«В конце концов, я сам сделал насилие своей официальной политикой. Мне не в чем раскаиваться. Я служил войне — единственная служба, которую искренне ценю и люблю».
В салон вбежал испуганный Долгушин.
— Ваше прево… — выдохнул он. — Ваше… ваше…
— Что там еще стряслось? — хмуро и недовольно спросил Колчак.
— Солдаты конвоя ушли к большевикам…
— Как… ушли? Все ушли! Я верил своим солдатам, а они меня бросили и ушли…
— Пока нет причин остерегаться союзников.
— Предадут меня союзники, ротмистр, — печально сказал Колчак.
— Если вы сомневаетесь в них, переоденьтесь солдатом. Укроем вас в чешских эшелонах.
— Русскому адмиралу дурно переодеваться в чужой мундир. Скажите коменданту — я готов ехать в Иркутск.
— А как же золотой эшелон? — спросил Долгушин.
— Пусть его охраняют бог, дьявол, чехи, поляки! Мне теперь все равно! — Колчак ударил ногой в ящик, с треском осыпалась сургучная печать с двуглавым орлом. — А эти ящики перенести в эшелон. Мне, русскому адмиралу, не нужно русское золото.
6
В Иркутске все помыслы вчерашних союзников Колчака вертелись вокруг русского государственного запаса: власть золота магнетически воздействовала на них. В вокзальном ресторане за сдвинутыми столиками, нахохлившись, сидели союзные комиссары и колчаковские министры. Заместитель премьер-министра Червен-Водали говорил трагическим голосом:
— Господа высокие комиссары! Правительство адмирала Колчака находится в критическом положении. В Иркутске незаконно возник Политический центр, состоящий из эсеров, он требует от нас передачи государственной власти. Но согласитесь, этого преступного деяния мы совершить не можем. Сибирские эсеры — единомышленники большевиков, их действия угрожают не только России.
— Сколько перемен, и все за один год, — покачал головой генерал Жанен. — Прошлой осенью Сибирь была против большевизма, теперь она ненавидит Колчака. А ведь во всем виноват он сам, его вина, его вина! Он ведет себя как маньяк, он одержим коварством помешанного. Правду я говорю?
— Совершенная правда! — с неприличной быстротой согласился Червен-Водали. — Но как трудно исправлять чужие ошибки!
— Чужие ошибки всегда хуже своих. Адмирал не оказался бы в столь плачевном состоянии, если бы прислушивался к советам разума. У него не было недостатка в советах, — подчеркнул Жанен. — Я советовал передать золотой запас под мою охрану. Адмирал отказался. Он, видите ли, не доверяет охране союзных держав, а теперь хочет, чтобы я охранял его самого. Я не злопамятен. Золотой эшелон и адмирал будут доставлены в Иркутск под флагами союзников. Над эшелоном надо вывесить русский флаг. Не возражаю. Не в этом главное. Я жажду увидеть золотой эшелон — вот главное. — Жанен раздул пышные усы, устало положил на стол руки. — Меня беспокоит судьба золота. Ужасно волнует судьба русских ценностей, повторил он сердито.
— Кстати, куда делись два вагона, отправленные во Владивосток? осклабился в длинной усмешке полковник Ходсон — комиссар Англии.
— Это золото, сэр, передано Японии в уплату за понесенные нами расходы, — сказал комиссар Като, поднимая перед собой тесно сдвинутые ладони.
— Под чьей охраной, сэр?
— Под охраной генерал-лейтенанта Семенова. У него еще есть силы.
— Ценности, захваченные атаманом Семеновым, ничтожная часть, заметил Жанен.
— Правительство адмирала просит комиссаров обеспечить золотому эшелону путь на восток, — опять заговорил Червен-Водали. — Если союзники думают получить долги по обязательствам адмирала, — добавил он многозначительно. — Господа высокие комиссары, представители союзных держав! Будьте же посредниками между нами и Иркутским политическим центром. Мы не желаем столкновений с мятежниками.
— У вас просто нет сил подавить мятеж, — заметил хладнокровно полковник Ходсон.
— Хочу предупредить, господа. Страшен не Политцентр, а большевики.
— Я не понимаю идеи, во имя которой иркутские эсеры подняли восстание, — сказал Като. — Зачем им расчищать путь Ленину?
— Это все так сложно, господа высокие комиссары! Но я снова осмелюсь просить… Можем ли мы питать надежду? История не ждет. Судьба правительства адмирала на волоске, — тоскливо бормотал Червен-Водали.
Бессвязная речь его покоробила комиссаров: все сердито смотрели в пол. Жанен пошептался с полковником Ходсоном и, глядя в черные круглые глаза Като, сказал:
— Высокие комиссары согласны стать посредниками…
— Мне нужно время на размышление. Прошу перерыва. — Като встал, низенький, жирненький, похожий на будду, одетого в мундир.
