Одним из таких пропагандистов музыки был Стендаль.
Все началось с того, что в детстве его, словно подразнив, лишь немного поучили игре на скрипке и кларнете. А музыку он любил беззаветно и пронес эту любовь через всю жизнь. «Музыка была моей, быть может, самой сильной и наиболее дорого мне стоившей страстью, - писал Стендаль. - Она и сейчас, когда мне пятьдесят два года, еще цела и жива как никогда. Я прошел бы пешком сотни лье, я согласился бы недели пробыть в заключении, лишь бы прослушать «Дон-Жуана»...».
Став не музыкантом, а писателем, он в литературных произведениях отдал громадную дань своей любви к музыке. «Случаю было угодно, чтобы я стал записывать звуки, рождавшиеся в моей душе, с помощью типографских знаков». Больше того, Стендаль начал свою литературную карьеру не как романист, а как музыкальный критик, не имея музыкального образования!
Любя музыку, бесконечно много слушая ее, он понимал ее глубже многих профессиональных музыкантов. В этом можно убедиться, прочитав его «Письмо о Моцарте» и «Жизнь Россини». Тем не менее остался простым любителем музыки: «Я хотел бы, если только смогу, говорить о красоте не как анатом, а как художник: будучи сам невеждой, я вовсе не собираюсь поучать ученых».
Не желая оставаться в одиночестве, Стендаль ищет союзников среди рядовых любителей музыки, ставя их несравненно выше профессионалов-умников, любящих музыку «самую совершенную, которая когда-либо существовала», но любящих ее, «повинуясь голосу здравого смысла, рассудительно и умеренно».
С какой симпатией пишет он о некоторых чудаках - любителях музыки!
Так, Стендаль называет человека, который «не только не был в состоянии определять звуки, но не мог даже повторить четыре ноты подряд без того, чтобы ужасающим образом не сфальшивить». Однако «удивительнее всего было то, что при всем этом он любил музыку с такой страстью, какую редко можно встретить даже в Италии».
И этого человека, из которого, наверное, никогда бы не вышло хорошего музыканта, Стендаль ставит неизмеримо выше другого, обладавшего редкостным музыкальным слухом. Этот, второй, мог точно определить, какие звуки издают камни, по которым бьют молотком, какие ноты «поют» скрипящие блоки или несмазанные колеса крестьянских повозок; мог точно указать, какой инструмент фальшивит в большом оркестре. Но при всем этом он был абсолютно безразличен к музыке.
Несомненно, на первое место Стендаль ставит любовь к музыке, а потом уже знание нот, умение играть на каком-либо инструменте. Без этого умения можно прожить, получая от музыки в полной мере то, что она может дать человеку.
А что она дала, например, самому Стендалю? Вот несколько признаний писателя.
«...Когда только начинаешь любить музыку, поражаешься тому, что происходит в тебе, и мечтаешь лишь о том, чтобы вкушать это новое наслаждение, только что открытое тобой...»
«...Музыка должна дарить нам радость».
«...Слушая хорошую музыку, я мечтаю о том, чем в этот момент занято мое сердце».
«...Искусство существует, чтобы утешать. Когда в душу закрадутся сожаления, когда в жизни наступают осенние дни с их первыми печалями, когда недоверие встает как мрачный призрак за каждым деревенским плетнем, - вот когда стоило бы обратиться к музыке».
* * *
Когда вспоминаешь все приведенные здесь высказывания о музыке, бросается в глаза, что большинство из них принадлежит писателям. Значит ли это, что они более тонко чувствуют музыку и лучше других разбираются в ней? Нет, конечно. Просто эти люди владеют даром слова, умеют ярко и точно выразить то, что чувствуют все любители музыки. И нередко, для них разговор о музыке, слово о ней становится еще одним способом, случаем пережить музыкальные впечатления. «Раздумывая над искусством, чувствуешь его сильнее», - заметил Стендаль, для которого, кстати, и само литературное творчество было, по его выражению, способом записать «музыку своей души».
Итак, из всего, что мы узнали сейчас от любителей музыки, можно сделать вывод: музыка от простейших до самых совершенных своих форм действительно доступна каждому. И многое может дать человеку. Главное условие - не робеть и идти навстречу большим произведениям - опере, симфонии, и слушать, слушать, слушать. Быть серьезным в своих намерениях. Понимание музыки придет обязательно. И то, что человек откроет в ней, будет и открытием в нем самом лучшего, благородного, сердечного.
