— Воробьев, начальник станции, — отрекомендовался он. — Эшелонам дальше пути нет, за Арском железнодорожное полотно разобрано. А в Высокой Горе белые.
— Советы в городе здравствуют? — спросил Азин.
— Попрятались, да так, что с собаками не сыщешь, — с легким презрением ответил Воробьев.
Азин не обратил внимания на презрительный тон Воробьева, его отвлек Северихин.
— Неподалеку от Арска, в селе Зеленый Рой, бунтуют кулаки. Комбедчики к нам за помощью человека прислали, — сообщил Северихин.
Над большим цветущим селом носился пепел, пахло гарью, у ворот усадьбы помещицы Долгушиной чернели виселицы. Тела повешенных уже были сняты — семь обезображенных, вымазанных дегтем, осыпанных перьями трупов лежали у каменной ограды.
— Бандиты скрылись? — спросил Азин, подходя к толпе мужиков.
Мужики зашумели, заговорили, перебивая друг друга:
— Кое-ково успели перехватить…
— Маркела-мельника взяли, братьев Быковых повязали.
— Ишо Афанасия Скрябина, он хотя и в сторонке был, задержали…
— Афанаску-то зря засупонили. Мужик смирной, комбедчиков не касался.
— Верховодили всем братья Быковы. С них и заглавный спрос.
— Где арестованные? — остановил мужиков Азин.
— В барском доме заперты. Андрюшка Шурмин с левольвертом стоит.
Азин зашагал по песчаной аллее к барскому дому, — мертвые лица комбедчиков словно следовали за ним.
Азин остановился на ступенях, между колоннами, приказал Стену:
— Приведи арестованных. Я сам стану допрашивать. — Открыл парадную дверь, очутился в большом зале.
Сквозь синие портьеры пробивался рассеянный солнечный свет. Мраморные статуи были теплыми и розовыми, японские вазы казались странными тропическими цветами, на дубовом паркете слоилась пушистая пыль, позолоченные рамы затянула паутина.
Азина провожала темная цепь портретов. В глазах зарябило от кружевных воротников, расшитых мундиров, платьев, каштановых, черных, рыжих париков. Строгие, надменные, осуждающие физиономии. Вкрадчивые усмешки. Лакированные глаза. Упрямые рты. Гусарские усы. Давным-давно истлели кости этих людей, но портреты отбрасывали на Азина свои неподвижные тени.
Под портретами были развешаны дуэльные пистолеты, кавказские кинжалы, старинные пищали. На одной из пищалей церковнославянская надпись горделиво напоминала: «С оной боярин Никита Долгушин ходил с государем всея Руси Иваном Васильевичем Грозным в казанский поход. Знай, потомок, сие и помни о сем».
Азин хлопал дверями гостиных, спален, кабинетов; с потолков осыпалась известковая пыль, в углах лежала коричневая труха, красное дерево мебели пучилось от сырости.
Азин проходил через этот ненавистный ему мир вещей, предметов, произведений искусства и все же волновался. Бронзовые амуры целились в него из маленьких луков, в длинных, красного и черного дерева футлярах угрожающе хрипели часы, люстры сердито переливали хрустальные подвески. Рыцарь в заржавленных латах перекрывал шпагой дорогу.
В Азине снова боролись два цвета времени: красное с пронзительной резкостью отделялось от белого и требовало возмездия. Все, что принадлежало белому цвету, вызывало яростное желание ломать и бить. Ему хотелось стрелять в лакированные глаза и напудренные парики, сшибать с постаментов алые и синие вазы, опрокидывать ломберные, в перламутре и позолоте, столы.
Азин распахнул дверь еще одного кабинета: за письменным столом сидел Стен, в углу кучились арестованные. Около них стоял Шурмин, сжимая в руке потный «бульдог»; тут же на кожаном диване валялась разорванная гармошка.
Азин сел рядом со Стеном, поставил на стол локти, уперся ладонями в подбородок. Обвел темными глазами арестованных: рыжие братья Быковы, безбровый и безбородый, с изрытой оспинками физиономией Маркел-мельник. Узнал долговязого Афанасия Скрябина, которого он выпорол в Вятских Полянах. Задержал взгляд на разодранных алых мехах гармошки.
— Почему гармонь? Для чего она здесь? — Собственный голос казался Азину неприятным и черным.
— Когда эти подлецы петли на комбедчиков накидывали, — показал Шурмин на братьев Быковых, — Маркел-то на гармошке «Вы жертвою пали в борьбе роковой» играл. Может, откажешься, сука? — подсунулся Шурмин к мельнику, перекладывая револьвер из правой ладони в левую.
— Жалею, Андрейка, не удалось сыграть и тебе отходную, — ответил с наглостью обреченного и не ждущий спасения мельник.
— Выведи их пока, Шурмин, кроме этого долговязого.
Азин снова, уже пристальнее, поглядел на Скрябина.
— Партикулярный коммерсант, не красный, не белый? Так? — спросил Азин.
— Так, гражданин товарищ.
— Я тебе не товарищ. Рассказывай, как все происходило?
— Я к самосуду не причастен. Расправу чинил Маркел да братаны Быковы, а мне еще с соседями жить…
— Не путай следов, не заяц.
— Говорю, как на исповеди, батюшка мой.
— При аресте комбедчиков били?
— Маркел-то Спиридоныч тяжел на руку, и братаны Быковы — люди лукавые, — уклончиво ответил Скрябин. — Поучили, конешно, было дело.
— Что значит поучили?
— Раздели догола, дегтем вымазали, в пуху вываляли, хомуты на шею вздели и по селу водили. Вожжами, конешно, учили, в дерьмо носами тыкали…
— Ты тоже участвовал во всех этих гнусностях, — убежденно сказал Азин.
— Ни боже мой! Я — безгрешен. Мое дело — хлебная торговля. — Скрябин опустил глаза на опойковые с ремешками сапоги, одернул шелковую желтую рубаху.
— Что ты крутишься, как береста на огне? — не вытерпел Стен и выложил на стол новенький, лоснящийся от масла наган. — У тебя при обыске нашли. Для чего оружие?
— Сейчас времена такие паскудные. Коммерсанту без нагана нельзя.
Азин повернул барабан со змеиными головками пуль, Стен подал какую-то записку. Азин прочитал:
«Афанасий Гаврилович? Ради бога, сообщите, что творится в селе? Потолкуйте с хорошими мужиками, готовы ли они, помогут ли нам? Наши передают поклоны. Евгения Петровна…»
Черная борода Скрябина затряслась на желтой рубахе, страх отразился в узком лице.
— Кто такая Евгения Петровна? О чем ты должен толковать с мужиками? На какую помощь надеется эта самая Евгения Петровна? — строго спрашивал Азин.
— Не повинен я. Кого угодно спросите, Шурмин и тот скажет безгрешен.
— Стен, позови Шурмина. Да покарауль бандитов, — сказал Азин и подумал: «Или я заставлю его говорить, или я дурак».
Азин с удовольствием оглядел беловолосого Шурмина. Он напомнил младшего, любимого братишку, и Азин невольно улыбнулся.
— Какие против Скрябина улики, Шурмин?
— Оно конешно, подозрениев всяких полное лукошко накидать можно, солидным баском сказал Шурмин, — а вот улик не имеем. Афанасий-то Скрябин вреда комбедчикам не чинил, против Советской власти не буйствовал. Ну и тут опять-таки закавыка — он же правая рука помещицы нашей, Евгении Петровны Долгушиной, но и хлеба своего мужикам он ужас сколь роздал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191