– время от времени спрашивала Хельга Гросманн.
Катрин особого счастья не ощущала, сама не понимая почему. Конечно же, ей недоставало Жан-Поля. Но ведь она его не потеряла. Она была уверена, что рано или поздно он снова появится. Уже одному этому можно было радоваться. Она и пыталась радоваться, но ничего не получалось.
Вместо того чтобы быть довольной и наслаждаться гармонией семейной жизни с матерью и дочерью, Катрин часто раздражалась. Ей приходилось очень следить за собой, чтобы не обнаружить своего плохого настроения.
Если Даниэла спрашивала: «Что с тобой, мама?», она отвечала: «Ничего, решительно ничего» или «Просто устала, вот и все». Она даже не хотела признаться домашним, что ее желудок болит так, словно проглотила свинцовую пулю.
По настоянию Хельги Гросманн, Катрин прошлой весной легла на трое суток в городскую клинику и прошла полную диспансеризацию, так сказать, с головы до ног. Она даже подверглась очень неприятному обследованию желудка – пришлось глотать толстую кишку. Но результаты были хорошими, врачи заверили ее, что она вполне здорова.
– Не исключено, что причиной неприятных ощущений в желудке является ваше душевное состояние, – заметил один из врачей. – Вам бы следовало пройти курс психотерапии.
Для Катрин этот вопрос так и остался открытым. У Хельги Гросманн было собственное мнение:
– Чтобы ты обратилась к одному из этих горе-целителей? Просто смешно. Теперь ясно, что у тебя никаких болезней нет. Значит, тебе нужно просто взять себя в руки.
Поскольку Катрин теперь знала, что мать считает ее боли в желудке чистой ипохондрией, она больше об этом не заговаривала. Все равно никакого толку не будет.
Уже много лет назад стало традицией, что в предрождественские дни Катрин навещает отца в Дюссельдорфе. Он был управляющим фирмы по прокату автомобилей, расположенной на тихой стороне улицы Кёнигсаллее. Иногда они встречались за обедом, но чаще он приглашал ее к себе в кабинет на маленький импровизированный ленч. Так было и на этот раз.
В первые минуты встречи оба, как и всегда, сидели чуть смущенные. Разговор не клеился, говорили о всяких мелочах. Они любили друг друга, но еще в детские годы Катрин их отношениям были поставлены такие неожиданные и серьезные преграды, что нормального общения, какое бывает между отцом и дочерью, уже не получалось.
Они сидели друг против друга в комнате для посетителей. Секретарша сервировала им столик, предложив подогретых омаров и холодный ростбиф. Она положила салфетки, поставила на стол тостер, а Густав Гросманн откупорил бутылку белого вина.
– Это шабли, – заметил он, наполняя бокалы.
Катрин пригубила вино.
– Изумительно!
– А ты разве что-нибудь понимаешь в винах?
– Кое-что.
Он положил ей на тарелку омаров.
– Я рад твоим успехам. А есть можешь, не стесняясь, руками. Видишь, у нас тут и мисочки с водой припасены, чтобы обмыть пальцы.
Катрин медлила. На ней был серый кашемировый пуловер, который легко запачкать. Но она подумала: «Ну и что? Могу потом переодеться». И, схватив в руки клешню, начала ее обсасывать.
– Знаешь, хорошая еда постепенно становится моей страстью, – призналась Катрин.
Густав Гросманн расстелил на коленях большой носовой платок.
– По тебе этого не скажешь.
– Дело в том, что я не столько гурман, сколько дегустатор.
– Ты что, намекаешь на мое пузо?
– Ах, что ты, папа, – испугалась она. – О чем это ты? Разве можно сказать, что у тебя большой живот? Я никогда этого не замечала.
– Это потому, что я всегда втягиваю его, когда нахожусь в обществе красивой женщины.
На самом деле у Густава Гросманна была склонность к полноте, с которой он уже много лет боролся, бегая трусцой, поднимая гимнастические гири и соблюдая диету. Кроме того, сшитые по заказу костюмы вносили свою лепту в маскировку его объемов. Хотя лучшие годы были уже позади, выглядел он все еще достаточно хорошо. Это был мужчина со свежим, всегда чуть загоревшим лицом и густыми седыми волосами.
Катрин хохотнула.
– Какой комплимент, папа! Я ведь всего лишь твоя дочь. – И она сказала то, что действительно думала: – Но вот ты выглядишь действительно блестяще.
– Ты тоже, Катрин. Несмотря даже на то, что ты мне всегда кажешься слишком худенькой. Но, может быть, это соответствует теперешней моде?
Катрин, которая не хотела обсуждать ни свою худобу, ни боли в желудке, быстро согласилась:
– Ты правильно понял, папа. При такой стройной фигурке я могу носить все что угодно.
И все же он казался озабоченным.
