— Ну ты все равно же ж идешь, а?
— Ладно, — наконец, согласилась миссис Райлли. — Упражения, кажется, моему локтю помогают. Скажу Игнациусу, чтобы в комнате сам заперся.
— Конечно, — сказала Санта. — Никто его тута не обидит.
— А у нас и все равно красть нечего. Прям не знаю, откуда Игнациус эти свои идеи берет.
— Мы с Анджело будем в семь.
— Хорошо, и послушай, душечка, попробуй разузнать на рыбном рынке, кто это за старичок был.
* * *
Дом Леви стоял среди сосен на холмике, смотревшем на серые воды бухты Сент-Луис. Экстерьер его служил примером элегантной быдловатости; интерьер представлял собой успешную попытку не впускать деревенщину внутрь совершенно: утроба с неизменными семьюдесятью пятью градусами [По Фаренгейту. Примерно 35оС. ], соединенная с круглогодичным блоком кондиционеров пуповиной вентиляционных трактов и трубок, молча наполнявших комнаты профильтрованными и восстановленными бризами Мексиканского залива и выдыхавших двуокись углерода, сигаретный дым и скуку семейства Леви. Центральная машинерия огромного животворного аппарата вибрировала где-то в акустически изолированных плитками кишках дома, напоминая инструктора Красного Креста, задающего ритм на занятии по искусственному дыханию: « Вдох — хороший воздух, выдох — плохой, вдох — хороший воздух.»
Жилище было чувственно комфортабельно, насколько комфортабельной считается утроба. Каждое кресло утопало на несколько дюймов при малейшем касании, пена и пух подобострастно сдавались любому нажиму. Пучки нейлоновых ковров акриловых расцветок щекотали лодыжки любого, кто был достаточно добр, чтобы по ним пройти. Рядом с баром нечто, напоминавшее шкалу настройки радиоприемника, при повороте заливало все жилище светом мягким или ярким, как того требовало настроение. По всему дому, так, чтобы можно было без затруднений дойти пешком от одного до другого, располагались контурные кресла, массажный стол и моторизованная доска для упражнений, множество секций которой общупывали тело движениями одновременно нежными, но наводящими на размышления. «Приют Леви», как гласил знак на прибрежной дороге, был Занаду [Райская долина в поэме Сэмюэла Кольриджа «Кубла Хан». ] чувств; в его изолированных стенах было чем потворствовать чему угодно.
Мистер и миссис Леви, считавшие друг друга единственными предметами в доме, не способными ничему потворствовать, расположились перед своим телевизионным приемником, наблюдая, как на экране сливаются вместе краски.
— Лицо у Перри Комо [Певец и руководитель эстрадного оркестра, род. Пьерино Комо (18 мая 1912 г.). Ведущий популярного в 50-60-х годах телевизионного шоу] все зеленое, — с немалой враждебностью произнесла миссис Леви. — Он выглядит как труп. Лучше отправь этот приемник обратно в магазин.
— Я же только на этой неделе его из Нового Орлеана привез, — ответил мистер Леви, обдувая себе черные волосы на груди, видневшейся в вырезе махрового халата. Он только что вышел из парной и теперь хотел обсохнуть полностью. Даже с круглогодичным кондиционером и центральным отоплением в этом никогда нельзя быть до конца уверенным.
— Так забери его обратно. Я не собираюсь слепнуть, глядя на сломанный телевизор.
— Ох, закрой рот. Нормально он выглядит.
— Он не выглядит нормально. Посмотри, какие зеленые у него губы.
— Все дело в гриме, которым эти люди пользуются.
— Ты хочешь сказать, что на губы Комо накладывают зеленый грим?
— Почем я знаю, что они делают?
— Разумеется, не знаешь, — ответила миссис Леви, обращая свои аквамариновекие глаза в сторону супруга, погруженного куда-то в пучины подушек желтой нейлоновой тахты. Она заметила краешек махры и резиновый сабо для душа на конце волосатой ноги.
— Не доставай меня, — произнес он. — Сходи поиграй со своей гимнастической доской.
— Я не могу взбираться сегодня на эту штуку. Мне сделали прическу.
Она коснулась высоко взбитых пластичных кудряшек платинового оттенка.
— Парикмахер сказал мне, что и парик понадобится.
— Ну к чему тебе парик? Посмотри, сколько у тебя волос и без того.
— Мне нужен парик брюнетки. Так я смогу изменить свою личность.
— Послушай, ты ведь уже и так брюнетка, правильно? Отрастила бы себе волосы естественно и купила светлый.
— Об этом я не подумала.
— Ну так подумай немножко и посиди тихо. Я устал. Когда я ездил сегодня в город, то завернул в компанию. А это меня всегда угнетает.
— Что там происходит?
— Ничего. Абсолютно ничего.
— Я так и думала, — вздохнула миссис Леви. — Ты спустил дело своего отца в канализацию. Это трагедия твоей жизни.
— Господи, да кому нужна эта допотопная фабрика? Никто уже не покупает те штаны, которые они шьют. А во всем отец виноват. Когда в тридцатых в моду вошли защипы, он не захотел отказываться от обычных брюк. Он же был прямо Генри Форд швейной промышленности. Когда в пятидесятых простые брюки вернулись, он начал шить с защипами. Ты бы видела то, что Гонзалес называет «новой летней линией». Похожи на те шаровары, что клоуны в цирке носят. А уж ткань… Я б сам такой даже посуду мыть не стал.
— Когда мы поженились, Гас, я тебя боготворила. Мне казалось, в тебе есть напор. Ты мог бы развернуться со «Штанами Леви» по-настоящему. Может, даже контору в Нью-Йорке бы открыл. Тебе все само в руки приплыло, а ты взял и выкинул.
— Ох, прекрати всю эту ахинею. Тебе удобно.
— У твоего папы был характер. Я его уважала.
— Мой папа был довольно мерзким сквалыгой, маленьким тираном. Когда я был молод, у меня имелся какой-то интерес к этой компании. Много интереса. Так вот — он своей тиранией уничтожил его без остатка. Насколько это касается меня, «Штаны Леви» — это его компания. Пускай идет псу под хвост. Любую мою хорошую идею для этой фирмы он душил только ради того, чтобы доказать, что он — отец, а я — сын. Если я говорил: «Защипы,» — он отвечал: «Никаких защипов! Никогда!» Если я говорил: «Давай попробуем какую-нибудь новую синтетику,» — он отвечал: «Синтетику? Только через мой труп.»
— Он начинал торговать брюками еще с фургона. И посмотри, во что это выросло. С такой форой ты мог бы сделать «Штаны Леви» национальной компанией.
— Нации повезло, поверь мне. Я все свое детство проходил в этих штанах. Как бы то ни было, я устал слушать твою болтовню. Точка.
— Хорошо. Давай помолчим. Смотри, губы у Комо становятся розовыми. Ты никогда не был хорошим отцом для Сьюзан и Сандры.
— Последний раз, когда Сандра приезжала домой, она открыла свою сумочку достать сигареты, и на пол падает пачка резинок — прямо к моим ногам.
— Я тебе то же самое пытаюсь сказать. Ты никогда не служил своим дочерям примером. Не удивительно, что они совсем сбились с пути. Я с ними и так, и этак.
— Слушай, давай не будем о Сандре и Сьюзан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117