Кто это напечатает?
– Да, ты действительно можешь писать. Это сделано профессионально.
Адам молча чертил кружочки на обложке учебника.
– Вот послушай, Дели! – мисс Баретт начала читать сочинение Адама.
Слушая звуки ее грудного голоса, Дели смотрела на продолговатые белые облака, которые делили небо на три разноцветные полосы: темно-синяя, почти фиолетовая, затем нежно-голубая, а внизу – совсем бледная, будто припорошенная золотым порошком. Поглощенная созерцанием красок небосвода, она услышала:
– Эта аллегория о слепом художнике… она имеет глубокий смысл: поэт, который не может выразить себя, да, Адам?
Юноша нахмурил красивые брови и сжал челюсти так, что на скулах выступили желваки. Он ничего больше не сказал. Дели смотрела на него удивленно: последнее время он вел себя очень странно. Мисс Баретт сделала вид, что не заметила необычного выражения его лица.
– А ты не пробовал писать стихи, Адам? – спросила она.
Тот бросил на стол раскрытую школьную тетрадку.
– Только эти!
Мисс Баретт нетерпеливо ее захлопнула.
– Я имею в виду не упражнения в переводе с латинского. Есть у тебя свои собственные стихи?
– Нет, – сказал он, заливаясь краской до самых корней волос. Даже уши у него порозовели. Дороти Баретт раскаялась в своей настойчивости. О, эти страдания юности, эта мучительная застенчивость! Она не хотела бы вновь сделаться юной, уязвимой и незащищенной. Ее вполне устраивал тот защитный панцирь, который нарастал с годами.
– Ну, тогда давай переводи вот этот отрывок из Вергилия. А ты, Дели, садись рядом со мной и слушай.
Она поспешно пролистала несколько страниц латинской грамматики. В душе она считала, что Адам уже вышел из того возраста, когда его могла обучать женщина, да еще привлекательная женщина. Достаточно вспомнить, как волновала ее и ее подруг по женской гимназии присутствие красивого мужчины.
Дели медленно брела вдоль песчаного обрыва, бросая в реку куски древесной коры. Она старательно избегала смотреть на Адама, который стоял у самой кромки воды, задумчиво созерцая речной поток. Но вот он поднял голову и увидел ее.
– Пойдем погуляем, Дел, – предложил он. Обрадованная, она сбежала вниз. Теперь она уже не посмела взять его за руку, как сделала бы это, не задумываясь, всего полгода назад. Они чинно прошли бок о бок – до песчаного холма у излучины, потом обошли ее по дуге – до купы казуарин в низине.
С реки налетел легкий освежающий бриз; плутая среди тонких свисающих ветвей, он пел свою печальную песню. Адам отстал, чтобы сорвать с ветки круглый плод в шершавом гнезде. Он стоял и смотрел на него, задумавшись о чем-то своем.
– Пойдем! – настойчиво позвала Дели. – Ведь мы собирались гулять.
Адам подошел.
– А почему бы нам не погулять здесь? – полюбопытствовал он.
– Но эти дубы… Они – женщины!
– Женщины-дубы? Я предпочитаю называть их казуаринами. Но что в них особенного? Впрочем, они действительно напоминают негритянок с длинными распущенными волосами.
– Они… Они стонут, как море…
– Понимаю… Извини, пожалуйста.
Говорить с Адамом – одно удовольствие. Ему не приходится объяснять все подробно. Никогда не плававший на паруснике, он догадывается, однако, что ветер, свистящий в тонких ветвях, напоминает девочке свист ветра в корабельной оснастке. А еще как шумят волны у подножия отвесной скалы, где погребены ее родители.
Когда Дели впервые прошла через эту низину с поющими деревьями, она разразилась слезами – иллюзия была полной, особенно если закрыть глаза. Тогда же ей приснилась длинная белая набережная, про которую ей рассказывал капитан Джонстон, когда судно «Муррей» отчалило от берега. Она шла вдоль подножия дюны, а перед ней одна за другой накатывались высокие волны: спереди морские, а сзади – песчаные, похожие на замерзшую пену. Она была абсолютно одна на той набережной – ни крика чайки, ни малейшего намека на живое существо; только глухой рокот прибоя. И когда она осознала свое одиночество в этом жестоком мире, ее охватил такой страх и вместе – такое чувство прекрасного, что она проснулась.
Когда они пришли к следующей излучине, где было не так ветрено, Адам вдруг достал из нагрудного кармана лист бумаги.
– Прочти это, Дел…
Она взяла листок, исписанный короткими ровными строчками, и догадалась, что это стихи. Адам отвернулся и начал ковырять песок носком своего ботинка.
Все для тебя, любимая,
Все для одной тебя:
Месяца свет жемчужный,
Яркие краски дня.
Прочитав все, что было на листе, она воззрилась на него почти с благоговением.
