Шли годы. Если Шуберт не спрашивал Хюттенбреннера, какова судьба его детища, то, вероятно, потому, что изо дня в день горел в творческом огне: он торопился, как будто чувствуя, что проживет недолго... Умер он на тридцать втором году жизни.
Теперь уже ничто не мешало Хюттенбреннеру дер­жать рукопись Неоконченной симфонии у себя. После того как ода пролежала у Ансельма шесть лет при жизни Шуберта, она могла спокойно находиться в безвестности еще тридцать шесть лет. Правда, о трогательной «забо­те» друга Шуберта знал брат Ансельма - Йозеф. Но из восторженного почитателя Шуберта Йозеф Хюттенбреннер давно уже превратился в не менее востор­женного почитателя Ансельма.
Минуло много лет. Все новые и новые творения Шу­берта, почти неизвестные слушателям при жизни ком­позитора, стали исполняться с успехом не только в Авст­рии, но и в других странах. Так, Мендельсон-Бартольди с блеском исполнил его Большую до-мажорную симфо­нию. Но одно из лучших, если не лучшее произведение Шуберта было по-прежнему спрятано в квартире Ансель­ма Хюттенбреннера. Сам он продолжал сочинять и все еще мечтал о лаврах, которыми, увы, никто его не вен­чал. Тем более боялся он выпустить на волю произведе­ние своего бессмертного соперника. Он словно чувство­вал, что после этого все его мечты о славе, равной славе Шуберта, померкнут, как луна при свете солнца.
Только наедине с самим собой, ревниво - в который раз! - проигрывал он Неоконченную симфонию в соб­ственном (!) фортепианном переложении. Наверное, так же когда-то в сотый раз слушал моцартовского «Дон-Жуана» Сальери...
Нет, Ансельм не был совсем уж неблагодарным к памяти друга... Он написал очерк «Эпизоды из жизни композитора песен Франца Шуберта». Но ведь и здесь он не отступился от своего, признавая Франца только как «композитора песен». Неоконченная симфония в очерке даже не упоминалась, как будто ее не существо­вало вообще.
Конечно, и Ансельм, и его брат Йозеф понимали, что они держат в руках. Вот что сказал о симфонии Шубер­та тридцать лет спустя после его смерти Йозеф Хюттенбреннер в записях, сделанных для себя: «Ее можно по­ставить наравне со всеми бетховенскими».
Между тем время шло. Ансельм Хюттенбреннер со­старился и, подобно Сальери, мог теперь уже воочию убедиться в бессмертности творений Шуберта и в суетно­сти своих попыток попасть на Парнас. И он выпустил из рук тоскующую по людям невольницу.
Сказать по правде, он без всякой охоты отдал ее при­дворному капельмейстеру Иоганну Гербеку. Дирижеру было поставлено непременное условие: вместе с симфо­нией Шуберта исполнить какое-либо из сочинений Хюттенбреннера - увертюру, сонату или симфонию.
Несколько лет спустя Йозеф Хюттенбреннер писал в одном из писем: «Господин придворный капельмейстер Гербек - смертельный враг Ансельма и мой». Чем же Иоганн Гербек так досадил братьям Хюттенбреннерам? Он отказался исполнять произведения Ансельма, не по­нравившиеся ему. Симфонию же Франца Шуберта ис­полнил с великой радостью. Это произошло 17 декабря 1865 года. В этот день многострадальное сочинение Шу­берта словно родилось второй раз, чтобы никогда больше не умереть.
Композиторы Ансельм Хюттенбреннер и Антонио Сальери вошли в историю только как личности, чьи име­на связаны с именами великих композиторов, Шуберта и Моцарта. Впрочем, на си-минорной симфонии Шуберта Ансельм оставил свой неизгладимый след: ведь это он назвал ее Неоконченной! Увидев, что в ней всего две части, а не четыре, как требовали строгие классические каноны, он сделал вывод, что симфония «не дописана».
Он, конечно, мог бы выяснить у самого Шуберта, та­ков ли был замысел произведения, но он этого не сделал. Теперь мы понимаем почему: ведь симфония была спря­тана.
А мог ли Шуберт дарить музыкантам незавершенную вещь? Вряд ли. О своей законченности красноречиво го­ворит и сама симфония. Она рассказывает нам все, что хотело сказать, все, что излило в этих божественных звуках сердце Шуберта. Что же именно?
Может быть, вот это?.. Две главные вехи переживает в своей жизни человек: юность и зрелость. Не острота ли столкновений с жизнью в юности, не глубина ли пости­жения смысла жизни в зрелом возрасте как раз и состав­ляют содержание двух частей шубертовской симфонии? Вечное переплетение радости и печали, страданий и восторгов жизни пронизывает и насыщает ее звуковую ткань.
Но, пожалуй, не в толкованиях Неоконченной симфо­нии дело. Эту музыку надо слушать - она приносит большое счастье.
КОНЦЕРТ ДЛЯ ЛЕВОЙ РУКИ
Не верится, когда слушаешь по радио фортепьянный Концерт для левой руки французского композитора Мо­риса Равеля, что в этом произведении с оркестром сорев­нуется всего лишь одна рука пианиста - столь полно­звучной, полнокровной кажется партия фортепьяно. И неизбежно возникает вопрос: зачем понадобилось авто­ру - и это у него получилось! - добиваться эффекта такой нелегкой ценой? Вообще соперничать одному инст­рументу с оркестром дело не простое, а тут играет всего лишь одна рука. Если это упражнение в виртуозности, то при чем тогда оркестр?
Конечно, это не упражнение, а художественное про­изведение. История музыки знает случаи, когда появля­лись подобные сочинения. Есть, например, «леворучные» ноктюрн и прелюдия у Скрябина, которые он сочинил, когда «переиграл» правую руку. Чем, однако, вызвано появление на свет такого сложного произведения, как фортепьянный концерт?
Ответ, видимо, надо искать в самом сочинении, в истории его создания, в жизни автора.
Так что же стоит за Концертом для левой руки Мори­са Равеля? Прежде чем попытаться ответить самому себе на этот вопрос, мне захотелось еще раз услышать это произведение в концертном зале. Захотелось уви­деть, как происходит исполнение этого необыкновенного концерта...
...Пианист, народный артист СССР Яков Владимиро­вич Флиер неподвижно и задумчиво сидел перед инст­рументом; опершись руками о колени. И, словно боясь помешать этому сосредоточенному молчанию человека, тихо, очень тихо вступил оркестр. Медленными, осторож­ными волнами, на низких тонах зазвучала музыка. Вот прямо из этих волн выплыла медленная, глухо звучащая в низком регистре контрфагота мелодия. Ступеньками поднимается она вверх, как будто обретая уверенность. Однако не успевает окрепнуть. Ее перебивает новая мелодия, проникнутая грустно-задумчивым настроением. Она наплывает сверху светлым звучанием валторн и, кажется, отвечает своим характером задумчивому на­строению пианиста. Но первая мелодия, вновь появив­шись, решительно оттесняет ее, становясь все более во­левой.
Пианист остается так же неподвижен и погружен в свои мысли, и оркестр делает отчаянную попытку вы­вести его из задумчивого состояния - это ему удается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41