— Поехали домой. Я все равно ни за какие пряники не стану есть ничего с этих грязных таратаек. Ими сплошные бродяги управляют.
— Ну, если вы настаиваете, — надувшись, промолвил Игнациус. — Хотя я довольно-таки голоден, а вы, в конце концов, только что продали реликвию моего детства за тридцать сребреников, так сказать.
Они продолжали выписывать свои узоры по мокрой брусчатке Коньячной улицы. Ископаемый «плимут» на улице Святой Анны обнаружился легко. Его высокая крыша торчала над всеми остальными машинами — самая лучшая его черта, поскольку «плимут» всегда легко было отыскать на стоянках больших универмагов. Миссис Райлли два раза заползала на тротуар, пытаясь силком извлечь машину из парковочной щели, и оставила отпечаток бампера образца 1946 года на капоте стоявшего позади «фольксвагена».
— Мои нервы! — только и сказал Игнациус. Он съежился так, что в окне торчала только зеленая охотничья шапочка, напоминая верхушку многообещающего арбуза. С заднего сиденья, где он обычно располагался, прочтя где-то, что место рядом с водителем наиболее опасно, Игнациус неодобрительно наблюдал за судорожными и непрофессиональными движениями матери. — Я имею подозрение, что вы весьма эффективно уничтожили маленький автомобиль, невинно припаркованный кем-то вон за тем автобусом. Теперь вам лучше преуспеть в скорейшей ретираде с этого места, пока не объявился законный владелец.
— Прикрой рот, Игнациус. Ты давишь мне на невры, — отвечала миссис Райлли охотничьей шапочке в зеркальце заднего вида.
Игнациус приподнялся на сиденье и выглянул в заднее окно.
— Та машина подверглась краху. Ваши водительские права, ежели у вас они в самом деле имеются, вне всякого сомнения, отберут. Я определенно не стал бы обвинять служителей законности.
— Лучше ложись вздремни, — ответила мать, снова дернув машиной назад.
— Вы полагаете, я мог бы сейчас уснуть? Да я в тревоге за свою жизнь. Вы уверены, что вращаете руль в нужном направлении?
Внезапно автомобиль выпрыгнул из ловушки и юзом заскользил по мокрой мостовой к столбу, поддерживавшему витой чугунный балкон. Столб отвалился в одну сторону, а «плимут» с хрустом врезался в здание.
— О Боже мой! — заверещал с заднего сиденья Игнациус. — Что вы совершили на этот раз?
— Зови священника!
— Я не думаю, что нас ранило, мамаша. Однако, моему желудку вы только что нанесли ущерб на последующие несколько дней. — Игнациус открутил одно из задних окон и стал изучать крыло, вжатое в стену. — Полагаю, нам потребуется новая фара с этой стороны.
— Что же нам делать?
— Если бы я управлял этим транспортным средством, я бы включил в автомобиле задний ход и грациозно покинул сцену. Кто-нибудь определенно выдвинет против нас обвинения. Владельцы этой развалюхи много лет ждали подобной возможности. После заката они наверняка намазывают улицу жиром в надежде на то, что таких автолюбителей, как вы, понесет в сторону их лачуги. — Тут он рыгнул. — Мое пищеварение уничтожено. Мне кажется, меня начинает раздувать!
Миссис Райлли подергала за стертые рычаги и дюйм за дюймом стала подавать машину назад. Стоило «плимуту» зашевелиться, как у них над головами раздался скрип дерева — скрип, постепенно переросший в треск ломающихся досок и скрежет металла. Балкон обрушился на них огромными секциями, бомбя крышу автомобиля с тупым, тяжелым грохотом разрывающихся ручных гранат. «Плимут» застыл, как обдолбанный чувак, и кусок декоративной чугунной решетки вдребезги расколошматил заднее стекло.
— Дуся, ты здоров? — неистово вопросила миссис Райлли, едва канонада стихла.
В ответ Игнациус издал надсадный звук. Из желто-небесных глаз струились слезы.
— Скажи что-нибудь, Игнациус! — взмолилась его мать, обернувшись как раз в тот момент, когда сын высунул голову из окна и стравил прямо на помятый борт автомобиля.
Патрульный Манкузо медленно прогуливался по улице Шартр, одетый в балетное трико и желтый свитер — такой наряд, по замыслу сержанта, должен был помочь ему привлекать к ответственности подлинных, достоверных подозрительных субъектов вместо дедуль и мальчиков, ожидающих мамочек. Костюм этот был сержантским наказанием. Сержант объяснил Манкузо, что отныне и впредь тот будет нести единоличную ответственность только за привлечение подозрительных субъектов, а гардероб полицейского управления настолько богат, что Манкузо сможет выступать в новой роли каждый божий день. С обреченным видом Манкузо натянул трико прямо перед сержантом, и тот сразу же выпихнул его из участка на улицу, на прощанье велев подтянуться — или вон из полиции.