– Чудно, Адам! Это ты сам сочинил?
– Да, у меня очень много стихов.
– Ты мне их покажешь?
– Может быть. Что ты о них думаешь?
– Я же сказала: они очень красивые.
– Но это некритический подход. Я хочу знать, может, что-нибудь в них не так?
– Ну-у… Мне кажется, не стоит писать «сверкание звезд». По-моему, это не очень удачно.
– Может, ты и права. Но не писать же «блеск звезд»! Звезды – не ботинки, чтобы блестеть.
– Наверное есть более подходящее слово! Может, «мерцание»?
– Ни одно из них не годится, – он довольно бесцеремонно отобрал у нее листок, из чего Дели заключила, что он вовсе не нуждался в ее критических замечаниях. Просто ему было необходимо показать – все равно кому – свои детища.
– У тебя есть при себе другие стихи? – спросила Дели, и он дал ей новый листок. Прочитав, она воскликнула.
– Они просто великолепны, Адам! Почему бы не показать их мисс Баретт?
– Как могу я это сделать, цыпленок? Все эти стихи написаны о ней!..
– О, Адам! – она восторженно всплеснула руками. – Ты хочешь сказать, что любишь ее?
Он мучительно стиснул зубы.
– Тебе не понять, как я ее люблю! – сказал он, не отрывая глаз от реки.
Дели села на песок, не в состоянии переварить это известие. Адам влюблен в мисс Баретт! Как это романтично! Он сочиняет для нее стихи, он чахнет, и только она, Дели, знает его тайну.
Девочка искоса взглянула на кузена: плотная фигура, здоровый румянец на щеках. Нет, не похоже, чтобы он так уж иссох от любовной тоски. Видно, заботы тетушки Эстер и его здоровый молодой аппетит спасают от губительного воздействия безответной любви.
– Я рада, что ты сказал мне, Адам! Это потрясающе интересно!
– Интересно? У меня в душе настоящий ад, – мрачно изрек он.
– Она прелесть, правда?
– Правда.
Оба глубоко вздохнули и стали смотреть за реку. Адам стоял, широко расставив ноги, подавшись вперед; Дели сидела на песке, опираясь на свою тонкую руку. Вместе они составляли выразительную группу: «юность, отдыхающая у кромки текущей мимо воды». Но они этого не знали. Солнечные лучи играли на их блестящих волосах – почти черных у Дели, каштановых с золотистым отливом – у Адама.
Внезапно солнце скрылось за тучу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202
– Да, ты действительно можешь писать. Это сделано профессионально.
Адам молча чертил кружочки на обложке учебника.
– Вот послушай, Дели! – мисс Баретт начала читать сочинение Адама.
Слушая звуки ее грудного голоса, Дели смотрела на продолговатые белые облака, которые делили небо на три разноцветные полосы: темно-синяя, почти фиолетовая, затем нежно-голубая, а внизу – совсем бледная, будто припорошенная золотым порошком. Поглощенная созерцанием красок небосвода, она услышала:
– Эта аллегория о слепом художнике… она имеет глубокий смысл: поэт, который не может выразить себя, да, Адам?
Юноша нахмурил красивые брови и сжал челюсти так, что на скулах выступили желваки. Он ничего больше не сказал. Дели смотрела на него удивленно: последнее время он вел себя очень странно. Мисс Баретт сделала вид, что не заметила необычного выражения его лица.
– А ты не пробовал писать стихи, Адам? – спросила она.
Тот бросил на стол раскрытую школьную тетрадку.
– Только эти!
Мисс Баретт нетерпеливо ее захлопнула.
– Я имею в виду не упражнения в переводе с латинского. Есть у тебя свои собственные стихи?
– Нет, – сказал он, заливаясь краской до самых корней волос. Даже уши у него порозовели. Дороти Баретт раскаялась в своей настойчивости. О, эти страдания юности, эта мучительная застенчивость! Она не хотела бы вновь сделаться юной, уязвимой и незащищенной. Ее вполне устраивал тот защитный панцирь, который нарастал с годами.
– Ну, тогда давай переводи вот этот отрывок из Вергилия. А ты, Дели, садись рядом со мной и слушай.
Она поспешно пролистала несколько страниц латинской грамматики. В душе она считала, что Адам уже вышел из того возраста, когда его могла обучать женщина, да еще привлекательная женщина. Достаточно вспомнить, как волновала ее и ее подруг по женской гимназии присутствие красивого мужчины.
Дели медленно брела вдоль песчаного обрыва, бросая в реку куски древесной коры. Она старательно избегала смотреть на Адама, который стоял у самой кромки воды, задумчиво созерцая речной поток. Но вот он поднял голову и увидел ее.
– Пойдем погуляем, Дел, – предложил он. Обрадованная, она сбежала вниз. Теперь она уже не посмела взять его за руку, как сделала бы это, не задумываясь, всего полгода назад. Они чинно прошли бок о бок – до песчаного холма у излучины, потом обошли ее по дуге – до купы казуарин в низине.
