Для холостяцкой жизни я не гожусь.
– Это понятно. Тебе нужна жена, которая содержит в порядке твое белье, сидит дома и ждет тебя, а ты в это время шатаешься по всему свету.
Он рассмеялся.
– Ты становишься довольно-таки дерзкой на язык, моя маленькая. – Разговор его явно забавлял.
– Я лишь говорю тебе правду.
– Но я смотрю на наш будущий брак совсем иначе. Ты, как моя жена, повсюду меня сопровождаешь. Делаешь записи, излагаешь на бумаге свои наблюдения, переписываешь начисто мои работы. Тебя это не привлекает?
Ну, как же, это очень ее привлекало. Совершать ближние и дальние путешествия, причем не в качестве туриста – об этом Катрин всегда мечтала. Иметь право всегда быть с Жан-Полем, узнать его наконец в полной мере, развить и закрепить их взаимоотношения – этого она желала больше, чем чего-либо другого на свете. И все же она ответила на его предложение вполне твердо.
– Нет. Только не такой ценой.
– Упрямица моя маленькая, – нежно сказал он.
– Придется тебе принимать меня такой, какая я есть.
– А я всегда так и делал. Это ты должна признать.
– А вот как раз сейчас ты собрался меня переделать. Ты хочешь меня убедить, что нельзя считать непорядочным желание женщины отнять мужа у другой.
– Но ведь ты этого никогда и не желала, n'est-ce pas?
– Нет. И сейчас не желаю.
– Значит, ты на полном серьезе требуешь, чтобы тебе в угоду я оставался женатым?
На это она долго не находила ответа.
– Это для меня чересчур хитроумно, – проговорила она наконец.
– А я не могу оставаться женатым, даже если бы хотел. Мадам меня покинула.
Это известие так поразило Катрин, что она долго не могла найти ответа.
– Значит, – сказала она после паузы, – ты говорил мне неправду.
– Отчего же? Полную правду. Я разведусь.
– Но вовсе не из-за меня.
– Конечно, нет. Неужели ты думаешь, что малютка вроде тебя способна увести мужа у жены?
– Я давно не малютка, – механически запротестовала она, уже настолько растерявшись, что стала плохо соображать.
– У мадам есть собственный жизненный опыт. Я ведь тебе уже говорил: как француженка, она смотрит на вещи иначе, чем это принято здесь. Она знает, что ни от одного мужчины нельзя ожидать вечной верности. В ее сознании нет обывательских табу.
– Таких, как у моей матери? Ты хочешь это сказать?
Он помедлил с ответом.
– Да, верно, – признал он, – в сущности я имел в виду именно это.
– Ну, моя-то мать здесь совершенно ни при чем. Так почему же от тебя ушла жена?
– Мы поссорились. Пожалуй, я был с ней тоже довольно груб.
– Видимо, такое случается не впервые?
– Нет, раньше не случалось.
Она молчала, не желая больше задавать вопросов, так как считала, что его семейные проблемы ее не касаются. Если бы он хотел с ней поделиться, то, наверное, сделал бы это сам.
Но он безмолвствовал, делая вид, что должен целиком сосредоточиться на дороге. Между тем дождь перестал, и Жан-Поль включал дворники-стеклоочистители только в тех случаях, когда обгоняющие машины окатывали их потоком жидкой грязи.
Миновав Динслакен, он свернул налево, на боковое шоссе, ведущее к берегу Рейна.
– Знаешь, – сказал он, – когда у мужа с женой ослабевает сексуальное влечение друг к другу, то на первый план выступает несходство характеров. Оно проявляется все с большей силой, пока не станет непреодолимым барьером между супругами. Конечно, в течение какого-то времени еще делаются попытки приспособиться друг к другу. Ведь остается общий дом, общие друзья и отношения гостеприимства. Все это невозможно бросить без всякого сожаления.
Она слушала его с удивлением.
– Ты говоришь так, словно обязан мне объяснить, почему не развелся до сих пор.
Он искоса посмотрел на нее.
– Разве?
– Во всяком случае, так мне кажется.
– Может быть, потому, что именно этот вопрос сейчас и встает передо мной: отчего я давным-давно не подумал о разводе?
– Что ж, если я правильно тебя поняла, то и теперь инициатива исходит от твоей жены. Вероятно, ей все же очень приятно – несмотря ни на что – быть мадам Квирин. А что касается несходства характеров, то ты ведь никогда не задерживался дома столь долго, чтобы это становилось ей невыносимым.
Он молчал, сжав свои полные губы под щеточкой усов. Ее вдруг осенило:
– Тут замешан какой-то мужчина? – спросила Катрин очень прямолинейно.
– Ты, однако, жестока, – пробурчал он сквозь стиснутые зубы.
Она быстро положила ладонь на его руку.
