Заметив, что управляющий сидит за своим столом, прикрыв глаза ладонью, Игнациус вытащил первый ящик с папками и, перевернув его, вывалил все его алфавитное содержимое туда же.
А после этого затопотал к фабричной двери, прогрохотав мимо мисс Трикси, снова молившейся на коленях перед распятием.
* * *
Патрульный Манкузо в попытках задержать кого-нибудь — хоть кого-нибудь для сержанта — пробовал левачить. Высадив тетушку возле дома после кегельбана, он решил самостоятельно зайти в бар и посмотреть, не перепадет ли ему чего-нибудь. Перепали же ему лишь три жуткого вида девахи, которые его же и побили. Он поправлял повязку на голове, входя в участок, куда его вызвал сержант.
— Что с тобой стряслось, Манкузо? — заорал сержант при виде повязки.
— Упал.
— Очень на тебя похоже. Если бы ты хоть что-то соображал в своей работе, ты бы сидел в барах и подавал нам информацию о таких субчиках, как те три девки, которых мы привезли сюда вчера вечером.
— Есть, сэр.
— Я не знаю, какая шлюха навела тебя на эту «Ночь Утех», но наши парни проводят там почти каждую ночь, и ничего им еще не попалось…
— Ну, я думал…
— Заткнись. Ты дал нам липовую наводку. А ты знаешь, что мы делаем с людьми, дающими нам липовую наводку?
— Нет.
— Мы отправляем их в комнату отдыха автобусной станции.
— Есть, сэр.
— Будешь дежурить там в кабинках по восемь часов в день, пока не приведешь нам кого-нибудь.
— Ладно.
— Не отвечай «ладно». Отвечай «есть, сэр». А теперь убирайся и загляни по дороге в свой шкафчик. Ты сегодня фермер.
* * *
Игнациус раскрыл «Дневник рабочего парнишки» на первой чистой странице «Синего Коня» и с нажимом выдвинул стержень. Кончик шариковой ручки «Штанов Леви» дал осечку при первом щелчке и скользнул обратно в пластиковый корпус. Игнациус пощелкал энергичнее, но кончик непослушно прятался. Яростно треснув ручкой по краю стола, Игнациус схватил с пола один из карандашей «Венера-Медалистка». Потыкал грифелем воск в ушах и начал соредотачиваться, прислушиваясь к тому, как мать собирается на весь вечер в кегельбан. Из ванной доносились дроби шагов, что, насколько он знал, означало одно: мать пытается завершить несколько фаз своего туалета одновременно. Затем раздались звуки, к которым за много лет он уже привык, — они сопровождали всякий выход матери из дома: щетка для волос плюхнулась в раковину, о пол ударилась пудреница, неожиданный вскрик смятения и хаоса.
— Ай! — в какой-то момент раздался материнский вопль.
Игнациус расценивал приглушенный одинокий шум в ванной как источник раздражения: хоть бы она закончила побыстрее. Наконец, щелкнул выключатель. Она постучалась к нему.
— Игнациус, лапуся, я ухожу.
— Хорошо, — ледяным тоном ответствовал сын.
— Открой дверь, малыш, выйди чмокни меня на прощанье.
— Мамаша, я в данный момент довольно-таки занят.
— Ну не будь же ж таким, Игнациус. Открывай.
— Бегите к своим приятелям, я вас умоляю.
— Ой, Игнациус.
— Вот нужно же отвлекать меня на всех уровнях. Я работаю над одной вещью, имеющей чудесные перспективы для кинематографа. В высшей степени прибыльный проект.
Миссис Райлли пнула дверь кегельной туфлей.
— Это так вы портите ту пару абсурдной обуви, которая была приобретена на мои сбережения, заработанные потом и кровью?
— А? Что такое, сокровище?
Игнациус извлек из уха карандаш и открыл дверь. Материнские волосы цвета свеклы были взбиты ввысь надо лбом; скулы багровели от румян, нервно размазанных до самых глазных яблок. Одно дикое дуновение пудры выбелило лицо миссис Райлли, перед ее платья и несколько отбившихся свекольных прядей.
— О, мой Бог! — вымолвил Игнациус. — У вас пудра по всему платью, хотя, возможно, вы следуете одному из косметических советов миссис Батталья.
— Ну почему ты всегда так тюкаешь Санту, Игнациус?
— Ее, кажется, жизнь и без меня тюкала предостаточно. Но скорее вверх, чем вниз. Однако, если она когда-нибудь приблизится ко мне, направление т ю ка может измениться.
— Игнациус!
— А кроме этого она вызывает в памяти вульгаризм «тютьки».
— Санта уже бабуся. Как не стыдно?
— Хвала Всевышнему, что грубые вопли мисс Энни тем вечером восстановили мир. Ни разу в своей жизни не видел столь бесстыдной оргии. И это — в моей собственной кухне. Если бы тот человек являлся хоть каким-то подобием стража законности, он бы арестовал бы эту «тетушку» на месте.