С реки налетел легкий освежающий бриз; плутая среди тонких свисающих ветвей, он пел свою печальную песню. Адам отстал, чтобы сорвать с ветки круглый плод в шершавом гнезде. Он стоял и смотрел на него, задумавшись о чем-то своем.
– Пойдем! – настойчиво позвала Дели. – Ведь мы собирались гулять.
Адам подошел.
– А почему бы нам не погулять здесь? – полюбопытствовал он.
– Но эти дубы… Они – женщины!
– Женщины-дубы? Я предпочитаю называть их казуаринами. Но что в них особенного? Впрочем, они действительно напоминают негритянок с длинными распущенными волосами.
– Они… Они стонут, как море…
– Понимаю… Извини, пожалуйста.
Говорить с Адамом – одно удовольствие. Ему не приходится объяснять все подробно. Никогда не плававший на паруснике, он догадывается, однако, что ветер, свистящий в тонких ветвях, напоминает девочке свист ветра в корабельной оснастке. А еще как шумят волны у подножия отвесной скалы, где погребены ее родители.
Когда Дели впервые прошла через эту низину с поющими деревьями, она разразилась слезами – иллюзия была полной, особенно если закрыть глаза. Тогда же ей приснилась длинная белая набережная, про которую ей рассказывал капитан Джонстон, когда судно «Муррей» отчалило от берега. Она шла вдоль подножия дюны, а перед ней одна за другой накатывались высокие волны: спереди морские, а сзади – песчаные, похожие на замерзшую пену. Она была абсолютно одна на той набережной – ни крика чайки, ни малейшего намека на живое существо; только глухой рокот прибоя. И когда она осознала свое одиночество в этом жестоком мире, ее охватил такой страх и вместе – такое чувство прекрасного, что она проснулась.
Когда они пришли к следующей излучине, где было не так ветрено, Адам вдруг достал из нагрудного кармана лист бумаги.
– Прочти это, Дел…
Она взяла листок, исписанный короткими ровными строчками, и догадалась, что это стихи. Адам отвернулся и начал ковырять песок носком своего ботинка.
Все для тебя, любимая,
Все для одной тебя:
Месяца свет жемчужный,
Яркие краски дня.
Прочитав все, что было на листе, она воззрилась на него почти с благоговением.
– Чудно, Адам! Это ты сам сочинил?
– Да, у меня очень много стихов.
– Ты мне их покажешь?
– Может быть. Что ты о них думаешь?
– Я же сказала: они очень красивые.
– Но это некритический подход. Я хочу знать, может, что-нибудь в них не так?
– Ну-у… Мне кажется, не стоит писать «сверкание звезд». По-моему, это не очень удачно.
– Может, ты и права. Но не писать же «блеск звезд»! Звезды – не ботинки, чтобы блестеть.
– Наверное есть более подходящее слово! Может, «мерцание»?
– Ни одно из них не годится, – он довольно бесцеремонно отобрал у нее листок, из чего Дели заключила, что он вовсе не нуждался в ее критических замечаниях. Просто ему было необходимо показать – все равно кому – свои детища.
– У тебя есть при себе другие стихи? – спросила Дели, и он дал ей новый листок. Прочитав, она воскликнула.
– Они просто великолепны, Адам! Почему бы не показать их мисс Баретт?
– Как могу я это сделать, цыпленок? Все эти стихи написаны о ней!..
– О, Адам! – она восторженно всплеснула руками. – Ты хочешь сказать, что любишь ее?
Он мучительно стиснул зубы.
– Тебе не понять, как я ее люблю! – сказал он, не отрывая глаз от реки.
Дели села на песок, не в состоянии переварить это известие. Адам влюблен в мисс Баретт! Как это романтично! Он сочиняет для нее стихи, он чахнет, и только она, Дели, знает его тайну.
Девочка искоса взглянула на кузена: плотная фигура, здоровый румянец на щеках. Нет, не похоже, чтобы он так уж иссох от любовной тоски. Видно, заботы тетушки Эстер и его здоровый молодой аппетит спасают от губительного воздействия безответной любви.
– Я рада, что ты сказал мне, Адам! Это потрясающе интересно!
– Интересно? У меня в душе настоящий ад, – мрачно изрек он.
– Она прелесть, правда?
– Правда.
Оба глубоко вздохнули и стали смотреть за реку. Адам стоял, широко расставив ноги, подавшись вперед; Дели сидела на песке, опираясь на свою тонкую руку. Вместе они составляли выразительную группу: «юность, отдыхающая у кромки текущей мимо воды». Но они этого не знали. Солнечные лучи играли на их блестящих волосах – почти черных у Дели, каштановых с золотистым отливом – у Адама.
Внезапно солнце скрылось за тучу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202