– Пара фунтов прибавки тебе определенно не повредила бы.
– С годами так и будет, это уж точно.
– Ты все еще пишешь в тот журнал?
– Да, папа. Пишу и делаю эскизы. – Катрин с большим удовольствием рассказала бы ему о предложении главного редактора занять престижную должность, но воздержалась, зная, что отец будет настаивать на том, чтобы она согласилась. – Там моей работой очень довольны.
– Тогда, значит, ты скоро сможешь уйти из лавки твоей матери.
– Не говори так, папа! Это было бы с моей стороны непорядочно. Ты же не сомневаешься в том, что я не могу оставить маму на произвол судьбы. Мы ведь с тобой довольно часто обсуждали этот вопрос и раньше.
– Мне просто непонятно, почему молодая женщина с такими способностями, как у тебя, никак не хочет оторваться от маминой юбки.
– Я ей многим обязана.
– Каждый человек многим обязан матери – хотя бы уже тем, что она произвела его на свет. Но это еще не причина для того, чтобы цепляться за мать до самой смерти.
Катрин глубоко вздохнула.
– Папа, – сказала она, – ты не замечаешь, что иногда становишься еще назойливей, чем она? Я – взрослая женщина, а ты никак не избавишься от привычки делать мне наставления. Не можешь ли ты принять к сведению, что я сама знаю, как мне жить и как не жить?
– Черт возьми, задала ты мне жару, – улыбнулся он, не принимая ее слов всерьез.
Она окунула пальцы в мисочку с теплой водой, где плавал кружок лимона, чтобы лучше смывался жир, вытерла руки салфеткой и промокнула губы. – Если ты будешь продолжать разговор в том же духе, то испортишь мне аппетит.
– Было бы жаль, – признал он.
– Значит, решено? Поэтому давай поговорим о чем-нибудь другом. Как идут твои коммерческие дела?
– Можно подумать, что это тебя интересует.
– Ты прав, вопрос глупый. Ведь по тебе сразу видно, что успешно. – Катрин глотнула вина. – Кстати, на ночь я остаюсь в Дюссельдорфе. Благодаря твоей квартире я всегда могу себе это позволить. Я действительно очень благодарна тебе за нее, папа. Не считаю этот факт пустяком.
– У тебя есть какие-нибудь планы на вечер?
– Пока нет. Я приехала только чтобы повидать тебя и кое-что закупить на Рождество. Хочу раздобыть что-нибудь такое, чего в Гильдене не сыщешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Катрин особого счастья не ощущала, сама не понимая почему. Конечно же, ей недоставало Жан-Поля. Но ведь она его не потеряла. Она была уверена, что рано или поздно он снова появится. Уже одному этому можно было радоваться. Она и пыталась радоваться, но ничего не получалось.
Вместо того чтобы быть довольной и наслаждаться гармонией семейной жизни с матерью и дочерью, Катрин часто раздражалась. Ей приходилось очень следить за собой, чтобы не обнаружить своего плохого настроения.
Если Даниэла спрашивала: «Что с тобой, мама?», она отвечала: «Ничего, решительно ничего» или «Просто устала, вот и все». Она даже не хотела признаться домашним, что ее желудок болит так, словно проглотила свинцовую пулю.
По настоянию Хельги Гросманн, Катрин прошлой весной легла на трое суток в городскую клинику и прошла полную диспансеризацию, так сказать, с головы до ног. Она даже подверглась очень неприятному обследованию желудка – пришлось глотать толстую кишку. Но результаты были хорошими, врачи заверили ее, что она вполне здорова.
– Не исключено, что причиной неприятных ощущений в желудке является ваше душевное состояние, – заметил один из врачей. – Вам бы следовало пройти курс психотерапии.
Для Катрин этот вопрос так и остался открытым. У Хельги Гросманн было собственное мнение:
– Чтобы ты обратилась к одному из этих горе-целителей? Просто смешно. Теперь ясно, что у тебя никаких болезней нет. Значит, тебе нужно просто взять себя в руки.
Поскольку Катрин теперь знала, что мать считает ее боли в желудке чистой ипохондрией, она больше об этом не заговаривала. Все равно никакого толку не будет.
Уже много лет назад стало традицией, что в предрождественские дни Катрин навещает отца в Дюссельдорфе. Он был управляющим фирмы по прокату автомобилей, расположенной на тихой стороне улицы Кёнигсаллее. Иногда они встречались за обедом, но чаще он приглашал ее к себе в кабинет на маленький импровизированный ленч. Так было и на этот раз.
В первые минуты встречи оба, как и всегда, сидели чуть смущенные. Разговор не клеился, говорили о всяких мелочах. Они любили друг друга, но еще в детские годы Катрин их отношениям были поставлены такие неожиданные и серьезные преграды, что нормального общения, какое бывает между отцом и дочерью, уже не получалось.
