приподнимает перед встречными кепку. Считает километровые столбы и прикидывает, сколько им еще ехать. «Вдруг бензин кончится!»— тревожится он.
Ряд поблекших высоких каменных строений — поселение, которое обосновалось в зданиях старой мызы и вокруг нее. Фриц почти потерял голову. Просит остановиться перед магазином и спрыгивает, чтобы прочитать приклеенное на стене большое объявление о праздничном вечере.
Мотор снова запускается. Свернув с дороги, они въезжают в лужу. Двое пьяных парней, которых они обрызгали, клянут их, а привязанная к коновязи лошадь шарахается.
Фриц просит подъехать к какому-то сараю и вбегает в волостной дом. Там он задерживается. Лаас приводит в порядок себя и мотоцикл, пока Фриц не возвращается с невысоким лысым господином.
— Господин секретарь Урбан — дорожный мастер Лаас Раун,— представляет Фриц.
Кажется, у Фрица здесь имеются какие-то связи. Их ведут в дом, предлагают поесть, они чистят свою загрязненную одежду, а потом все вместе спешат в народный дом.
Длинные доклады о системе образования, общественной деятельности и подъеме культуры земледелия перебиваются четырьмя однотонными маршами — их исполняют восемь трубачей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65