— И Анджело не тюкай. У него трудный путь, мальчик. Санта грит, он весь день просидел в уборной на автобусной станции.
— О, мой Бог! Верю ли я своим ушам? Я вас умоляю — бегите скорее вместе со своими пособниками из Мафии и оставьте меня в покое.
— Не относись так к своей бедной мамочке.
— Бедной? Я не ослышался — бедной? Когда доллары от моих трудов буквально рекой льются в этот дом? И вытекают из него еще быстрее.
— Не надо снова начинать, Игнациус. Я у тебя тока двадцать долларов же взяла на этой неделе, да еще и чуть не на коленках пришлось упрашивать. Посмотри тока на все эти штукенции, которые ты себе покупаешь. Посмотри на эту кинекамору, что сегодня домой приволок.
— Кинокамера вскоре найдет себе применение. А гармоника была довольно дешева.
— Я ж так же ж никогда с этим человеком расплатицца не сумею.
— Это едва ли моя проблема. Я не вожу машину.
— Да, и тебе наплювать. Тебе всегда наплювать было, мальчик.
— Мне следовало предвидеть, что, всякий раз открывая дверь этой комнаты, я буквально открываю ящик Пандоры. Разве миссис Батталья не желает, чтобы вы поджидали их с ее растленным племянником на обочине, дабы ни одно бесценное мгновение игры в кегли не было упущено? — Игнациус изрыгнул газ дюжины шоколадных пирожных, пойманный в ловушку его клапаном. — Предоставьте мне хоть капельку мира. Неужели недостаточно того, что меня на работе весь день изводят? Мне казалось, что я адекватно описал вам те ужасы, с которыми мне приходится сталкиваться каждодневно.
— Ты же знаешь, как я тебя ценю, лапуся, — всхлипнула миссис Райлли. — Иди сюда и хорошенько чмокни мамочку на прощанье, будь умницей.
Игнациус склонился и слегка ткнулся ей в щеку.
— О, мой Бог, — вымолвил он, отплевываясь пудрой. — Теперь во рту у меня будет скрипеть всю ночь.
— На мне слишком много пудры?
— Нет, в самый раз. Разве у вас нет артрита или что там еще у вас есть? Как вы собираетесь играть в кегли?
— Мне кажется, упряжения мне помогают. Я себе лучше чувствую.
На улице забибикало.
— Очевидно, ваш приятель избежал-таки уборной, — фыркнул Игнациус. — Околачиваться по автобусным станциям — это так на него похоже. Ему, вероятно, нравится смотреть, как прибывают и отправляются эти туристические кошмары с круговым обзором. В его мировоззрениии, очевидно, автобус — это хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
А после этого затопотал к фабричной двери, прогрохотав мимо мисс Трикси, снова молившейся на коленях перед распятием.
* * *
Патрульный Манкузо в попытках задержать кого-нибудь — хоть кого-нибудь для сержанта — пробовал левачить. Высадив тетушку возле дома после кегельбана, он решил самостоятельно зайти в бар и посмотреть, не перепадет ли ему чего-нибудь. Перепали же ему лишь три жуткого вида девахи, которые его же и побили. Он поправлял повязку на голове, входя в участок, куда его вызвал сержант.
— Что с тобой стряслось, Манкузо? — заорал сержант при виде повязки.
— Упал.
— Очень на тебя похоже. Если бы ты хоть что-то соображал в своей работе, ты бы сидел в барах и подавал нам информацию о таких субчиках, как те три девки, которых мы привезли сюда вчера вечером.
— Есть, сэр.
— Я не знаю, какая шлюха навела тебя на эту «Ночь Утех», но наши парни проводят там почти каждую ночь, и ничего им еще не попалось…
— Ну, я думал…
— Заткнись. Ты дал нам липовую наводку. А ты знаешь, что мы делаем с людьми, дающими нам липовую наводку?
— Нет.
— Мы отправляем их в комнату отдыха автобусной станции.
— Есть, сэр.
— Будешь дежурить там в кабинках по восемь часов в день, пока не приведешь нам кого-нибудь.
— Ладно.
— Не отвечай «ладно». Отвечай «есть, сэр». А теперь убирайся и загляни по дороге в свой шкафчик. Ты сегодня фермер.
* * *
Игнациус раскрыл «Дневник рабочего парнишки» на первой чистой странице «Синего Коня» и с нажимом выдвинул стержень. Кончик шариковой ручки «Штанов Леви» дал осечку при первом щелчке и скользнул обратно в пластиковый корпус. Игнациус пощелкал энергичнее, но кончик непослушно прятался. Яростно треснув ручкой по краю стола, Игнациус схватил с пола один из карандашей «Венера-Медалистка». Потыкал грифелем воск в ушах и начал соредотачиваться, прислушиваясь к тому, как мать собирается на весь вечер в кегельбан. Из ванной доносились дроби шагов, что, насколько он знал, означало одно: мать пытается завершить несколько фаз своего туалета одновременно. Затем раздались звуки, к которым за много лет он уже привык, — они сопровождали всякий выход матери из дома: щетка для волос плюхнулась в раковину, о пол ударилась пудреница, неожиданный вскрик смятения и хаоса.
