Я приехал в Ленинград на время зимних студенческих каникул и однажды взял билет в кинотеатр «Великан». До начала сеанса было еще более часа, и я пошел бродить по скверу, но вскоре замерз и вернулся к кинотеатру. Его фойе выглядело как концертный зал, и я почти не удивился, когда объявили, что выступит симфонический оркестр, который исполнит вторую часть Пятой симфонии Чайковского.
...Оркестр начал тихо и убаюкивающе, как будто вздыхая. Я стал рассматривать музыкантов. Вот один из них - в середине второго ряда - немолодой, с черными, коротко подстриженными волосами, чуть откинулся назад от пюпитра, приподнял блестящий медный инструмент («скрученный в бараний рог», - почему-то подумалось мне), и раздался робкий, дрожащий звук, похожий на человеческий голос. Оркестр «отошел» на задний план, создав тихо звучащий фон.
Дирижер и зал, казалось, затаив дыхание, слушали валторну. Она пела печальную, задумчивую мелодию, очень простую и нежную. Прелесть ее сразу же покорила меня - она словно жаловалась на что-то и просила участия. Это была настоящая песня, но только без слов, и вот эту песню я понимал.
Чуть стихла она, навстречу из оркестра поднялась другая песня, в которой уже чувствовалась радость, какое-то утреннее, рассветное настроение. Это было похоже на робкое ответное признание, вызванное песней валторны. Оно еще не яркое, цвета ранней зари, но обещает солнце... И вот уже смело, без тени неуверенности, вновь появляется в оркестре тема валторны, подхваченная всеми инструментами.
Вызвав неожиданное робкое признание, она уже. радостно требует полного откровения. И это откровение следует ласково, нежно и широко, как раскрытые объятия, звучит мелодия песни...
Кто хоть раз мечтал в юности об ответном чувстве, тот поймет смутно зародившуюся тогда в моем воображении аналогию, которая впоследствии развилась до ясно видимой сцены диалога влюбленных - Ромео и Джульетты.
К сожалению, далеко не всегда бывают так удачны первые встречи с большой музыкой: многие люди и по сей день при звуках сонаты или симфонии выключают радио. И никакие уговоры не помогают. Иногда можно было бы просто брать таких людей за руки и вести на концерт. Впрочем, гарантировать успех в таком случае нельзя... Но зато, если момент был выбран удачно, если душа уже была настроена на «волну большой музыки», то происходит неожиданное: открывается ранее не изведанная в музыке поэзия высоких мыслей и чувств. Душа человека, как лилия навстречу утреннему солнцу, раскрывается навстречу музыке.
Солнце большой музыки вливает свою энергию в самые высокие движения нашей души. Не случайно же Бетховен сказал, что «музыка - это откровение более высокое, чем мудрость и философия».
Говорят, что каждое музыкальное произведение рождается два раза: первый раз, когда его создает композитор и записывает в виде нотных знаков, и второй раз, когда его исполняют музыканты. И у каждого исполнителя одно и то же произведение будет звучать по-разному: в нём отразятся темперамент и творческая индивидуальность не только автора, но и самого исполнителя. И может быть, иной автор удивился бы, услышав свое произведение в интерпретации исполнителя.
Бывает и так, что великий композитор одновременно и гениальный исполнитель-виртуоз. Казалось бы, когда он сам исполняет свое произведение - содержание исчерпано, лучше истолковать нельзя. Но вот что рассказал в книге «Музыка для всех нас» знаменитый американский дирижер Леопольд Стоковский.
Он прослушал запись соль-минорного этюда Рахманинова в блестящем авторском исполнении и следом за тем - запись этого произведения в исполнении Владимира Горовица. Другая интерпретация оказалась тоже интересной, убедительной. Л. Стоковский пишет: «Педант сказал бы, что Рахманинов как композитор наверняка точно знает, как надо исполнять свою музыку, что другой пианист, сыгравший его произведение по-своему, допускает произвол. Но истинный артист знает, что в области искусства нет ни пределов, ни канонов и что одно и то же произведение может быть исполнено совершенно по-разному».
Можно сказать, что музыкальное произведение рождается еще и в третий раз - в сердце и душе слушателя в процессе восприятия музыки. Она ведь говорят нам о жизни, отвечая каким-то нашим собственным жизненным впечатлениям.