— А как же с отречением Колчака? Надо заставить его отказаться от звания верховного правителя, — заговорил все время молчавший генерал Сыровой.
— Телеграф с Нижнеудинском в ваших руках. Предоставьте министрам возможность поговорить с Колчаком. Они и получат его отречение, посоветовал Жанен.
— Не возражаю, пусть поговорят.
— Адъютант, проводите министров на телеграф, — приказал Жанен.
Из-за колонн возник узколицый, длинноносый офицер:
— Прошу вас, месье, прошу.
Министры, возглавляемые Червен-Водали, прошли мимо стенографиста-офицера из американского экспедиционного корпуса — Юджина Джемса. Адъютант чуть не налетел на его столик и попятился. Джемс записал в протокол: «Объявлен перерыв до утра». Собрал свои бумаги и вышел на перрон.
Мороз продирал даже под волчьей дохой. Джемс поднял воротник, натянул на уши бобровую шапку. Из белой вечерней мглы на него надвинулись бронированные платформы «Мстителя» с заиндевелыми стволами орудий. Сердитое название бронепоезда вызвало невольную усмешку. Сколько таких «мстителей» валяется по дороге? Партизаны ловко опрокидывают их под откос. Джемс добрался наконец до поезда полковника Ходсона.
Окна спальных вагонов были задернуты плотными шторами, в тамбурах маячили стрелки мильдсексского королевского полка.
«Сэр Ходсон старается ничего не видеть в Иркутске. А жаль! Опасно быть слепым, когда подходят партизаны, когда рабочие могут обрушить на нас свой гнев, — думал Джемс. — Хорошо, что ребята из эсеровского Политцентра пока сдерживают обозленных людей. Хорошо, если адмирала Колчака свергнут без кровопролития. Может, партизаны и позволят нам проскочить за Байкал».
Джемс вошел в свой вагон, закрылся в купе. Здесь он отдыхал, писал статьи для американских газет. Он поужинал и долго чиркал спичкой, раскуривая сигарету. Морозная струйка прорвалась в оконную щель, ввинтилась в левую щеку. Джемс отвел голову, струйка переместилась на лоб. Эта настойчивая леденящая струя напомнила о холодной, непостижимой России. «Большевики! Из каких социальных недр появились эти люди? Каким путем выдвинулись они на арену русской общественной жизни, как завладели умами мужиков и рабочих?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
В салон вбежал испуганный Долгушин.
— Ваше прево… — выдохнул он. — Ваше… ваше…
— Что там еще стряслось? — хмуро и недовольно спросил Колчак.
— Солдаты конвоя ушли к большевикам…
— Как… ушли? Все ушли! Я верил своим солдатам, а они меня бросили и ушли…
— Пока нет причин остерегаться союзников.
— Предадут меня союзники, ротмистр, — печально сказал Колчак.
— Если вы сомневаетесь в них, переоденьтесь солдатом. Укроем вас в чешских эшелонах.
— Русскому адмиралу дурно переодеваться в чужой мундир. Скажите коменданту — я готов ехать в Иркутск.
— А как же золотой эшелон? — спросил Долгушин.
— Пусть его охраняют бог, дьявол, чехи, поляки! Мне теперь все равно! — Колчак ударил ногой в ящик, с треском осыпалась сургучная печать с двуглавым орлом. — А эти ящики перенести в эшелон. Мне, русскому адмиралу, не нужно русское золото.
6
В Иркутске все помыслы вчерашних союзников Колчака вертелись вокруг русского государственного запаса: власть золота магнетически воздействовала на них. В вокзальном ресторане за сдвинутыми столиками, нахохлившись, сидели союзные комиссары и колчаковские министры. Заместитель премьер-министра Червен-Водали говорил трагическим голосом:
— Господа высокие комиссары! Правительство адмирала Колчака находится в критическом положении. В Иркутске незаконно возник Политический центр, состоящий из эсеров, он требует от нас передачи государственной власти. Но согласитесь, этого преступного деяния мы совершить не можем. Сибирские эсеры — единомышленники большевиков, их действия угрожают не только России.
— Сколько перемен, и все за один год, — покачал головой генерал Жанен. — Прошлой осенью Сибирь была против большевизма, теперь она ненавидит Колчака. А ведь во всем виноват он сам, его вина, его вина! Он ведет себя как маньяк, он одержим коварством помешанного. Правду я говорю?
— Совершенная правда! — с неприличной быстротой согласился Червен-Водали. — Но как трудно исправлять чужие ошибки!
