Одо из Клюни, значок Клуба «Золотые Седины» и клочок бумаги, идентифицировавший его как члена Американского Легиона. Молодой чернокожий, безглазый за солнцезащитными очками космического века, долго изучал это маленькое досье на ляжке рядом со своею.
— В-во! — произнес он, ухмыляясь. — Слышь, ты, наверно, везде член.
Старик методично переложил карточки в другой последовательности и ничего не ответил.
— Как это они тока таких за шкворень берут? — Темные очки выдохнули дымом по всем стариковским карточкам. — У них тут, в падлиции, наверно, полная безнадега.
— Я нахожусь здесь в нарушение моих конституционных прав, — отчеканил старик, внезапно разгневавшись.
— Ага, так они тебе и поверят. Лучше чё-нить другое придумай. — Темная рука потянулась к одной из карточек. — Эй, а эт чё значит — «Запит ы е Седины»?
Старик выхватил у него из рук карточку и вернул себе на ляжку.
— Эти картонки твои ни фига не помогут. Все равно упекут. Они всех упекают.
— Вы так считаете? — поинтересовался старик у облака дыма.
— Еще бы. — К потолку вознеслась новая тучка. — А ты как тут очутился, чувак?
— Не знаю.
— Не зна-аешь? В-во! С ума сойти. Должно быть, есть за чё. Это цветные народы часто ни за чё грабастают, а вы, мистер, вы, должно быть, тут за чё.
— Я на самом деле не знаю, — угрюмо ответил старик. — Стоял себе в толпе перед Д.Г.Холмсом.
— И слямзил чей-нить бамажник.
— Нет, полицейского обозвал.
— И как же ты его обозвал?
— Комунясом.
— Каму-нясом! Вуу-оуу. Да если я назову падлицая каму-нясом, мою жопу тут же в Анголу сплавят, точно. Хотя хорошо б кого-ньть из этих засранцев камунясом назвать. Типа сегодня днем стою это я в «Вулворте» себе, а какое-то чучело тырит кулек рахиса из «Орехово Домика», да орать начинает, будто в нее пикой тычут. Э-эй! Тут сразу охрана меня цап, и падлицаи, засрань, уже наружу тащат. Ни одного шанса у чувака нету. В-во! — Его губы всосались в сигарету. — Никто рахиса этого на мне не нашел, а падлицаи все едино тянут. Так я думаю, что эта охрана и есть камунясы. Гнусное уёбище.
Старик прочистил горло и поиграл своими карточками.
— Тебя, наверно, отпустят, — сказали черные очки. — Меня — наверно, тока побазарят чутка, думают, попугают, хоть и знают, что у меня этого рахиса и в помине нет. Но, наверно, попробуют доказать, что есть. Наверно, сами купят кулек, сунут втихаря мне в карман. «Вулворт», наверно, меня на пожизненное засадить хочет.
Негр, казалось, уже смирился со своей судьбой и выдул новую тучу синего дыма, которая обволокла и его, и старика, и маленькие карточки. Потом задумчиво произнес:
— А интересно, кто все-таки стырил эти орехи. Наверно, сама охрана и сперла.
Полицейский призвал старика к столу в центре комнаты; за столом сидел сержант. Патрульный стоял рядом.
— Ваше имя? — спросил сержант старика.
— Клод Робишо, — ответил тот и выложил все свои маленькие карточки на стол перед сержантом.
Сержант их осмотрел и произнес:
— Вот тут патрульный Манкузо утверждает, что вы оказывали при аресте сопротивление и называли его комунясом.
— Я не хотел, — печально ответил старик, заметив, как яростно сержант обращается с карточками.
— Манкузо утверждает, что вы утверждаете, что что все полицейские — комунясы.
— Ууу-иии, — протянул негр с другого конца комнаты.
— Джоунз, заткнись, будь добр? — крикнул ему сержант.
— Ладна, — ответил Джоунз.
— Я до тебя чуть попозже доберусь.
— Слышь, я ж никого камунясом не обзывал, — вскинулся Джоунз. — Меня ж эта охрана в «Вулворте» подставила. А я рахис ващще не люблю.
— Заткни пасть себе.
— Ладна, — бодро отозвался Джоунз и испустил грозовую тучу дыма.
— Я совсем не это имел в виду, — объяснял мистер Робишо сержанту. — Я просто занервничал. Я увлекся. Этот полицейский хотел арессовать несчастного мальчонку, который возле Холмса маму ждал.
— Что? — сержант развернулся к тщедушному полицаю. — Ты что хотел сделать?
— Да никакой он не мальчонка, — ответил Манкузо. — Здоровенный жирный мужик, к тому же одет смешно. Выглядел подозрительной личностью. Я пытался осуществить обычную проверку документов, а он начал оказывать сопротивление. Сказать по правде, он был похож на взрослого извращенца.
— На изврашенца, значит, а? — алчно спросил сержант.
— Да, — воспрял духом Манкузо. — На большого взрослого извращенца.
— Насколько большого?
