– Тогда и вопрос сам собой отпадет. – Катрин встала. – Ты уже решила, чем будешь заниматься тогда?
Тилли откинула волосы назад.
– Может, пойду работать в бар. Ведь это для меня самое подходящее, правда? При моем-то легкомыслии.
– Не говори глупостей, дорогая. Ты – одна из самых ответственных матерей из всех, кого я знаю.
Когда Тилли ушла, Катрин убрала посуду на кухню, сполоснула ее и вытерла полотенцем. Посмотрела на часы. Было еще довольно рано, можно было бы и отправиться в Винтерберг. Но, с другой стороны, она бы с удовольствием провела совсем спокойный вечер в одиночестве, посвятив его «большой косметике».
Она решила позвонить в «Пансион Газельманн». Через некоторое время в трубке послышался голос матери.
– Катрин, это ты? – произнесла Хельга Гросманн с наигранным удивлением, словно рассталась с дочерью не пару дней, а несколько месяцев тому назад. – Как мило с твоей стороны дать о себе знать.
– Я звоню из Гильдена.
– Ты одна?
– Да, мама. Вот раздумываю, ехать к вам уже сегодня или завтра с утра пораньше.
– Как тебе больше по душе, дорогая. Конечно, никто не знает, какая завтра будет погода. Но уж определенно не лучше, чем сегодня. У нас здесь снег перестал.
– Ты права, мама. Лучше уж сразу.
– Но, конечно, если ты утомлена или есть другие планы…
– Да уж ладно, мама. Я приеду. Но вы не ждите меня, ложитесь спать.
– Надеюсь, ты будешь здесь не очень поздно.
– Буду ехать возможно быстрее.
– Но будь внимательна. Ради нас торопиться не надо.
– До скорого, мама! Не беспокойся. Ничего не случится.
Последние дни зимнего отпуска Катрин провела с матерью и дочерью – весело и с удовольствием. Только вот снова начались боли в желудке, что омрачило настроение. Катрин пыталась не обращать на них внимания, но окружающим бросалось в глаза, что она почти ничего не ест.
– Здешний стол не по тебе, – констатировала Хельга Гросманн, – чуточку потерпи, пока приедем домой: там я тебе буду готовить.
Но и когда они вернулись в Гильден, лучше Катрин не стало. Она питалась в основном молоком и бананами: эта пища доставляла ей меньше неприятных минут, чем любая другая.
– Просто смешно! – комментировала мать. – Язвы желудка у тебя нет, это установлено. Значит, и питаться ты могла бы нормально.
Катрин отказалась от своей щадящей диеты и приучила себя долго-долго пережевывать каждый кусочек, прежде чем проглотить. Однако, несмотря на это, тяжесть в желудке не проходила, а порции, которые она могла проглотить, были крошечные. Катрин продолжала пить цельное молоко. Давать ей советы было бесполезно, и мать перестала обращать внимание на питание Катрин.
Из Гамбурга пришло извещение о том, что ее работы получены и будут рассматриваться. Катрин была разочарована: вопреки всему прежнему опыту, она надеялась на быстрый положительный результат.
Внешне она оставалась непринужденно-веселой, обслуживала клиентов со своей обычной приветливостью. Она вязала изделия для себя и для лавки, обдумывала статьи и эскизы для следующего выпуска журнала «Либерта» и время от времени играла в карты с матерью и дочерью. Но единственное, что действительно поддерживало ее тонус, была перспектива встречи с Жан-Полем в Риме. Однако из осторожности она пока что ничего не говорила об этом матери.
Только когда приблизился срок, она спросила как бы между прочим:
– Ты, конечно, не будешь возражать, если я уеду на выходные, правда, мама?
Лавка уже закрывалась, в помещении они были одни. Хельга Гросманн чуть заметно вздрогнула, но сразу же взяла себя в руки.
– Ну конечно, нет, дорогая. Куда же ты собралась?
– В Рим.
– В разгар зимы? Как это тебе пришло в голову?
– У Жан-Поля там дела, мы хотим встретиться.
– Так, значит, у тебя эта поездка все время была на уме, а мне ты не обмолвилась ни словом?
Катрин избегала взгляда матери.
– Но ведь не исключено, что за это время обстоятельства могли бы измениться.
– И все же такие вещи следует друг с другом обсуждать. Ты знаешь, что я предоставляю тебе полную свободу.
– Да, конечно. Просто не хотела тебя зря волновать.
– Ты полагаешь, что я приду в волнение, узнав, что ты хочешь совершить путешествие?
– Я имела в виду, – растерялась Катрин, – что и радоваться тоже не будешь.
– Плохо же ты меня знаешь, дорогая дочь. Всякую твою радость я полностью разделяю.
– Мне было бы достаточно, если бы ты принимала ее хотя бы без огорчений.
– Разве когда-нибудь было иначе?
– Мама, прошу тебя! Не надо обманывать ни себя, ми меня. Я же понимаю, что тебе и Даниэле не по душе, когда я вас покидаю!