В одной из школ педагоги, любящие музыку, провели такой эксперимент. На следующий после концерта день школьникам было предложено написать небольшое сочинение о том, какое впечатление произвела на них Первая симфония Калинникова. И почти все написали, что увидели в музыке картины родной русской природы.
Бывает и так, что картина природы, наблюдаемая человеком, вдруг помогает ему оценить впервые красоту звучащей в этот момент музыки. Вот как описывает свое «открытие» музыки один из многочисленных ее почитателей:
«Было это лет семь назад, когда я еще ходил в школу. Очень редко приходилось слушать серьезную музыку, которая, как мне тогда казалось, просто портит людям нервы, и только попусту тратится на нее время. Но однажды утром, проснувшись, я услышал звуки музыки. Было рано, только начинало всходить солнце, и я стал неожиданно для себя приходить к выводу: как удивительно точно отражается природа, ее красота в мелодии. И когда окончилась мелодия, я еще долго не мог оторваться от картины природы. И мне показалось, что слух продолжает улавливать прекрасные звуки и что сама прелесть пробуждающегося дня является продолжением мелодии. Так впервые я ощутил прекрасное в музыке, почувствовал, что она неразрывно связана с природой, с настроением людей. И сейчас, слушая это же произведение Листа, я всегда замираю».
Большая музыка способна передать любое состояние человеческого духа. Близки ей и образы суровые, военные. Один офицер - любитель музыки - рассказывал, что «Эгмонт» Бетховена воскрешает в нем воспоминания о годах Великой Отечественной войны и этим дорог ему. Слушая «Эгмонта», он будто заново переживает все, связанное с событиями на фронте, с потерей близких людей, с радостью освобождения пленных.
Вообще, мне кажется, ни один композитор не стал бы претендовать на то, чтобы его творения понимали точно так, как он сам. Иначе Чайковский не скрывал бы программу своей Шестой симфонии, которая, по его признанию, легла в основу этого произведения...
ЧАЙКОВСКИЙ ОБЪЯСНЯЕТ ЧАЙКОВСКОГО
Когда-то Петр Ильич Чайковский писал не без горечи: «Предубежденный человек может примириться с оперой после нескольких виденных представлений, но сколько нужно времени, чтобы хорошая симфония могла быть оценена массой публики по достоинству? Однако ж, - признался композитор, - несмотря на весь соблазн оперы, я с бесконечно большим удовольствием и наслаждением пишу симфонию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
...Оркестр начал тихо и убаюкивающе, как будто вздыхая. Я стал рассматривать музыкантов. Вот один из них - в середине второго ряда - немолодой, с черными, коротко подстриженными волосами, чуть откинулся назад от пюпитра, приподнял блестящий медный инструмент («скрученный в бараний рог», - почему-то подумалось мне), и раздался робкий, дрожащий звук, похожий на человеческий голос. Оркестр «отошел» на задний план, создав тихо звучащий фон.
Дирижер и зал, казалось, затаив дыхание, слушали валторну. Она пела печальную, задумчивую мелодию, очень простую и нежную. Прелесть ее сразу же покорила меня - она словно жаловалась на что-то и просила участия. Это была настоящая песня, но только без слов, и вот эту песню я понимал.
Чуть стихла она, навстречу из оркестра поднялась другая песня, в которой уже чувствовалась радость, какое-то утреннее, рассветное настроение. Это было похоже на робкое ответное признание, вызванное песней валторны. Оно еще не яркое, цвета ранней зари, но обещает солнце... И вот уже смело, без тени неуверенности, вновь появляется в оркестре тема валторны, подхваченная всеми инструментами.
Вызвав неожиданное робкое признание, она уже. радостно требует полного откровения. И это откровение следует ласково, нежно и широко, как раскрытые объятия, звучит мелодия песни...
Кто хоть раз мечтал в юности об ответном чувстве, тот поймет смутно зародившуюся тогда в моем воображении аналогию, которая впоследствии развилась до ясно видимой сцены диалога влюбленных - Ромео и Джульетты.
К сожалению, далеко не всегда бывают так удачны первые встречи с большой музыкой: многие люди и по сей день при звуках сонаты или симфонии выключают радио. И никакие уговоры не помогают. Иногда можно было бы просто брать таких людей за руки и вести на концерт. Впрочем, гарантировать успех в таком случае нельзя... Но зато, если момент был выбран удачно, если душа уже была настроена на «волну большой музыки», то происходит неожиданное: открывается ранее не изведанная в музыке поэзия высоких мыслей и чувств. Душа человека, как лилия навстречу утреннему солнцу, раскрывается навстречу музыке.