Все это мне хотелось бы высказать моему случайному собеседнику - водителю такси; убедить его в том, что, он не прав, думая, будто большая музыка создана не для него.
К сожалению, так думают очень многие. И вероятно, даже далеко не всех убедил я своими примерами...
Приведу еще один аргумент, по-моему, очень сильный и убедительный.
Вот как все было, со слов очевидца, старого большевика П. Н. Лепешинского:
«...Подползла проклятая зима 1919 года. Повсюду толки в Москве о топливном кризисе, о сыпняках... Жуткое чувство тревоги не только охватывает душу обывателя, но и проникает в кремлевские палаты. В зале большого Совнаркома царит тягостное настроение. Среди всеобщей унылой тишины представитель малого Совнаркома т. Галкин делает доклад относительно спорного, не вызвавшего полного единогласия в малом Совнаркоме, вопроса об отоплении государственных театров... Он не скупится на жесткие, суровые слова, характеризуя московские центры сценического искусства, как ненужные сейчас для рабоче-крестьянской республики. Чьи эстетические интересы и до сих пор обслуживают наши театры? Во всяком случае не трудового народа... Каково содержание современных пьес? Всё те же буржуазные оперы: «Кармен», «Травиата», «Евгений Онегин»... Уж лучше бы подмостки Большого театра были использованы для целей агитации и пропаганды. А между тем (и в этом месте голос оратора возвышается до мрачного пафоса) к нам идет и стучится уже в дверь страшная гостья... Смерть от сыпняка становится нашим бытовым явлением... Готовы ли мы для встречи с этой гостьей? Много ли у нас бань, которые являются во время тифозной эпидемии главной профилактической мерой? И хватит ли у нас решимости позволить бросать драгоценное топливо в прожорливые печи московских государственных театров для щекотания нервов буржуазных барынь в бриллиантах, в то время как лишняя, отапливаемая этими дровами баня, быть может, спасет сотни рабочих от болезни и смерти...»
Да, положение в стране, обрисованное докладчиком, сверхтяжелое. И все понимают, почему он требует такой? крайней меры. Слово «защитнику». Однако бесцветная, казенная речь представителя театров не вызывает ни у кого сочувствия. И председательствующий - Владимир Ильич Ленин - ставит вопрос на голосование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Все началось с того, что в детстве его, словно подразнив, лишь немного поучили игре на скрипке и кларнете. А музыку он любил беззаветно и пронес эту любовь через всю жизнь. «Музыка была моей, быть может, самой сильной и наиболее дорого мне стоившей страстью, - писал Стендаль. - Она и сейчас, когда мне пятьдесят два года, еще цела и жива как никогда. Я прошел бы пешком сотни лье, я согласился бы недели пробыть в заключении, лишь бы прослушать «Дон-Жуана»...».
Став не музыкантом, а писателем, он в литературных произведениях отдал громадную дань своей любви к музыке. «Случаю было угодно, чтобы я стал записывать звуки, рождавшиеся в моей душе, с помощью типографских знаков». Больше того, Стендаль начал свою литературную карьеру не как романист, а как музыкальный критик, не имея музыкального образования!
Любя музыку, бесконечно много слушая ее, он понимал ее глубже многих профессиональных музыкантов. В этом можно убедиться, прочитав его «Письмо о Моцарте» и «Жизнь Россини». Тем не менее остался простым любителем музыки: «Я хотел бы, если только смогу, говорить о красоте не как анатом, а как художник: будучи сам невеждой, я вовсе не собираюсь поучать ученых».
Не желая оставаться в одиночестве, Стендаль ищет союзников среди рядовых любителей музыки, ставя их несравненно выше профессионалов-умников, любящих музыку «самую совершенную, которая когда-либо существовала», но любящих ее, «повинуясь голосу здравого смысла, рассудительно и умеренно».
С какой симпатией пишет он о некоторых чудаках - любителях музыки!
Так, Стендаль называет человека, который «не только не был в состоянии определять звуки, но не мог даже повторить четыре ноты подряд без того, чтобы ужасающим образом не сфальшивить». Однако «удивительнее всего было то, что при всем этом он любил музыку с такой страстью, какую редко можно встретить даже в Италии».
И этого человека, из которого, наверное, никогда бы не вышло хорошего музыканта, Стендаль ставит неизмеримо выше другого, обладавшего редкостным музыкальным слухом. Этот, второй, мог точно определить, какие звуки издают камни, по которым бьют молотком, какие ноты «поют» скрипящие блоки или несмазанные колеса крестьянских повозок; мог точно указать, какой инструмент фальшивит в большом оркестре. Но при всем этом он был абсолютно безразличен к музыке.