— На самого большого в моей жизни, — сказал Манкузо, разводя руками так, будто хвастался уловом. Глаза сержанта засияли. — Первым делом я заметил на нем зеленую охотничью шапочку.
Джоунз где-то в глубине своего облака прислушивался, внимательно и отрешенно.
— Ну, и что произошло, Манкузо? Как случилось, что он сейчас не стоит здесь, передо мной?
— Он убежал. Из магазина вышла эта женщина и все запутала, и они с ним убежали за угол, прямо в Квартал.
— О-о, да это типчики из Квартала, — внезапно обрадовался сержант.
— Нет, сэр, — перебил его старик. — Она на самом деле его мамочка. Славная симпатичная дама. Я их в городе и раньше видел. Этот полицейский ее напугал.
— Нет, ты послушай только, Манкузо! — завопил вдруг сержант. — Ты — единственный во всех наших органах, кто попробовал арестовать кого-то у мамочки. А зачем ты сюда еще и дедулю приволок? Сейчас же позвони его домашним, пусть приедут заберут его отсюда.
— Прошу вас, — взмолился мистер Робишо. — Не делайте этого. Дочка у меня с детишками возится. Меня за всю жизнь ни разу не арессовывали. Она за мной приехать не сможет. А что подумают мои внучки? Они все у святых сестер учатся.
— Позвони его дочери, Манкузо. Будет знать, как нас комунясами обзывать!
— Пожалуйста! — Мистер Робишо уже чуть не плакал. — Мои внучки меня уважают.
— Господи ты боже мой! — вздохнул сержант. — Сначала он пытается мальчика с мамой арестовать, потом чьего-то дедулю притаскивает. Пошел отсюда к чертовой матери, Манкузо, и деда с собой забирай. Хочешь подозрительных субъектов задерживать? Ты у нас будешь это делать.
— Есть, сэр, — слабо отозвался Манкузо, уводя рыдающего старика.
— Ууу-иии! — из уединенности дымного облака раздался голос Джоунза.
* * *
Сумерки оседали вокруг бара «Ночь Утех». Коньячная улица снаружи начала освещаться. Перемигивались неоновые вывески, отражаясь в мостовых, смоченных легкой моросью, опадавшей уже некоторое время. Таксомоторы, привозившие первых вечерних клиентов — туристов со Среднего Запада и участников конвенций, — слегка пошлепывали шинами в холодных сумерках.
Теперь в «Ночи Утех» сидело еще несколько клиентов: мужчина, водивший пальцем по формуляру скачек, унылая блондинка, казалось, неким образом связанная с этим баром, и элегантно одетый молодой человек, куривший один за другим «Сэлемы» и пивший замороженные дайкири большими глотками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
— В-во! — произнес он, ухмыляясь. — Слышь, ты, наверно, везде член.
Старик методично переложил карточки в другой последовательности и ничего не ответил.
— Как это они тока таких за шкворень берут? — Темные очки выдохнули дымом по всем стариковским карточкам. — У них тут, в падлиции, наверно, полная безнадега.
— Я нахожусь здесь в нарушение моих конституционных прав, — отчеканил старик, внезапно разгневавшись.
— Ага, так они тебе и поверят. Лучше чё-нить другое придумай. — Темная рука потянулась к одной из карточек. — Эй, а эт чё значит — «Запит ы е Седины»?
Старик выхватил у него из рук карточку и вернул себе на ляжку.
— Эти картонки твои ни фига не помогут. Все равно упекут. Они всех упекают.
— Вы так считаете? — поинтересовался старик у облака дыма.
— Еще бы. — К потолку вознеслась новая тучка. — А ты как тут очутился, чувак?
— Не знаю.
— Не зна-аешь? В-во! С ума сойти. Должно быть, есть за чё. Это цветные народы часто ни за чё грабастают, а вы, мистер, вы, должно быть, тут за чё.
— Я на самом деле не знаю, — угрюмо ответил старик. — Стоял себе в толпе перед Д.Г.Холмсом.
— И слямзил чей-нить бамажник.
— Нет, полицейского обозвал.
— И как же ты его обозвал?
— Комунясом.
— Каму-нясом! Вуу-оуу. Да если я назову падлицая каму-нясом, мою жопу тут же в Анголу сплавят, точно. Хотя хорошо б кого-ньть из этих засранцев камунясом назвать. Типа сегодня днем стою это я в «Вулворте» себе, а какое-то чучело тырит кулек рахиса из «Орехово Домика», да орать начинает, будто в нее пикой тычут. Э-эй! Тут сразу охрана меня цап, и падлицаи, засрань, уже наружу тащат. Ни одного шанса у чувака нету. В-во! — Его губы всосались в сигарету. — Никто рахиса этого на мне не нашел, а падлицаи все едино тянут. Так я думаю, что эта охрана и есть камунясы. Гнусное уёбище.
Старик прочистил горло и поиграл своими карточками.