Солнце большой музыки вливает свою энергию в самые высокие движения нашей души. Не случайно же Бетховен сказал, что «музыка - это откровение более высокое, чем мудрость и философия».
Говорят, что каждое музыкальное произведение рождается два раза: первый раз, когда его создает композитор и записывает в виде нотных знаков, и второй раз, когда его исполняют музыканты. И у каждого исполнителя одно и то же произведение будет звучать по-разному: в нём отразятся темперамент и творческая индивидуальность не только автора, но и самого исполнителя. И может быть, иной автор удивился бы, услышав свое произведение в интерпретации исполнителя.
Бывает и так, что великий композитор одновременно и гениальный исполнитель-виртуоз. Казалось бы, когда он сам исполняет свое произведение - содержание исчерпано, лучше истолковать нельзя. Но вот что рассказал в книге «Музыка для всех нас» знаменитый американский дирижер Леопольд Стоковский.
Он прослушал запись соль-минорного этюда Рахманинова в блестящем авторском исполнении и следом за тем - запись этого произведения в исполнении Владимира Горовица. Другая интерпретация оказалась тоже интересной, убедительной. Л. Стоковский пишет: «Педант сказал бы, что Рахманинов как композитор наверняка точно знает, как надо исполнять свою музыку, что другой пианист, сыгравший его произведение по-своему, допускает произвол. Но истинный артист знает, что в области искусства нет ни пределов, ни канонов и что одно и то же произведение может быть исполнено совершенно по-разному».
Можно сказать, что музыкальное произведение рождается еще и в третий раз - в сердце и душе слушателя в процессе восприятия музыки. Она ведь говорят нам о жизни, отвечая каким-то нашим собственным жизненным впечатлениям.
В одной из школ педагоги, любящие музыку, провели такой эксперимент. На следующий после концерта день школьникам было предложено написать небольшое сочинение о том, какое впечатление произвела на них Первая симфония Калинникова. И почти все написали, что увидели в музыке картины родной русской природы.
Бывает и так, что картина природы, наблюдаемая человеком, вдруг помогает ему оценить впервые красоту звучащей в этот момент музыки. Вот как описывает свое «открытие» музыки один из многочисленных ее почитателей:
«Было это лет семь назад, когда я еще ходил в школу. Очень редко приходилось слушать серьезную музыку, которая, как мне тогда казалось, просто портит людям нервы, и только попусту тратится на нее время. Но однажды утром, проснувшись, я услышал звуки музыки. Было рано, только начинало всходить солнце, и я стал неожиданно для себя приходить к выводу: как удивительно точно отражается природа, ее красота в мелодии. И когда окончилась мелодия, я еще долго не мог оторваться от картины природы. И мне показалось, что слух продолжает улавливать прекрасные звуки и что сама прелесть пробуждающегося дня является продолжением мелодии. Так впервые я ощутил прекрасное в музыке, почувствовал, что она неразрывно связана с природой, с настроением людей. И сейчас, слушая это же произведение Листа, я всегда замираю».
Большая музыка способна передать любое состояние человеческого духа. Близки ей и образы суровые, военные. Один офицер - любитель музыки - рассказывал, что «Эгмонт» Бетховена воскрешает в нем воспоминания о годах Великой Отечественной войны и этим дорог ему. Слушая «Эгмонта», он будто заново переживает все, связанное с событиями на фронте, с потерей близких людей, с радостью освобождения пленных.
Вообще, мне кажется, ни один композитор не стал бы претендовать на то, чтобы его творения понимали точно так, как он сам. Иначе Чайковский не скрывал бы программу своей Шестой симфонии, которая, по его признанию, легла в основу этого произведения...
ЧАЙКОВСКИЙ ОБЪЯСНЯЕТ ЧАЙКОВСКОГО
Когда-то Петр Ильич Чайковский писал не без горечи: «Предубежденный человек может примириться с оперой после нескольких виденных представлений, но сколько нужно времени, чтобы хорошая симфония могла быть оценена массой публики по достоинству? Однако ж, - признался композитор, - несмотря на весь соблазн оперы, я с бесконечно большим удовольствием и наслаждением пишу симфонию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41