– Нет проблем! Мы уж как-нибудь обойдемся.
Катрин была рада, когда приход какой-то поздней посетительницы прервал этот разговор. Теперь она считала, что худшее позади. Во всяком случае, мать уже знает о предстоящем отъезде.
Однако вечером, когда Катрин уже собиралась пожелать матери спокойной ночи, а Даниэла спала, Хельга ее остановила:
– Подожди, дорогая.
Катрин демонстративно зевнула.
– Я ужасно устала.
– Всего один короткий вопрос: как это получилось, что именно в выходные у Жан-Поля нашлось для тебя время?
– Я тоже не знаю, мама, – произнесла Катрин, чувствуя себя не в своей тарелке от этой прямой лжи.
– Раньше ведь такого никогда не бывало.
– Это верно.
Хельга не спускала с Катрин глаз, спрятанных за поблескивающими от света стеклами очков.
– А ну, давай, выкладывай, дорогая. От меня тебе скрывать нечего.
Катрин, до этого стоявшая около двери, села рядом с матерью, как бы признавая свою неправоту.
– Ах, знаешь, идиотская история. Слишком глупо, чтобы обсуждать.
– Итак?
– Кажется, он поссорился с женой.
– Из-за тебя?
– О нет, вовсе нет. Ко мне это не имеет ни малейшего отношения.
– Я что-то в этом не очень уверена.
– Но он бы мне сказал, – промолвила Катрин, и ей вдруг стало жарко при мысли, что сначала Жан-Поль пытался представить события именно так.
– Я не хочу тебя предостерегать, – сказала Хельга. – Я уверена, ты и сама разберешься в своих проблемах. Но скверно, если ты будешь втянута в дело о разводе.
– Да, этого я, конечно, не хочу.
– И ты вполне недвусмысленно его об этом предупредила?
– Да, мама. – Чуть помедлив, она добавила – Может быть, я все же недостаточно ясно это выразила. Он-то понимать ничего не желает.
– Я так и подумала.
– В Риме, – заметила Катрин, – я хочу обговорить с ним все это подробно.
– Если ты действительно так думаешь, – а я могу это допустить, ведь ты, в конце концов, моя дочь, – то почему бы тебе ему об этом не написать? Всегда лучше излагать подобный «меморандум» на бумаге. Мужчины неохотно слушают других, не дают высказаться и забивают собеседника нелогичными аргументами.
– Я и сама об этом думала уже, – заметила Катрин, – но потом мне показалось, что письмо – мера слишком жесткая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Тилли откинула волосы назад.
– Может, пойду работать в бар. Ведь это для меня самое подходящее, правда? При моем-то легкомыслии.
– Не говори глупостей, дорогая. Ты – одна из самых ответственных матерей из всех, кого я знаю.
Когда Тилли ушла, Катрин убрала посуду на кухню, сполоснула ее и вытерла полотенцем. Посмотрела на часы. Было еще довольно рано, можно было бы и отправиться в Винтерберг. Но, с другой стороны, она бы с удовольствием провела совсем спокойный вечер в одиночестве, посвятив его «большой косметике».
Она решила позвонить в «Пансион Газельманн». Через некоторое время в трубке послышался голос матери.
– Катрин, это ты? – произнесла Хельга Гросманн с наигранным удивлением, словно рассталась с дочерью не пару дней, а несколько месяцев тому назад. – Как мило с твоей стороны дать о себе знать.
– Я звоню из Гильдена.
– Ты одна?
– Да, мама. Вот раздумываю, ехать к вам уже сегодня или завтра с утра пораньше.
– Как тебе больше по душе, дорогая. Конечно, никто не знает, какая завтра будет погода. Но уж определенно не лучше, чем сегодня. У нас здесь снег перестал.
– Ты права, мама. Лучше уж сразу.
– Но, конечно, если ты утомлена или есть другие планы…
– Да уж ладно, мама. Я приеду. Но вы не ждите меня, ложитесь спать.
– Надеюсь, ты будешь здесь не очень поздно.
– Буду ехать возможно быстрее.
– Но будь внимательна. Ради нас торопиться не надо.
– До скорого, мама! Не беспокойся. Ничего не случится.
Последние дни зимнего отпуска Катрин провела с матерью и дочерью – весело и с удовольствием. Только вот снова начались боли в желудке, что омрачило настроение. Катрин пыталась не обращать на них внимания, но окружающим бросалось в глаза, что она почти ничего не ест.
– Здешний стол не по тебе, – констатировала Хельга Гросманн, – чуточку потерпи, пока приедем домой: там я тебе буду готовить.
Но и когда они вернулись в Гильден, лучше Катрин не стало. Она питалась в основном молоком и бананами: эта пища доставляла ей меньше неприятных минут, чем любая другая.
– Просто смешно! – комментировала мать. – Язвы желудка у тебя нет, это установлено. Значит, и питаться ты могла бы нормально.