— Тебя, наверно, отпустят, — сказали черные очки. — Меня — наверно, тока побазарят чутка, думают, попугают, хоть и знают, что у меня этого рахиса и в помине нет. Но, наверно, попробуют доказать, что есть. Наверно, сами купят кулек, сунут втихаря мне в карман. «Вулворт», наверно, меня на пожизненное засадить хочет.
Негр, казалось, уже смирился со своей судьбой и выдул новую тучу синего дыма, которая обволокла и его, и старика, и маленькие карточки. Потом задумчиво произнес:
— А интересно, кто все-таки стырил эти орехи. Наверно, сама охрана и сперла.
Полицейский призвал старика к столу в центре комнаты; за столом сидел сержант. Патрульный стоял рядом.
— Ваше имя? — спросил сержант старика.
— Клод Робишо, — ответил тот и выложил все свои маленькие карточки на стол перед сержантом.
Сержант их осмотрел и произнес:
— Вот тут патрульный Манкузо утверждает, что вы оказывали при аресте сопротивление и называли его комунясом.
— Я не хотел, — печально ответил старик, заметив, как яростно сержант обращается с карточками.
— Манкузо утверждает, что вы утверждаете, что что все полицейские — комунясы.
— Ууу-иии, — протянул негр с другого конца комнаты.
— Джоунз, заткнись, будь добр? — крикнул ему сержант.
— Ладна, — ответил Джоунз.
— Я до тебя чуть попозже доберусь.
— Слышь, я ж никого камунясом не обзывал, — вскинулся Джоунз. — Меня ж эта охрана в «Вулворте» подставила. А я рахис ващще не люблю.
— Заткни пасть себе.
— Ладна, — бодро отозвался Джоунз и испустил грозовую тучу дыма.
— Я совсем не это имел в виду, — объяснял мистер Робишо сержанту. — Я просто занервничал. Я увлекся. Этот полицейский хотел арессовать несчастного мальчонку, который возле Холмса маму ждал.
— Что? — сержант развернулся к тщедушному полицаю. — Ты что хотел сделать?
— Да никакой он не мальчонка, — ответил Манкузо. — Здоровенный жирный мужик, к тому же одет смешно. Выглядел подозрительной личностью. Я пытался осуществить обычную проверку документов, а он начал оказывать сопротивление. Сказать по правде, он был похож на взрослого извращенца.
— На изврашенца, значит, а? — алчно спросил сержант.
— Да, — воспрял духом Манкузо. — На большого взрослого извращенца.
— Насколько большого?
— На самого большого в моей жизни, — сказал Манкузо, разводя руками так, будто хвастался уловом. Глаза сержанта засияли. — Первым делом я заметил на нем зеленую охотничью шапочку.
Джоунз где-то в глубине своего облака прислушивался, внимательно и отрешенно.
— Ну, и что произошло, Манкузо? Как случилось, что он сейчас не стоит здесь, передо мной?
— Он убежал. Из магазина вышла эта женщина и все запутала, и они с ним убежали за угол, прямо в Квартал.
— О-о, да это типчики из Квартала, — внезапно обрадовался сержант.
— Нет, сэр, — перебил его старик. — Она на самом деле его мамочка. Славная симпатичная дама. Я их в городе и раньше видел. Этот полицейский ее напугал.
— Нет, ты послушай только, Манкузо! — завопил вдруг сержант. — Ты — единственный во всех наших органах, кто попробовал арестовать кого-то у мамочки. А зачем ты сюда еще и дедулю приволок? Сейчас же позвони его домашним, пусть приедут заберут его отсюда.
— Прошу вас, — взмолился мистер Робишо. — Не делайте этого. Дочка у меня с детишками возится. Меня за всю жизнь ни разу не арессовывали. Она за мной приехать не сможет. А что подумают мои внучки? Они все у святых сестер учатся.
— Позвони его дочери, Манкузо. Будет знать, как нас комунясами обзывать!
— Пожалуйста! — Мистер Робишо уже чуть не плакал. — Мои внучки меня уважают.
— Господи ты боже мой! — вздохнул сержант. — Сначала он пытается мальчика с мамой арестовать, потом чьего-то дедулю притаскивает. Пошел отсюда к чертовой матери, Манкузо, и деда с собой забирай. Хочешь подозрительных субъектов задерживать? Ты у нас будешь это делать.
— Есть, сэр, — слабо отозвался Манкузо, уводя рыдающего старика.
— Ууу-иии! — из уединенности дымного облака раздался голос Джоунза.
* * *
Сумерки оседали вокруг бара «Ночь Утех». Коньячная улица снаружи начала освещаться. Перемигивались неоновые вывески, отражаясь в мостовых, смоченных легкой моросью, опадавшей уже некоторое время. Таксомоторы, привозившие первых вечерних клиентов — туристов со Среднего Запада и участников конвенций, — слегка пошлепывали шинами в холодных сумерках.
Теперь в «Ночи Утех» сидело еще несколько клиентов: мужчина, водивший пальцем по формуляру скачек, унылая блондинка, казалось, неким образом связанная с этим баром, и элегантно одетый молодой человек, куривший один за другим «Сэлемы» и пивший замороженные дайкири большими глотками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117