– Прости, любимый, я не хотела сделать тебе больно. Меня это, в сущности, вообще не касается. Я только рада, что не виновата в крушении твоего брака. Очень рада и испытываю теперь большое облегчение.
Они проехали Эппингхофен, и вскоре перед ними показались первые дома деревни Гёттерсвиккерхамм.
Постоялый двор располагался в симметричном здании, построенном еще в XVIII веке. Оно возвышалось над прирейнскими лугами, которые на протяжении километра тянулись вниз к великой реке. Во время разлива вешние воды в отдельные дни доходили до нижних строений Гёттерсвиккерхамма. Около ворот постоялого двора можно было видеть медную пластинку, на которой фиксировались уровни наводнений по годам.
Внутри горело лишь несколько ламп: в это время года сюда редко заворачивали гости. Другое дело летом, когда берега Рейна привлекали к себе целые толпы туристов и любителей проводить на природе уик-энд. Сейчас был мертвый сезон. Но в большом каменном камине горел дивный огонь, вероятно, по случаю приезда Жан-Поля Квирина, которого хозяин приветствовал как друга. При этом он испытующе посматривал на Катрин, которой представлен не был, проявляя этакий профессиональный интерес. У нее складывалось впечатление, что она – не первая подруга Жан-Поля, появившаяся здесь.
– Иди-ка наверх, освежись, – заметил Жан-Поль, – а я пока позабочусь об ужине.
Молодой человек, обвязанный зеленым фартуком, принес ключ, взял багаж гостей и, любезно улыбнувшись, пригласил Катрин следовать за ним. Ступени кривой лестницы были стерты посередине, не исключено, что и сюда доходила вода при разливах Рейна. Лестница вела на второй этаж, где молодой человек открыл для Катрин комнату в конце коридора.
Она была неожиданно большая, но, правда, с низким потолком. В центре стояла огромная кровать с балдахином. Стены были оклеены светлыми обоями, а деревянные детали отполированы до блеска. В комнате, как и внизу, был камин, хотя и значительно меньшего размера, чем в гостиной, и в нем тоже пылали дрова. Занавески на маленьких окнах отливали пестрым блеском и выглядели свежевыстиранными.
– Какая красота! – в восторге воскликнула Катрин.
– Это наша княжеская комната, – пояснил молодой человек.
– Здесь и вправду останавливался какой-нибудь князь?
– Говорят, Ян Веллем.
– Курфюрст Дюссельдорфский?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Это понятно. Тебе нужна жена, которая содержит в порядке твое белье, сидит дома и ждет тебя, а ты в это время шатаешься по всему свету.
Он рассмеялся.
– Ты становишься довольно-таки дерзкой на язык, моя маленькая. – Разговор его явно забавлял.
– Я лишь говорю тебе правду.
– Но я смотрю на наш будущий брак совсем иначе. Ты, как моя жена, повсюду меня сопровождаешь. Делаешь записи, излагаешь на бумаге свои наблюдения, переписываешь начисто мои работы. Тебя это не привлекает?
Ну, как же, это очень ее привлекало. Совершать ближние и дальние путешествия, причем не в качестве туриста – об этом Катрин всегда мечтала. Иметь право всегда быть с Жан-Полем, узнать его наконец в полной мере, развить и закрепить их взаимоотношения – этого она желала больше, чем чего-либо другого на свете. И все же она ответила на его предложение вполне твердо.
– Нет. Только не такой ценой.
– Упрямица моя маленькая, – нежно сказал он.
– Придется тебе принимать меня такой, какая я есть.
– А я всегда так и делал. Это ты должна признать.
– А вот как раз сейчас ты собрался меня переделать. Ты хочешь меня убедить, что нельзя считать непорядочным желание женщины отнять мужа у другой.
– Но ведь ты этого никогда и не желала, n'est-ce pas?
– Нет. И сейчас не желаю.
– Значит, ты на полном серьезе требуешь, чтобы тебе в угоду я оставался женатым?
На это она долго не находила ответа.
– Это для меня чересчур хитроумно, – проговорила она наконец.
– А я не могу оставаться женатым, даже если бы хотел. Мадам меня покинула.
Это известие так поразило Катрин, что она долго не могла найти ответа.
– Значит, – сказала она после паузы, – ты говорил мне неправду.
– Отчего же? Полную правду. Я разведусь.
– Но вовсе не из-за меня.
– Конечно, нет. Неужели ты думаешь, что малютка вроде тебя способна увести мужа у жены?
– Я давно не малютка, – механически запротестовала она, уже настолько растерявшись, что стала плохо соображать.
– У мадам есть собственный жизненный опыт. Я ведь тебе уже говорил: как француженка, она смотрит на вещи иначе, чем это принято здесь. Она знает, что ни от одного мужчины нельзя ожидать вечной верности. В ее сознании нет обывательских табу.
