Не думаю, чтобы он когда-нибудь изменял матери. Но тиранил ее, тиранил нас всех – мать, сестру и меня. Меня, по правде говоря, меньше всего: ведь я был мальчиком, маленьким мужчиной. Но вот женщины, в его глазах, были существами никчемными. Ему казалось даже излишним выслушивать их мнения. Когда они хотели что-нибудь рассказать, он принципиально углублялся в чтение газеты или делал вид, что читает книгу. Его неуважение к ним сводило меня с ума. Я злился так, что готов был наброситься на него с кулаками. Но, разумеется, сила была на его стороне.
Официант принес кофейник, чашки и ложки на серебряном подносе и вазу с печеньем. Налив кофе в чашки, он быстро удалился.
– А ваша мама? – спросила Катрин.
– Она была вовсе не глупой, не слабой физически, но не смела возражать отцу. Ее воспитали в убеждении, что мужчина – венец творения, и именно ее покорность, вероятно, побудила отца взять ее в жены. Она, видимо, не принесла большого приданого, и этим он ее постоянно попрекал. Она подчинялась всему, в том числе и приказу отца вести учет расходов за каждую купленную пуговицу, за каждую конфету. И еженедельно была обязана представлять мужу свои отчеты. Ужасно! – Он содрогнулся.
– Судя по тому, как вы это описываете, у нее, видимо, даже не было возможности купить себе хоть какую-нибудь красивую вещь.
– Именно так. Не было. Если мне или ей требовалось что-то из одежды, маме приходилось просить и умолять, чтобы отец дал разрешение. Сестре с помощью лести лучше удавалось добиваться от него согласия на те или иные расходы.
Она пила черный кофе, не прикасаясь к сливкам и вкусному печенью.
– У Этель был очень хороший голос, – продолжал Клаазен, – сопрано. Она пела в церковном хоре. И хотя отец в какой-то мере гордился ею, он отказывался оплачивать ее обучение. С его точки зрения, это были выброшенные деньги. «Ты ведь все равно выйдешь замуж, – был его аргумент, – тогда будешь рада, что у тебя приличное приданое». Напомнил он ей об этом и тогда, когда сестра, сдавшись, впрочем, слишком рано, махнула рукой на свой талант и действительно вышла замуж, только чтобы убраться из дома отца. А он говорил: «Вот видишь, как я был прав».
– Значит, потому вы и прониклись желанием что-нибудь сделать для нас, женщин, – заметила Катрин.
– Да, с самой ранней юности.
– Как, наверное, хорошо иметь такого брата!
– Для сестры я сделать ничего не смог. Или почти ничего. Она была на пару лет старше меня.
– Но уж вы-то, по крайней мере, наверное, не дразнили ее, как это делают другие мальчишки.
– У нас были свои серьезные ссоры. Я считал отвратительной ее манеру подлизываться к отцу и не скрывал этого. – Эрнст провел рукой по подбородку, словно проверяя, не пора ли побриться. – Но, конечно, это случилось уже в поздние годы, а, когда я был совсем мал, отец был для меня чем-то недосягаемым, вроде Бога.
– Наверное, он тоже страдал от вашего критического к нему отношения, – предположила Катрин.
– Нет, ничуть. Он считал себя полностью правым, а мое сопротивление ему даже нравилось. Он полагал, что я еще освою «правильное» отношение к женщинам.
«И действительно освоили?» – чуть не спросила Катрин, но затем сочла подобное замечание провокационным.
– Ваши родители живы?
– Отец еще жив.
– И сегодня вы с ним лучше понимаете друг друга?
– Этого утверждать нельзя. Мы оба пытались общаться цивилизованно, но наши мнения решительно обо всем настолько различны, что схватки возникают при малейшем поводе.
– Он, конечно, осуждает вас за то, что основали женский журнал, – заметила Катрин, – и, наверное, прочил вас в учителя.
Он расхохотался.
– Должен признать, что вы проникли в самую суть. Катрин допила кофе.
– Мне кажется, пора закругляться. Со стороны бара на нас посматривают уже весьма красноречиво.
– Выпьем еще чего-нибудь?
– Нет, благодарю вас, господин Клаазен. Должна заметить, что я довольно сильно устала.
Сразу же после этих слов Катрин осознала, что это не так, что она готова проболтать с ним хоть всю ночь до утра. К тому же ее замечание было бестактным, ведь она сделала его в тот самый момент, когда Эрнст стал так откровенен. Досадуя на себя, она взглянула на него смущенно.
– Даже не знаю, с чего это я вдруг такое сказала.
– Не надо извиняться, Катрин. У вас был напряженный день.
Она сочла за лучшее больше об этом не говорить.
Он сделал знак официанту, оплатил счет, принял квитанцию и попросил вызвать такси. Они подождали в гардеробе.
– Хороший был вечер, – сказала она.
– А не остаться ли вам в Гамбурге на уик-энд? Она задумалась над этим предложением. Он затаенно улыбнулся, и сам за нее ответил:
– Нет, подобной неприятности вы, конечно, причинить матери не можете.
– Ну, не совсем так, – протестующе воскликнула она, – уверяю вас! Мама предоставляет мне полную свободу.
– Как мило с ее стороны.
– Не смейтесь надо мной, господин Клаазен, – резко сказала она, – я этого не переношу. – И поддаваясь охватившему ее упрямству, даже понимая, что поступает подобно капризному ребенку, добавила: – Мне, между прочим, вовсе не требуется такси. Я могу с таким же успехом добраться до пансионата и пешком. Тут всего-то пять минут ходьбы.
– Об этом и речи быть не может. Не думаете же вы всерьез, что я позволю вам одной ночью бегать по улицам!
Перед такой решимостью она капитулировала.
– Ну, если вы настаиваете… – пожала она плечами.
– Да, настаиваю. Не говоря уже обо всем прочем, на вас даже нет пальто.
– На вас-то тоже нет.
– Я знал, что поеду домой на такси.
Они взглянули друг другу в глаза и не смогли удержаться от смеха.
– Ведем себя, как малые дети, да? – спросила Катрин. – Да, да, знаю, это я первая начала.
– Поразительное признание. Но я слишком хорошо воспитан, как кавалер старой школы, чтобы ставить вам это в вину.
– Ваше такси у подъезда, господин Клаазен, – объявила гардеробщица.
– Спасибо, Герда.
Он прошел вперед, поднялся по ступенькам, отделяющим вход в ресторан от улицы, и открыл перед Катрин дверь. Таксист, зарабатывая чаевые, вышел из машины и открыл дверцу со стороны тротуара. Клаазен обошел такси и сел со стороны проезжей части. Катрин устроилась в уголке. Он назвал водителю первый из двух адресов. Двигатель заурчал, машина тронулась.
– Стало действительно довольно-таки прохладно, – заметила она.
– Это типично для гамбургских ночей.
Катрин была благодарна ему за то, что он не пытался привлечь ее к себе или хотя бы сесть поближе.
– Кстати, вы уже бывали на Реепербан? – спросил он.
– Нет. Никогда.
– Тогда побываем, и обязательно вместе. Жаль, что теперь там уже совсем не так, как когда-то – даже наполовину не так интересно.
– Я бы с удовольствием посмотрела.
– Тогда я ее вам покажу, – с готовностью произнес он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62