Несомненно, на первое место Стендаль ставит любовь к музыке, а потом уже знание нот, умение играть на каком-либо инструменте. Без этого умения можно прожить, получая от музыки в полной мере то, что она может дать человеку.
А что она дала, например, самому Стендалю? Вот несколько признаний писателя.
«...Когда только начинаешь любить музыку, поражаешься тому, что происходит в тебе, и мечтаешь лишь о том, чтобы вкушать это новое наслаждение, только что открытое тобой...»
«...Музыка должна дарить нам радость».
«...Слушая хорошую музыку, я мечтаю о том, чем в этот момент занято мое сердце».
«...Искусство существует, чтобы утешать. Когда в душу закрадутся сожаления, когда в жизни наступают осенние дни с их первыми печалями, когда недоверие встает как мрачный призрак за каждым деревенским плетнем, - вот когда стоило бы обратиться к музыке».
* * *
Когда вспоминаешь все приведенные здесь высказывания о музыке, бросается в глаза, что большинство из них принадлежит писателям. Значит ли это, что они более тонко чувствуют музыку и лучше других разбираются в ней? Нет, конечно. Просто эти люди владеют даром слова, умеют ярко и точно выразить то, что чувствуют все любители музыки. И нередко, для них разговор о музыке, слово о ней становится еще одним способом, случаем пережить музыкальные впечатления. «Раздумывая над искусством, чувствуешь его сильнее», - заметил Стендаль, для которого, кстати, и само литературное творчество было, по его выражению, способом записать «музыку своей души».
Итак, из всего, что мы узнали сейчас от любителей музыки, можно сделать вывод: музыка от простейших до самых совершенных своих форм действительно доступна каждому. И многое может дать человеку. Главное условие - не робеть и идти навстречу большим произведениям - опере, симфонии, и слушать, слушать, слушать. Быть серьезным в своих намерениях. Понимание музыки придет обязательно. И то, что человек откроет в ней, будет и открытием в нем самом лучшего, благородного, сердечного.
Все это мне хотелось бы высказать моему случайному собеседнику - водителю такси; убедить его в том, что, он не прав, думая, будто большая музыка создана не для него.
К сожалению, так думают очень многие. И вероятно, даже далеко не всех убедил я своими примерами...
Приведу еще один аргумент, по-моему, очень сильный и убедительный.
Вот как все было, со слов очевидца, старого большевика П. Н. Лепешинского:
«...Подползла проклятая зима 1919 года. Повсюду толки в Москве о топливном кризисе, о сыпняках... Жуткое чувство тревоги не только охватывает душу обывателя, но и проникает в кремлевские палаты. В зале большого Совнаркома царит тягостное настроение. Среди всеобщей унылой тишины представитель малого Совнаркома т. Галкин делает доклад относительно спорного, не вызвавшего полного единогласия в малом Совнаркоме, вопроса об отоплении государственных театров... Он не скупится на жесткие, суровые слова, характеризуя московские центры сценического искусства, как ненужные сейчас для рабоче-крестьянской республики. Чьи эстетические интересы и до сих пор обслуживают наши театры? Во всяком случае не трудового народа... Каково содержание современных пьес? Всё те же буржуазные оперы: «Кармен», «Травиата», «Евгений Онегин»... Уж лучше бы подмостки Большого театра были использованы для целей агитации и пропаганды. А между тем (и в этом месте голос оратора возвышается до мрачного пафоса) к нам идет и стучится уже в дверь страшная гостья... Смерть от сыпняка становится нашим бытовым явлением... Готовы ли мы для встречи с этой гостьей? Много ли у нас бань, которые являются во время тифозной эпидемии главной профилактической мерой? И хватит ли у нас решимости позволить бросать драгоценное топливо в прожорливые печи московских государственных театров для щекотания нервов буржуазных барынь в бриллиантах, в то время как лишняя, отапливаемая этими дровами баня, быть может, спасет сотни рабочих от болезни и смерти...»
Да, положение в стране, обрисованное докладчиком, сверхтяжелое. И все понимают, почему он требует такой? крайней меры. Слово «защитнику». Однако бесцветная, казенная речь представителя театров не вызывает ни у кого сочувствия. И председательствующий - Владимир Ильич Ленин - ставит вопрос на голосование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41