Катрин отказалась от своей щадящей диеты и приучила себя долго-долго пережевывать каждый кусочек, прежде чем проглотить. Однако, несмотря на это, тяжесть в желудке не проходила, а порции, которые она могла проглотить, были крошечные. Катрин продолжала пить цельное молоко. Давать ей советы было бесполезно, и мать перестала обращать внимание на питание Катрин.
Из Гамбурга пришло извещение о том, что ее работы получены и будут рассматриваться. Катрин была разочарована: вопреки всему прежнему опыту, она надеялась на быстрый положительный результат.
Внешне она оставалась непринужденно-веселой, обслуживала клиентов со своей обычной приветливостью. Она вязала изделия для себя и для лавки, обдумывала статьи и эскизы для следующего выпуска журнала «Либерта» и время от времени играла в карты с матерью и дочерью. Но единственное, что действительно поддерживало ее тонус, была перспектива встречи с Жан-Полем в Риме. Однако из осторожности она пока что ничего не говорила об этом матери.
Только когда приблизился срок, она спросила как бы между прочим:
– Ты, конечно, не будешь возражать, если я уеду на выходные, правда, мама?
Лавка уже закрывалась, в помещении они были одни. Хельга Гросманн чуть заметно вздрогнула, но сразу же взяла себя в руки.
– Ну конечно, нет, дорогая. Куда же ты собралась?
– В Рим.
– В разгар зимы? Как это тебе пришло в голову?
– У Жан-Поля там дела, мы хотим встретиться.
– Так, значит, у тебя эта поездка все время была на уме, а мне ты не обмолвилась ни словом?
Катрин избегала взгляда матери.
– Но ведь не исключено, что за это время обстоятельства могли бы измениться.
– И все же такие вещи следует друг с другом обсуждать. Ты знаешь, что я предоставляю тебе полную свободу.
– Да, конечно. Просто не хотела тебя зря волновать.
– Ты полагаешь, что я приду в волнение, узнав, что ты хочешь совершить путешествие?
– Я имела в виду, – растерялась Катрин, – что и радоваться тоже не будешь.
– Плохо же ты меня знаешь, дорогая дочь. Всякую твою радость я полностью разделяю.
– Мне было бы достаточно, если бы ты принимала ее хотя бы без огорчений.
– Разве когда-нибудь было иначе?
– Мама, прошу тебя! Не надо обманывать ни себя, ми меня. Я же понимаю, что тебе и Даниэле не по душе, когда я вас покидаю!
– Нет проблем! Мы уж как-нибудь обойдемся.
Катрин была рада, когда приход какой-то поздней посетительницы прервал этот разговор. Теперь она считала, что худшее позади. Во всяком случае, мать уже знает о предстоящем отъезде.
Однако вечером, когда Катрин уже собиралась пожелать матери спокойной ночи, а Даниэла спала, Хельга ее остановила:
– Подожди, дорогая.
Катрин демонстративно зевнула.
– Я ужасно устала.
– Всего один короткий вопрос: как это получилось, что именно в выходные у Жан-Поля нашлось для тебя время?
– Я тоже не знаю, мама, – произнесла Катрин, чувствуя себя не в своей тарелке от этой прямой лжи.
– Раньше ведь такого никогда не бывало.
– Это верно.
Хельга не спускала с Катрин глаз, спрятанных за поблескивающими от света стеклами очков.
– А ну, давай, выкладывай, дорогая. От меня тебе скрывать нечего.
Катрин, до этого стоявшая около двери, села рядом с матерью, как бы признавая свою неправоту.
– Ах, знаешь, идиотская история. Слишком глупо, чтобы обсуждать.
– Итак?
– Кажется, он поссорился с женой.
– Из-за тебя?
– О нет, вовсе нет. Ко мне это не имеет ни малейшего отношения.
– Я что-то в этом не очень уверена.
– Но он бы мне сказал, – промолвила Катрин, и ей вдруг стало жарко при мысли, что сначала Жан-Поль пытался представить события именно так.
– Я не хочу тебя предостерегать, – сказала Хельга. – Я уверена, ты и сама разберешься в своих проблемах. Но скверно, если ты будешь втянута в дело о разводе.
– Да, этого я, конечно, не хочу.
– И ты вполне недвусмысленно его об этом предупредила?
– Да, мама. – Чуть помедлив, она добавила – Может быть, я все же недостаточно ясно это выразила. Он-то понимать ничего не желает.
– Я так и подумала.
– В Риме, – заметила Катрин, – я хочу обговорить с ним все это подробно.
– Если ты действительно так думаешь, – а я могу это допустить, ведь ты, в конце концов, моя дочь, – то почему бы тебе ему об этом не написать? Всегда лучше излагать подобный «меморандум» на бумаге. Мужчины неохотно слушают других, не дают высказаться и забивают собеседника нелогичными аргументами.
– Я и сама об этом думала уже, – заметила Катрин, – но потом мне показалось, что письмо – мера слишком жесткая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62