В другой раз Адам должен был ехать с отцом проверять овечьи стада. Дели очень любила верховую езду, несмотря на то, что ей приходилось довольствоваться либо старым мерином Барни, либо упитанным пони Лео. Девочка рассчитывала присоединиться к ним, захватив с собой все необходимое для ленча на природе, но опять вмешалась Эстер.
– Я должна сегодня обработать уйму абрикосов, – сказала она. – Мне потребуется твоя помощь, Филадельфия.
Волей-неволей пришлось остаться дома, чтобы вырезать двойные кружки из оберточной бумаги, окунать их в молоко и закрывать ими банки с горячим вареньем. Когда этот «пергамент» подсыхал, девочка брала гусиное перо, специально предназначенное для этой цели, выводила чернилами на каждой банке: «Абрикосы-93». Было совсем не обязательно писать «1893», потому что девятнадцатый век шел уже очень давно и никто не мог спутать его ни с каким другим.
14
И снова зеленые лужайки близ дома запестрели осенними грибами. Подошла пора метить подросших ягнят. Адам, как и в прошлый год, наотрез отказался принимать в этом участие и старался держаться подальше от гуртов. Как все слабохарактерные люди, Чарльз быстро переходил от уговоров к угрозам, стремясь укрепить отцовский авторитет. Правда, на Адама не действовало ни то ни другое. Мать негласно держала его сторону.
Высокий, крепкого сложения Адам выглядел старше своих лет. Ему не было еще и семнадцати, а в его облике уже угадывались признаки мужественности и уверенности в себе. Ростом он уже превосходил мисс Баретт, с которой любил вести глубокомысленные споры о жизни, о поэзии. Все свободное время он читал, запершись у себя в комнате.
Однажды после уроков Дели стала искать брата. Постучав, она приоткрыла дверь его комнаты и просунула внутрь голову. Он бросил на нее такой свирепый взгляд, что она испугалась. Что-то совершенно новое было в его лице – меланхолическая складка у бровей, сжатые губы, – совсем недавно они были мягкими, припухлыми губами подростка. На постели валялись листы бумаги, он зажал огрызок карандаша. Адам поспешно собрал листки и спросил не слишком любезно:
– Тебе чего надо?
– Нич-чего… – пролепетала она. – Я хотела пойти к Или, чтобы помочь ему загнать коров…
– Ну так иди!
Она побрела прочь, спрашивая себя, куда девался веселый участник ее игр, каким Адам был еще минувшим летом, и откуда взялся этот погруженный в себя незнакомец?
По вечерам, когда семья собиралась в гостиной, часто вспыхивали споры и пререкания, особенно между отцом и сыном.
Мисс Баретт учила Дели вышивать. Девочка страшно не любила это занятие, но когда она садилась на низкий табурет так, чтобы ее лицо было на уровне колен гувернантки, и наблюдала, как ее длинные пальцы с ухоженными миндалевидными ногтями уверенно снуют среди ярких нитей, девочку охватывало чувство глубокого покоя и умиротворения.
Чарльз просматривал вчерашний номер «Риверайн Геральд», Адам с головой ушел в чтение томика поэзии, который дала ему мисс Баретт, а Эстер раскладывала пасьянс на низеньком столике, поставленном у камина.
Чарльз вдруг заерзал, запыхтел, шурша газетой. Явный признак того, что он что-то вычитал.
– Вот, не угодно ли? Некоторые горячие головы из стригалей разъезжают по стране и подбивают профсоюз организовать забастовку. Не исключено, что в этом году нам придется стричь овец самим. Слышишь, Адам? Отвечай, когда к тебе обращается отец!
Сын поднял на него отсутствующий взгляд.
– Ты понял меня? Я сказал, что мы можем в этом году остаться без стригалей. Если они и дальше намерены подрывать овцеводство своими забастовками, их надо усмирить.
Адам насмешливо скривил губы:
– А кто может им помешать? Уж не хочешь ли ты сказать, что надо стрелять в свободных граждан, как это сделали в Европе? В конце концов у них есть поводы для недовольства.
– Можно подумать, что ты на их стороне! А между тем пора бы тебе браться за ножницы. Как ты на это смотришь?
– Я не собираюсь заниматься стрижкой: терпеть не могу овец.
– Ты будешь делать то, что тебе велят! А не хочешь – можешь уходить из дома!
– И уйду!
Они смотрели друг на друга почти с ненавистью.
– Но ведь такой нужды может и не возникнуть, – поспешила вмешаться Эстер. – А уж если нам придется невмоготу, Адам, конечно, не откажется помочь.
Сын хотел было ей возразить, но мисс Баретт сделала ему знак, и он смолчал. Чарльз раздраженно перевернул газетную страницу и продолжил чтение.
В гостиной вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь шлепанием карт о стол – Эстер всегда раскладывала их весьма энергично. Вдруг Адам издал громкое восклицание и, не отрывая глаз от книги, зашевелил губами, повторяя про себя прочитанный отрывок. Потом он встал со своего места, пересек комнату, уселся на полу у ног мисс Баретт и положил раскрытую книгу ей на колени. Дели проворно подхватила вышивание.
– Взгляните… пробормотал он. – Ведь я как раз это пытался выразить… Именно это!
– Я так и думала, что ты найдешь у Омара Хаяма созвучные тебе настроения, – улыбнулась гувернантка. – Позднее я дам тебе Шопенгауэра.
Адам сделал прорыв к интимности сквозь разделяющий их магический круг. Дороти Баретт мечтательно смотрела на пламя камина, тогда как Адам зачарованно уставился на нее, как смотрят на прорицательницу. Резкий голос Эстер прорезал тишину:
– Адам, подойди ко мне! У меня что-то не ладится с пасьянсом. Смотри, одни только темные масти. Может, ты мне подскажешь?
Адам упрямо мотнул головой, но черные глаза матери были непреклонны. Он встал, перегнулся через стол, выдернул из колоды бубнового валета и положил поверх крестовой дамы. Потом он вернулся на свое место на кушетке и вновь углубился в чтение.
– Ах, вот он, голубчик! Глаза у Адама молодые, не то, что мои! – приговаривала Эстер.
Дели подметила, что тете каждый раз требовалась помощь сына, когда тот слишком уж увлекался беседой с мисс Баретт.
Между тем Эстер и Чарльз были подчеркнуто вежливы и холодны друг с другом. Чарльз продолжал спать отдельно.
Когда доставляли почту за минувшую неделю и вскрывали сургучные печати, сердце Дели каждый раз замирало от страха: что если из сумки достанут письмо для мисс Баретт? Однако к началу зимы место для нее еще не было найдено. В классной комнате между Адамом и Дели шла здоровая конкуренция: она обгоняла его в рисовании и географии, зато его сочинения ставились ей в пример.
– На этот раз у тебя получилось нечто необыкновенное, – сказала однажды утром гувернантка, просмотрев его работу.
Краска смущения залила чистый юношеский лоб; он бросил взгляд на стол, потом посмотрел вверх из-под насупленных бровей. Лицо его оставалось угрюмым.
– Ну и что из того? Я и сам знаю, что могу писать, только это никому не нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202