За два часа крейсирования по Французскому Кварталу Манкузо не схватил никого. Дважды мелькала надежда. Он остановил мужчину в берете и попросил закурить, но мужчина пригрозил, что сейчас его арестует. Затем он привязался к молодому человеку в шинели с дамской шляпкой на голове, но молодой человек заехал ему ладонью по физиономии и рванулся прочь.
Патрульный Манкузо брел по улице Щартр и потирал щеку, которую до сих пор жгла пощечина, и тут услышал что-то похожее на взрыв. Надеясь, что какой-нибудь подозрительный субъект только что бросил бомбу или застрелился, он забежал за угол Святой Анны и увидел, как зеленая охотничья шапочка испускает среди развалин потоки рвоты.
ДВА
«С распадом Средневековой Системы боги Хаоса, Безумия и Дурновкусия обрели господство,» — писал Игнациус в одном из своих больших блокнотов «Великий Вождь».
По окончании периода, в котором западный мир наслаждался порядком, покоем, согласием и единением со своим Истинным Богом и Троицей, задули ветры перемен, несшие с собою порочные дни впереди. Злой ветер никому добра не принесет. Светлые дни Абеляра, Фомы Беккета и Рядового Человека угасли и стали тщетой; колесо Фортуны отвратилось от человечества, сокрушив его ключицы, раздробив ему череп, свернув туловище, проткнув почечную лоханку, опечалив душу. Вознесясь когда-то столь высоко, человечество пало столь низко. Посвященное некогда душе ныне посвятилось торжищу.
— Это довольно прекрасно, — сказал Игнациус себе и продолжил скоропись.
Торгаши и шарлатаны захватили контроль над Европой, называя свое вероломное Евангелие «Просвещением». День саранчи близился, однако из золы человечества никакого Феникса не восстало. Смиренный и благочестивый крестьянин Пьер Пахарь отправился в город продавать своих детей лордам Нового Порядка с намерениями, которые мы в лучшем случае можем назвать сомнительными. (См. Райлли, Игнациус Ж., Кровь на их руках: Преступность всего этого, Исследование избранных злоупотреблений в Европе шестнадцатого века , Монография, 2 стр., 1950, Зал Редкой Книги, Левый Коридор, Третий Этаж, Мемориальная Бибилиотека Ховарда-Тилтона, Университет Тулэйн, Новый Орлеан, 18, Луизиана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
— Ну, если вы настаиваете, — надувшись, промолвил Игнациус. — Хотя я довольно-таки голоден, а вы, в конце концов, только что продали реликвию моего детства за тридцать сребреников, так сказать.
Они продолжали выписывать свои узоры по мокрой брусчатке Коньячной улицы. Ископаемый «плимут» на улице Святой Анны обнаружился легко. Его высокая крыша торчала над всеми остальными машинами — самая лучшая его черта, поскольку «плимут» всегда легко было отыскать на стоянках больших универмагов. Миссис Райлли два раза заползала на тротуар, пытаясь силком извлечь машину из парковочной щели, и оставила отпечаток бампера образца 1946 года на капоте стоявшего позади «фольксвагена».
— Мои нервы! — только и сказал Игнациус. Он съежился так, что в окне торчала только зеленая охотничья шапочка, напоминая верхушку многообещающего арбуза. С заднего сиденья, где он обычно располагался, прочтя где-то, что место рядом с водителем наиболее опасно, Игнациус неодобрительно наблюдал за судорожными и непрофессиональными движениями матери. — Я имею подозрение, что вы весьма эффективно уничтожили маленький автомобиль, невинно припаркованный кем-то вон за тем автобусом. Теперь вам лучше преуспеть в скорейшей ретираде с этого места, пока не объявился законный владелец.
— Прикрой рот, Игнациус. Ты давишь мне на невры, — отвечала миссис Райлли охотничьей шапочке в зеркальце заднего вида.
Игнациус приподнялся на сиденье и выглянул в заднее окно.
— Та машина подверглась краху. Ваши водительские права, ежели у вас они в самом деле имеются, вне всякого сомнения, отберут. Я определенно не стал бы обвинять служителей законности.
— Лучше ложись вздремни, — ответила мать, снова дернув машиной назад.
— Вы полагаете, я мог бы сейчас уснуть? Да я в тревоге за свою жизнь. Вы уверены, что вращаете руль в нужном направлении?
Внезапно автомобиль выпрыгнул из ловушки и юзом заскользил по мокрой мостовой к столбу, поддерживавшему витой чугунный балкон. Столб отвалился в одну сторону, а «плимут» с хрустом врезался в здание.
— О Боже мой! — заверещал с заднего сиденья Игнациус. — Что вы совершили на этот раз?
— Зови священника!