Они сидели друг против друга в комнате для посетителей. Секретарша сервировала им столик, предложив подогретых омаров и холодный ростбиф. Она положила салфетки, поставила на стол тостер, а Густав Гросманн откупорил бутылку белого вина.
– Это шабли, – заметил он, наполняя бокалы.
Катрин пригубила вино.
– Изумительно!
– А ты разве что-нибудь понимаешь в винах?
– Кое-что.
Он положил ей на тарелку омаров.
– Я рад твоим успехам. А есть можешь, не стесняясь, руками. Видишь, у нас тут и мисочки с водой припасены, чтобы обмыть пальцы.
Катрин медлила. На ней был серый кашемировый пуловер, который легко запачкать. Но она подумала: «Ну и что? Могу потом переодеться». И, схватив в руки клешню, начала ее обсасывать.
– Знаешь, хорошая еда постепенно становится моей страстью, – призналась Катрин.
Густав Гросманн расстелил на коленях большой носовой платок.
– По тебе этого не скажешь.
– Дело в том, что я не столько гурман, сколько дегустатор.
– Ты что, намекаешь на мое пузо?
– Ах, что ты, папа, – испугалась она. – О чем это ты? Разве можно сказать, что у тебя большой живот? Я никогда этого не замечала.
– Это потому, что я всегда втягиваю его, когда нахожусь в обществе красивой женщины.
На самом деле у Густава Гросманна была склонность к полноте, с которой он уже много лет боролся, бегая трусцой, поднимая гимнастические гири и соблюдая диету. Кроме того, сшитые по заказу костюмы вносили свою лепту в маскировку его объемов. Хотя лучшие годы были уже позади, выглядел он все еще достаточно хорошо. Это был мужчина со свежим, всегда чуть загоревшим лицом и густыми седыми волосами.
Катрин хохотнула.
– Какой комплимент, папа! Я ведь всего лишь твоя дочь. – И она сказала то, что действительно думала: – Но вот ты выглядишь действительно блестяще.
– Ты тоже, Катрин. Несмотря даже на то, что ты мне всегда кажешься слишком худенькой. Но, может быть, это соответствует теперешней моде?
Катрин, которая не хотела обсуждать ни свою худобу, ни боли в желудке, быстро согласилась:
– Ты правильно понял, папа. При такой стройной фигурке я могу носить все что угодно.
И все же он казался озабоченным.
– Пара фунтов прибавки тебе определенно не повредила бы.
– С годами так и будет, это уж точно.
– Ты все еще пишешь в тот журнал?
– Да, папа. Пишу и делаю эскизы. – Катрин с большим удовольствием рассказала бы ему о предложении главного редактора занять престижную должность, но воздержалась, зная, что отец будет настаивать на том, чтобы она согласилась. – Там моей работой очень довольны.
– Тогда, значит, ты скоро сможешь уйти из лавки твоей матери.
– Не говори так, папа! Это было бы с моей стороны непорядочно. Ты же не сомневаешься в том, что я не могу оставить маму на произвол судьбы. Мы ведь с тобой довольно часто обсуждали этот вопрос и раньше.
– Мне просто непонятно, почему молодая женщина с такими способностями, как у тебя, никак не хочет оторваться от маминой юбки.
– Я ей многим обязана.
– Каждый человек многим обязан матери – хотя бы уже тем, что она произвела его на свет. Но это еще не причина для того, чтобы цепляться за мать до самой смерти.
Катрин глубоко вздохнула.
– Папа, – сказала она, – ты не замечаешь, что иногда становишься еще назойливей, чем она? Я – взрослая женщина, а ты никак не избавишься от привычки делать мне наставления. Не можешь ли ты принять к сведению, что я сама знаю, как мне жить и как не жить?
– Черт возьми, задала ты мне жару, – улыбнулся он, не принимая ее слов всерьез.
Она окунула пальцы в мисочку с теплой водой, где плавал кружок лимона, чтобы лучше смывался жир, вытерла руки салфеткой и промокнула губы. – Если ты будешь продолжать разговор в том же духе, то испортишь мне аппетит.
– Было бы жаль, – признал он.
– Значит, решено? Поэтому давай поговорим о чем-нибудь другом. Как идут твои коммерческие дела?
– Можно подумать, что это тебя интересует.
– Ты прав, вопрос глупый. Ведь по тебе сразу видно, что успешно. – Катрин глотнула вина. – Кстати, на ночь я остаюсь в Дюссельдорфе. Благодаря твоей квартире я всегда могу себе это позволить. Я действительно очень благодарна тебе за нее, папа. Не считаю этот факт пустяком.
– У тебя есть какие-нибудь планы на вечер?
– Пока нет. Я приехала только чтобы повидать тебя и кое-что закупить на Рождество. Хочу раздобыть что-нибудь такое, чего в Гильдене не сыщешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62