– Таких, как у моей матери? Ты хочешь это сказать?
Он помедлил с ответом.
– Да, верно, – признал он, – в сущности я имел в виду именно это.
– Ну, моя-то мать здесь совершенно ни при чем. Так почему же от тебя ушла жена?
– Мы поссорились. Пожалуй, я был с ней тоже довольно груб.
– Видимо, такое случается не впервые?
– Нет, раньше не случалось.
Она молчала, не желая больше задавать вопросов, так как считала, что его семейные проблемы ее не касаются. Если бы он хотел с ней поделиться, то, наверное, сделал бы это сам.
Но он безмолвствовал, делая вид, что должен целиком сосредоточиться на дороге. Между тем дождь перестал, и Жан-Поль включал дворники-стеклоочистители только в тех случаях, когда обгоняющие машины окатывали их потоком жидкой грязи.
Миновав Динслакен, он свернул налево, на боковое шоссе, ведущее к берегу Рейна.
– Знаешь, – сказал он, – когда у мужа с женой ослабевает сексуальное влечение друг к другу, то на первый план выступает несходство характеров. Оно проявляется все с большей силой, пока не станет непреодолимым барьером между супругами. Конечно, в течение какого-то времени еще делаются попытки приспособиться друг к другу. Ведь остается общий дом, общие друзья и отношения гостеприимства. Все это невозможно бросить без всякого сожаления.
Она слушала его с удивлением.
– Ты говоришь так, словно обязан мне объяснить, почему не развелся до сих пор.
Он искоса посмотрел на нее.
– Разве?
– Во всяком случае, так мне кажется.
– Может быть, потому, что именно этот вопрос сейчас и встает передо мной: отчего я давным-давно не подумал о разводе?
– Что ж, если я правильно тебя поняла, то и теперь инициатива исходит от твоей жены. Вероятно, ей все же очень приятно – несмотря ни на что – быть мадам Квирин. А что касается несходства характеров, то ты ведь никогда не задерживался дома столь долго, чтобы это становилось ей невыносимым.
Он молчал, сжав свои полные губы под щеточкой усов. Ее вдруг осенило:
– Тут замешан какой-то мужчина? – спросила Катрин очень прямолинейно.
– Ты, однако, жестока, – пробурчал он сквозь стиснутые зубы.
Она быстро положила ладонь на его руку.
– Прости, любимый, я не хотела сделать тебе больно. Меня это, в сущности, вообще не касается. Я только рада, что не виновата в крушении твоего брака. Очень рада и испытываю теперь большое облегчение.
Они проехали Эппингхофен, и вскоре перед ними показались первые дома деревни Гёттерсвиккерхамм.
Постоялый двор располагался в симметричном здании, построенном еще в XVIII веке. Оно возвышалось над прирейнскими лугами, которые на протяжении километра тянулись вниз к великой реке. Во время разлива вешние воды в отдельные дни доходили до нижних строений Гёттерсвиккерхамма. Около ворот постоялого двора можно было видеть медную пластинку, на которой фиксировались уровни наводнений по годам.
Внутри горело лишь несколько ламп: в это время года сюда редко заворачивали гости. Другое дело летом, когда берега Рейна привлекали к себе целые толпы туристов и любителей проводить на природе уик-энд. Сейчас был мертвый сезон. Но в большом каменном камине горел дивный огонь, вероятно, по случаю приезда Жан-Поля Квирина, которого хозяин приветствовал как друга. При этом он испытующе посматривал на Катрин, которой представлен не был, проявляя этакий профессиональный интерес. У нее складывалось впечатление, что она – не первая подруга Жан-Поля, появившаяся здесь.
– Иди-ка наверх, освежись, – заметил Жан-Поль, – а я пока позабочусь об ужине.
Молодой человек, обвязанный зеленым фартуком, принес ключ, взял багаж гостей и, любезно улыбнувшись, пригласил Катрин следовать за ним. Ступени кривой лестницы были стерты посередине, не исключено, что и сюда доходила вода при разливах Рейна. Лестница вела на второй этаж, где молодой человек открыл для Катрин комнату в конце коридора.
Она была неожиданно большая, но, правда, с низким потолком. В центре стояла огромная кровать с балдахином. Стены были оклеены светлыми обоями, а деревянные детали отполированы до блеска. В комнате, как и внизу, был камин, хотя и значительно меньшего размера, чем в гостиной, и в нем тоже пылали дрова. Занавески на маленьких окнах отливали пестрым блеском и выглядели свежевыстиранными.
– Какая красота! – в восторге воскликнула Катрин.
– Это наша княжеская комната, – пояснил молодой человек.
– Здесь и вправду останавливался какой-нибудь князь?
– Говорят, Ян Веллем.
– Курфюрст Дюссельдорфский?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62