— Я не думаю, что нас ранило, мамаша. Однако, моему желудку вы только что нанесли ущерб на последующие несколько дней. — Игнациус открутил одно из задних окон и стал изучать крыло, вжатое в стену. — Полагаю, нам потребуется новая фара с этой стороны.
— Что же нам делать?
— Если бы я управлял этим транспортным средством, я бы включил в автомобиле задний ход и грациозно покинул сцену. Кто-нибудь определенно выдвинет против нас обвинения. Владельцы этой развалюхи много лет ждали подобной возможности. После заката они наверняка намазывают улицу жиром в надежде на то, что таких автолюбителей, как вы, понесет в сторону их лачуги. — Тут он рыгнул. — Мое пищеварение уничтожено. Мне кажется, меня начинает раздувать!
Миссис Райлли подергала за стертые рычаги и дюйм за дюймом стала подавать машину назад. Стоило «плимуту» зашевелиться, как у них над головами раздался скрип дерева — скрип, постепенно переросший в треск ломающихся досок и скрежет металла. Балкон обрушился на них огромными секциями, бомбя крышу автомобиля с тупым, тяжелым грохотом разрывающихся ручных гранат. «Плимут» застыл, как обдолбанный чувак, и кусок декоративной чугунной решетки вдребезги расколошматил заднее стекло.
— Дуся, ты здоров? — неистово вопросила миссис Райлли, едва канонада стихла.
В ответ Игнациус издал надсадный звук. Из желто-небесных глаз струились слезы.
— Скажи что-нибудь, Игнациус! — взмолилась его мать, обернувшись как раз в тот момент, когда сын высунул голову из окна и стравил прямо на помятый борт автомобиля.
Патрульный Манкузо медленно прогуливался по улице Шартр, одетый в балетное трико и желтый свитер — такой наряд, по замыслу сержанта, должен был помочь ему привлекать к ответственности подлинных, достоверных подозрительных субъектов вместо дедуль и мальчиков, ожидающих мамочек. Костюм этот был сержантским наказанием. Сержант объяснил Манкузо, что отныне и впредь тот будет нести единоличную ответственность только за привлечение подозрительных субъектов, а гардероб полицейского управления настолько богат, что Манкузо сможет выступать в новой роли каждый божий день. С обреченным видом Манкузо натянул трико прямо перед сержантом, и тот сразу же выпихнул его из участка на улицу, на прощанье велев подтянуться — или вон из полиции.
За два часа крейсирования по Французскому Кварталу Манкузо не схватил никого. Дважды мелькала надежда. Он остановил мужчину в берете и попросил закурить, но мужчина пригрозил, что сейчас его арестует. Затем он привязался к молодому человеку в шинели с дамской шляпкой на голове, но молодой человек заехал ему ладонью по физиономии и рванулся прочь.
Патрульный Манкузо брел по улице Щартр и потирал щеку, которую до сих пор жгла пощечина, и тут услышал что-то похожее на взрыв. Надеясь, что какой-нибудь подозрительный субъект только что бросил бомбу или застрелился, он забежал за угол Святой Анны и увидел, как зеленая охотничья шапочка испускает среди развалин потоки рвоты.
ДВА
«С распадом Средневековой Системы боги Хаоса, Безумия и Дурновкусия обрели господство,» — писал Игнациус в одном из своих больших блокнотов «Великий Вождь».
По окончании периода, в котором западный мир наслаждался порядком, покоем, согласием и единением со своим Истинным Богом и Троицей, задули ветры перемен, несшие с собою порочные дни впереди. Злой ветер никому добра не принесет. Светлые дни Абеляра, Фомы Беккета и Рядового Человека угасли и стали тщетой; колесо Фортуны отвратилось от человечества, сокрушив его ключицы, раздробив ему череп, свернув туловище, проткнув почечную лоханку, опечалив душу. Вознесясь когда-то столь высоко, человечество пало столь низко. Посвященное некогда душе ныне посвятилось торжищу.
— Это довольно прекрасно, — сказал Игнациус себе и продолжил скоропись.
Торгаши и шарлатаны захватили контроль над Европой, называя свое вероломное Евангелие «Просвещением». День саранчи близился, однако из золы человечества никакого Феникса не восстало. Смиренный и благочестивый крестьянин Пьер Пахарь отправился в город продавать своих детей лордам Нового Порядка с намерениями, которые мы в лучшем случае можем назвать сомнительными. (См. Райлли, Игнациус Ж., Кровь на их руках: Преступность всего этого, Исследование избранных злоупотреблений в Европе шестнадцатого века , Монография, 2 стр., 1950, Зал Редкой Книги, Левый Коридор, Третий Этаж, Мемориальная Бибилиотека Ховарда-Тилтона, Университет Тулэйн, Новый Орлеан, 18, Луизиана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117