— Чужие ошибки всегда хуже своих. Адмирал не оказался бы в столь плачевном состоянии, если бы прислушивался к советам разума. У него не было недостатка в советах, — подчеркнул Жанен. — Я советовал передать золотой запас под мою охрану. Адмирал отказался. Он, видите ли, не доверяет охране союзных держав, а теперь хочет, чтобы я охранял его самого. Я не злопамятен. Золотой эшелон и адмирал будут доставлены в Иркутск под флагами союзников. Над эшелоном надо вывесить русский флаг. Не возражаю. Не в этом главное. Я жажду увидеть золотой эшелон — вот главное. — Жанен раздул пышные усы, устало положил на стол руки. — Меня беспокоит судьба золота. Ужасно волнует судьба русских ценностей, повторил он сердито.
— Кстати, куда делись два вагона, отправленные во Владивосток? осклабился в длинной усмешке полковник Ходсон — комиссар Англии.
— Это золото, сэр, передано Японии в уплату за понесенные нами расходы, — сказал комиссар Като, поднимая перед собой тесно сдвинутые ладони.
— Под чьей охраной, сэр?
— Под охраной генерал-лейтенанта Семенова. У него еще есть силы.
— Ценности, захваченные атаманом Семеновым, ничтожная часть, заметил Жанен.
— Правительство адмирала просит комиссаров обеспечить золотому эшелону путь на восток, — опять заговорил Червен-Водали. — Если союзники думают получить долги по обязательствам адмирала, — добавил он многозначительно. — Господа высокие комиссары, представители союзных держав! Будьте же посредниками между нами и Иркутским политическим центром. Мы не желаем столкновений с мятежниками.
— У вас просто нет сил подавить мятеж, — заметил хладнокровно полковник Ходсон.
— Хочу предупредить, господа. Страшен не Политцентр, а большевики.
— Я не понимаю идеи, во имя которой иркутские эсеры подняли восстание, — сказал Като. — Зачем им расчищать путь Ленину?
— Это все так сложно, господа высокие комиссары! Но я снова осмелюсь просить… Можем ли мы питать надежду? История не ждет. Судьба правительства адмирала на волоске, — тоскливо бормотал Червен-Водали.
Бессвязная речь его покоробила комиссаров: все сердито смотрели в пол. Жанен пошептался с полковником Ходсоном и, глядя в черные круглые глаза Като, сказал:
— Высокие комиссары согласны стать посредниками…
— Мне нужно время на размышление. Прошу перерыва. — Като встал, низенький, жирненький, похожий на будду, одетого в мундир.
— А как же с отречением Колчака? Надо заставить его отказаться от звания верховного правителя, — заговорил все время молчавший генерал Сыровой.
— Телеграф с Нижнеудинском в ваших руках. Предоставьте министрам возможность поговорить с Колчаком. Они и получат его отречение, посоветовал Жанен.
— Не возражаю, пусть поговорят.
— Адъютант, проводите министров на телеграф, — приказал Жанен.
Из-за колонн возник узколицый, длинноносый офицер:
— Прошу вас, месье, прошу.
Министры, возглавляемые Червен-Водали, прошли мимо стенографиста-офицера из американского экспедиционного корпуса — Юджина Джемса. Адъютант чуть не налетел на его столик и попятился. Джемс записал в протокол: «Объявлен перерыв до утра». Собрал свои бумаги и вышел на перрон.
Мороз продирал даже под волчьей дохой. Джемс поднял воротник, натянул на уши бобровую шапку. Из белой вечерней мглы на него надвинулись бронированные платформы «Мстителя» с заиндевелыми стволами орудий. Сердитое название бронепоезда вызвало невольную усмешку. Сколько таких «мстителей» валяется по дороге? Партизаны ловко опрокидывают их под откос. Джемс добрался наконец до поезда полковника Ходсона.
Окна спальных вагонов были задернуты плотными шторами, в тамбурах маячили стрелки мильдсексского королевского полка.
«Сэр Ходсон старается ничего не видеть в Иркутске. А жаль! Опасно быть слепым, когда подходят партизаны, когда рабочие могут обрушить на нас свой гнев, — думал Джемс. — Хорошо, что ребята из эсеровского Политцентра пока сдерживают обозленных людей. Хорошо, если адмирала Колчака свергнут без кровопролития. Может, партизаны и позволят нам проскочить за Байкал».
Джемс вошел в свой вагон, закрылся в купе. Здесь он отдыхал, писал статьи для американских газет. Он поужинал и долго чиркал спичкой, раскуривая сигарету. Морозная струйка прорвалась в оконную щель, ввинтилась в левую щеку. Джемс отвел голову, струйка переместилась на лоб. Эта настойчивая леденящая струя напомнила о холодной, непостижимой России. «Большевики! Из каких социальных недр появились эти люди? Каким путем выдвинулись они на арену русской общественной жизни, как завладели умами мужиков и рабочих?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191