Ханна кивнула.
– Подобное произошло и с пластинками. В наше время идешь в магазин "Тауэр рекордс" и все, что видишь, – это компакт-диски. – Она задумалась. – Не потому, что компакт-диски хуже. Это просто… ну, ты знаешь…
– Да, я знаю… – соглашаясь, сказала Грейс, понимая, что это изменение само по себе – как и любое изменение – вызывает у Ханны неприятие.
Ханна, роясь в буфете у плиты, казалось, чуть-чуть смягчилась. Грейс удалось заметить, что ее плечи потеряли былое напряжение. Грейс пришло в голову сравнение с ковбоем, снявшим руку с кобуры пистолета. Но все, что произнесла Ханна, свелось к фразе:
– Грейс, ты не видела банку с соусом для спагетти? Грейс напряглась. Ей не хотелось противоречить Ханне, но Сочельник – это что-то особенное. Она нервно откашлялась.
– Я думала, что у нас будет что-то более… праздничное. И купила несколько корнуэльских куропаток, которые не требуют долгой готовки, и немного фарша. И сладкий картофель, который мы можем бросить в микроволновую печь.
Ханна нахмурилась, и едва заметная морщинка пролегла между ее невыщипанными бровями.
– Но у нас всегда в первую ночь «паста», – настаивала она.
– Но сегодня – Сочельник…
– Мы не отмечаем Рождество.
– А мы с Крисом отмечаем, – спокойно заметила Грейс.
Она выдержала стальной взгляд Ханны, чувствуя, как бьется пульс во всех уголках ее тела.
– Тогда почему ты здесь? – спросила Ханна. Ее глаза застыли от ярости.
Медленно, словно двигаясь под водой или во сне, Грейс обернулась и закрыла кран. Слова Ханны пролегли между ними, словно дуэльная перчатка, брошенная на потертый пол из сосновых досок. В пронзительной тишине, нарушаемой только стуком капель, она посмотрела Ханне в лицо и произнесла:
– Мне бы очень хотелось объяснить тебе все так, чтобы ты поняла. Что я не пытаюсь занять место твоей матери… или твое. Я – не враг тебе, Ханна! Твои родители развелись не из-за меня. Не я причина твоих несчастий.
В волнистом стекле старого буфета Грейс поймала свое бледное отражение – маленькая женщина со спутанными влажными волосами, напряженным лицом и крепко сжатым ртом.
– Что ты знаешь обо мне! – словно выстрелила ответ Ханна, и лихорадочный румянец покрыл ее щеки. – Ты не имеешь ни малейшего понятия, что делает меня счастливой! А если б имела, то тебя не было бы здесь.
– Но я здесь, – резко ответила Грейс.
– Мне бы хотелось, чтобы ты оказалась далеко отсюда… как можно дальше. Мне бы хотелось, чтобы ты исчезла с поверхности этой планеты!
Слова Ханны сразили ее, словно пуля, обожгли, вызывая желание согнуться пополам, как от боли. О чувствах Ханны она догадывалась, но слышать это – о, Боже, как больно!
– Это вряд ли случится, – сказала Грейс, изо всех сил стараясь говорить ровно. – Поэтому лучше решай – перемирие или полномасштабная война?
Ханна стояла, сжимая буханку хлеба, словно стискивала шею Грейс. Ее глаза засверкали и покраснели, она закричала:
– Думаешь, что тебе удалось все просчитать, не так ли?! Думаешь, что, одурачив моего отца, тебе удастся одурачить и меня? Ну так вот, я уже составила о тебе свое мнение, так что не трать зря слова… и справляй сама свое дурацкое Рождество.
– Ханна!
Грейс вздрогнула от голоса Джека, прогремевшего на всю кухню, и резко обернулась. Он стоял на пороге с застывшим от гнева лицом, с охапкой лучины для растопки.
Ханна в смятении повернулась, и из ее рук выскользнул хлеб. Она поймала его, прежде чем он коснулся пола, и резко выпрямилась. Ее лицо вспухло и пошло красными пятнами, в глазах застыли невыплаканные слезы.
– Папочка, я… – начала она говорить.
– Не в этом доме! – крикнул он. – Я не хочу, чтобы ты так разговаривала с Грейс под моей крышей, если ты…
– Джек, пожалуйста! – прервала его Грейс, чувствуя, как ее охватывает паника.
Неужели он не понимает, как сильно ошибается, бросаясь защищать ее? Что наверняка усугубит злобу Ханны еще больше? Его дочь уже не маленькая девочка, не ребенок, которого можно ругать за нарушение каких-то правил…
– … рассчитываешь на приглашение в следующий раз, – закончил он.
Грейс услышала, как у Ханны перехватило дыхание.
И в тот же момент она увидела будущее так же ясно, как знак на дороге, предупреждающий об опасных виражах или об обрывистых участках, грозящих оползнями. На каждом повороте ей необходимо напрягаться, не чувствуя себя в безопасности, не зная, что ждет за пределами видимости. О, Боже, неужели он не понимает?
– Ханна, послушай, так ничего хорошего не выйдет. Давай сядем и все обсудим.
Грейс разозлилась на Джека, Ханну, но больше всего на себя за то, что позволила вовлечь себя в скандал. Она протянула руку, но Ханна отстранилась. Взгляд ее опухших глаз гласил: Это все из-за тебя. Все! Даже то, что папа кричит на меня.
С рыданием она скрылась в соседней комнате, словно ее поглотила шапка-невидимка, оставив на стойке помятый хлеб и еще не успевшее начаться, но уже испорченное Рождество.
– Ты что, так и будешь все время прятаться?
Ханна подняла глаза от листа бумаги, который она сворачивала в оригами, придавая ему форму жирафа – фокус, которому ее научила Рейко, дочь японского издателя, в то лето, когда ей исполнилось двенадцать лет. Оригами позволяло расслабиться.
Крис будто замешкался на пороге ее комнаты, одной рукой сжимая ручку двери, не зная, рады ли ему. Ханна почувствовала вспышку раздражения и пожалела, что забыла запереть дверь. Но потом соскочила с кровати, на которой лежала.
– Ты можешь войти и сесть, если тебе хочется, – произнесла она.
Ее глаза опухли и зудели от плача, и на самом деле ей не хотелось ни с кем разговаривать. Но, хотя Крис был сыном Грейс, она не могла избавиться от чувства сострадания к нему. Крису приходилось жить с ней все время, за исключением выходных, которые он проводил с отцом. Она, наверное, лезла к нему с разговорами о курении марихуаны ("Мы все увлекались этим в конце шестидесятых, и посмотри, как это испортило нас".) и о сексе ("С этим все в порядке до тех пор, пока ты пользуешься презервативом".) и приводила его в замешательство, разгуливая в полуобнаженном виде перед его друзьями. Ей наверняка польстит, если какой-нибудь парень возраста Ханны соблазнит ее – что вполне может произойти, учитывая то, как молодо она выглядит, и особенно – на фоне отца.
– Они еще не легли спать?
Ханна проголодалась. Время уже приближалось к десяти, но она скорее умрет от голода, чем признается, что в последние полчаса мысль о холодной куропатке затмила ее фантазии о том, как Грейс отправят в космос на борту «шаттла», который не вернется обратно, по крайней мере, в течение ста миллионов лет.
– Не-а, она пошли погулять. Он хотел что-то показать ей.
– В такую погоду? Они схватят воспаление легких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126