— Ай! — в какой-то момент раздался материнский вопль.
Игнациус расценивал приглушенный одинокий шум в ванной как источник раздражения: хоть бы она закончила побыстрее. Наконец, щелкнул выключатель. Она постучалась к нему.
— Игнациус, лапуся, я ухожу.
— Хорошо, — ледяным тоном ответствовал сын.
— Открой дверь, малыш, выйди чмокни меня на прощанье.
— Мамаша, я в данный момент довольно-таки занят.
— Ну не будь же ж таким, Игнациус. Открывай.
— Бегите к своим приятелям, я вас умоляю.
— Ой, Игнациус.
— Вот нужно же отвлекать меня на всех уровнях. Я работаю над одной вещью, имеющей чудесные перспективы для кинематографа. В высшей степени прибыльный проект.
Миссис Райлли пнула дверь кегельной туфлей.
— Это так вы портите ту пару абсурдной обуви, которая была приобретена на мои сбережения, заработанные потом и кровью?
— А? Что такое, сокровище?
Игнациус извлек из уха карандаш и открыл дверь. Материнские волосы цвета свеклы были взбиты ввысь надо лбом; скулы багровели от румян, нервно размазанных до самых глазных яблок. Одно дикое дуновение пудры выбелило лицо миссис Райлли, перед ее платья и несколько отбившихся свекольных прядей.
— О, мой Бог! — вымолвил Игнациус. — У вас пудра по всему платью, хотя, возможно, вы следуете одному из косметических советов миссис Батталья.
— Ну почему ты всегда так тюкаешь Санту, Игнациус?
— Ее, кажется, жизнь и без меня тюкала предостаточно. Но скорее вверх, чем вниз. Однако, если она когда-нибудь приблизится ко мне, направление т ю ка может измениться.
— Игнациус!
— А кроме этого она вызывает в памяти вульгаризм «тютьки».
— Санта уже бабуся. Как не стыдно?
— Хвала Всевышнему, что грубые вопли мисс Энни тем вечером восстановили мир. Ни разу в своей жизни не видел столь бесстыдной оргии. И это — в моей собственной кухне. Если бы тот человек являлся хоть каким-то подобием стража законности, он бы арестовал бы эту «тетушку» на месте.
— И Анджело не тюкай. У него трудный путь, мальчик. Санта грит, он весь день просидел в уборной на автобусной станции.
— О, мой Бог! Верю ли я своим ушам? Я вас умоляю — бегите скорее вместе со своими пособниками из Мафии и оставьте меня в покое.
— Не относись так к своей бедной мамочке.
— Бедной? Я не ослышался — бедной? Когда доллары от моих трудов буквально рекой льются в этот дом? И вытекают из него еще быстрее.
— Не надо снова начинать, Игнациус. Я у тебя тока двадцать долларов же взяла на этой неделе, да еще и чуть не на коленках пришлось упрашивать. Посмотри тока на все эти штукенции, которые ты себе покупаешь. Посмотри на эту кинекамору, что сегодня домой приволок.
— Кинокамера вскоре найдет себе применение. А гармоника была довольно дешева.
— Я ж так же ж никогда с этим человеком расплатицца не сумею.
— Это едва ли моя проблема. Я не вожу машину.
— Да, и тебе наплювать. Тебе всегда наплювать было, мальчик.
— Мне следовало предвидеть, что, всякий раз открывая дверь этой комнаты, я буквально открываю ящик Пандоры. Разве миссис Батталья не желает, чтобы вы поджидали их с ее растленным племянником на обочине, дабы ни одно бесценное мгновение игры в кегли не было упущено? — Игнациус изрыгнул газ дюжины шоколадных пирожных, пойманный в ловушку его клапаном. — Предоставьте мне хоть капельку мира. Неужели недостаточно того, что меня на работе весь день изводят? Мне казалось, что я адекватно описал вам те ужасы, с которыми мне приходится сталкиваться каждодневно.
— Ты же знаешь, как я тебя ценю, лапуся, — всхлипнула миссис Райлли. — Иди сюда и хорошенько чмокни мамочку на прощанье, будь умницей.
Игнациус склонился и слегка ткнулся ей в щеку.
— О, мой Бог, — вымолвил он, отплевываясь пудрой. — Теперь во рту у меня будет скрипеть всю ночь.
— На мне слишком много пудры?
— Нет, в самый раз. Разве у вас нет артрита или что там еще у вас есть? Как вы собираетесь играть в кегли?
— Мне кажется, упряжения мне помогают. Я себе лучше чувствую.
На улице забибикало.
— Очевидно, ваш приятель избежал-таки уборной, — фыркнул Игнациус. — Околачиваться по автобусным станциям — это так на него похоже. Ему, вероятно, нравится смотреть, как прибывают и отправляются эти туристические кошмары с круговым обзором. В его мировоззрениии, очевидно, автобус — это хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117