– Сначала возьмите назад ваши слова про свинью!
– Не просто свинья, а порядочная, – поправила Даниэла и захихикала: уж очень ей понравилось это выражение.
– Он никогда про вас плохого слова не сказал.
– Да и как бы он мог? – возмутилась Хельга. – Мы ведь ему никогда поводов для этого не давали.
– Он знал, что ты с самого начала была против нашей дружбы.
– Дружба! Со смеху помереть можно! То, что между вами было, это не более чем грязное сожительство. Это – связь, нарушающая его супружескую верность. Вместо того чтобы вешать нос, тебе бы радоваться, что это наконец позади. Если бы я не подставила тебе плечо, ты бы никогда не решилась.
– Значит, я еще должна быть тебе благодарна?
– Да, конечно.
– Нет, мама. Определенно, нет. Я хочу, чтобы ты перестала вмешиваться в мои дела.
– А я хочу, чтобы ты наконец стала взрослой. Ведь ты меня просила помочь тебе избавиться от него! Разве ты об этом забыла?
– Ты могла бы от такой помощи отказаться.
– Да, конечно, могла бы. Но моя материнская любовь – это моя слабость. Я всегда подхватывала тебя, не давая упасть, когда ты из-за своей похоти попадала в пиковое положение.
Катрин вскочила.
– Похоти?
– Да, именно. Из-за чего же еще? Ты знаешь, что я никогда тебя не упрекала, но теперь все же спрашиваю: было ли, например, необходимо еще до свадьбы прыгать в постель к Петеру?
Черные глаза Даниэлы расширились до предела.
– Петер? – переспросила она. – Вы говорите о моем папе?
– Пожалуйста, дорогая, – сказала Хельга, – надень-ка куртку и иди вниз. Твои подружки наверняка уже ждут тебя там.
– Не-а! Чего это я пойду именно сейчас, когда наступает самое интересное?! – Даниэла демонстративно откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
Несмотря на это, Хельга не смогла остановиться.
– Если бы не я, что бы стало с тобой? Твое положение оказалось бы хуже, чем у Тилли, ведь Петер не смог бы даже платить тебе алименты на содержание ребенка. Именно я настояла на том, чтобы он на тебе женился. Именно я приняла его в свой дом, и я же о вас обоих заботилась.
До этого момента Катрин всегда была благодарна матери, но теперь ситуация вдруг предстала перед ней в ином свете.
– Нечего тебе по этому поводу особенно воображать, – проговорила она. – Если бы ты не вмешалась, то не исключено, что Петер был бы жив.
У Хельги перехватило дыхание.
– Да это же просто неслыханно, – выдавила она.
– Для чего ему было жениться на мне? Ведь Даниэлу мы могли бы вырастить и вдвоем, что в конце концов и получилось.
– Ты хотела выйти замуж.
– Да. Потому что я его любила как сумасшедшая и боялась его потерять. Но тебе-то следовало бы в этом разобраться лучше.
– Я только хотела помочь.
– Да что ты? Хотела помочь? В то время на нашем доме никаких долгов не висело. Тебе достаточно было взять ипотеку и передать деньги Петеру. Тогда бы он встал на ноги.
– Ты ведь сама в это не веришь. Он бы растерял их так же быстро, как и банковский кредит.
– Ты ему не доверяла и давала ему это почувствовать. На каждом шагу. Да, верно, ты взяла нас к себе, дала нам крышу над головой, и мы были благодарны тебе за это. Ах, до чего же благодарны! Но ведь ты и многого требовала. Ты ни на секунду не позволяла Петеру забыть, что он живет в твоем доме, в твоей квартире, что именно у тебя мы нашли приют.
– Я этим вас никогда не попрекала!
– Словами, может быть, и нет, но зато всем своим поведением. Все должно было совершаться по твоему разумению, нам не разрешалось сказать ни слова. Конечно, ты имела полное право хозяйничать. Но пользовалась ты этим совершенно бессовестно и безраздельно.
– Как ты смеешь со мною так разговаривать?
– Смею, потому что когда-нибудь надо сказать всю правду.
– Чепуха. Я уверена, что раньше ты так никогда не думала. Иначе я бы это заметила. Только твой отставной кобель мог внушить тебе подобные превратные представления.
– Как это на тебя похоже! Раз я его люблю, значит, он во всем виноват!
Хельга встала со стула и произнесла столь сокрушенно, что это звучало даже угрожающе:
– Ты все еще любишь его?
Катрин подумала, что просто неточно выразилась, но признать этого не захотела.
– Может быть, я вообще никогда не перестану любить его, – упрямо ответила она.
– Пока не найдется очередной мужик и не начнется новое цирковое представление.
– Не исключено. Я монашкой жить не собираюсь.
– До сих пор я тебе все прощала, Катрин, но сегодня ты явно зашла слишком далеко. Если ты не готова принять добрый совет и положить конец твоим похождениям с мужчинами, я не хочу, чтобы ты оставалась со мной.
– Это и меня устраивает. У меня также нет ни малейшего желания оставаться здесь в будущем. Я переезжаю в Дюссельдорф. Поедешь со мною, Даниэла? А, Данни?
Даниэла, наблюдавшая за всей этой сценой молча, но с растущим интересом, энергично покачала головой.
– Нет, так нет, – заметила Катрин, – я же не исчезаю в небытие, так что ты сможешь еще передумать и переехать ко мне. – Она повернулась к двери.
– Катрин, – промолвила Хельга Гросманн, – не забудь, что ты пока еще находишься официально у меня на службе.
– Знаю. Поэтому заявляю об уходе с начала следующего месяца.
– А на что ты собираешься жить? Твоего журнала для этого явно недостаточно.
– Пусть это будет моей заботой. Если не найду другого выхода, наймусь продавщицей.
Катрин решительно пошла к двери, потом еще раз остановилась.
– Ну, что, дорогая? – спросила мать. – В чем дело? Катрин полуобернулась.
– Можно мне временно взять из кладовки большой чемодан? Я потом его верну.
– Почему бы и нет? – разочарованно бросила Хельга Гросманн.
– Мамуля действительно от нас уезжает? – спросила Даниэла, когда Катрин вышла из комнаты.
– Думаю, что да.
– Но ведь это же скверно?
– Не беспокойся по этому поводу, дорогая. Она без нас долго не выдержит.
– Может быть, мне сейчас побежать за ней и уговорить ее остаться?
– Только не это. Она должна наконец понять, что ей без нас не обойтись.
До этого Катрин никогда не проводила выходные в одиночестве. Когда она, хлопнув дверью, уехала из материнского дома – с большим багажом, со своей электронной пишущей машинкой, с картонной коробкой, набитой остатками клубков шерсти, с портативным радиоприемником – она совершенно не представляла себе, что это значит.
Катрин провела день в своей дюссельдорфской квартире довольно хорошо. Закупила необходимые продукты, а заодно и некоторые газеты и журналы. Вечером кое-что себе сварила, читая при этом газету и просматривая объявления о том, что идет в кинотеатрах, чтобы выбрать себе фильм на воскресенье. Она остановилась на одном из тех длинных французских фильмов с неизбежным горьким концом, которые так ненавидела ее мать. Пока делать было нечего, она вновь и вновь садилась подремать в свое кресло-качалку, много думала и удивлялась, что, несмотря на все неприятности, хорошо себя чувствует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62