— Мирна Минкофф? Ты мне только глупства своего не надо, Игнациус. Эта девочка — в Нью-Йорке. Я ж тебя знаю, мальчик. Ты ж там наверняка тяп-ляпов нагородил, в этих «Штанах Леви».
— Мое превосходство повергло их в смятение.
— Дай мне вон ту газету, Игнациус. Поглядим-ка, что в явлениях пишут.
— Правда ли это? — загромыхал Игнациус. — Неужели меня снова вышвырнут в эту бездну? Вы, очевидно, раскатали кеглями все милосердие из своей души. Я должен провести в постели, по меньшей мере, неделю, к тому же — с полным обслуживанием, прежде, чем снова исцелюсь.
— Кстати, постель — что сталось с твоей простынею, мальчик?
— Мне это определенно неведомо. Вероятно, ее украли. Я предупреждал вас о злоумышленниках.
— Ты хочешь сказать, что кто-то взломал в этот дом, чтобы тока стырить твою грязную простыню?
— Если бы вы были лишь чуточку прилежнее со стиркой, описание этой простыни было бы несколько иным.
— Ладно, давай сюда газету, Игнациус.
— Вы в самом деле собираетесь осуществить попытку чтения вслух? Я сомневаюсь, что моя система вынесет такую травму в данный момент. И как бы то ни было, я смотрю на очень интересную статью в колонке науки — о моллюсках.
Миссис Райлли выхватила у сына газету, оставив в его руках две оторванные полоски.
— Мамаша! Не есть ли данное оскорбительное проявление дурных манер один из результатов вашего общения с этими сицилийцами из кегельбана?
— Закрой рот, Игнациус, — ответила мать, маниакально пролистывая газету к разделу объявлений. — Завтра же садишься на транвай по Сент-Чарльзу вместе с ранними пташками.
— А? — рассеянно переспросил Игнациус. Что же написать сейчас Мирне? Пленка, к тому же, кажется, тоже испортилась. Объяснить крушение Крестового Похода в письме — невозможно. — Что сказали вы, о мать моя?
— Я сказала, что ты сядешь на транвай вместе с ранними пташками, — завопила миссис Райлли.
— Звучит уместно.
— А когда вернешься домой, у тебя уже будет работа.
— Фортуна, очевидно, решилась на еще один поворот вниз.
— Чо?
— Ничего.
* * *
Миссис Леви лежала навзничь на моторизованной гимнастической доске, и несколько секций нежно прощупывали ее пышное тело, подтыкая и меся ее мягкую белую плоть, словно любвеобильный булочник. Сцепя под столом руки, она крепко держалась за доску.
— Ох, — тихонько и счастливо стонала она, покусываю ту секцию, что располагалась прямо под носом.
— Выключи эту штуку, — откуда-то из-за нее раздался голос супруга.
— Что? — Миссис Леви подняла голову и мечтательно огляделась. — Что ты здесь делаешь? Я думала, ты задержишься в городе на скачки.
— Я передумал, если ты не возражаешь.
— Конечно же, не возражаю. Делай, что хочешь. Я тебе не указчик. Развлекайся. Какое мне дело?
— Прости меня. Я не хотел отрывать тебя от доски.
— Давай оставим доску в покое, если ты не возражаешь.
— Ох, мне жаль, что ее оскорбил.
— Ты только не впутывай сюда доску. Больше я ничего не говорила. Я просто пытаюсь быть воспитанной. Не я тут все споры начинаю.
— Включи же опять свою проклятую дрянь и заткнись. Я собираюсь принять душ.
— Вот видишь? Ты очень возбуждаешься из-за пустяков. Не вымещай на мне все свои чувства вины.
— Какие еще чувства вины? Что я сделал?
— Ты знаешь, в чем тут дело, Гас. Ты знаешь, как вышвырнул всю свою жизнь на помойку. Все предприятие псу под хвост. Возможность охватить всю страну. Пот и кровь твоего отца достались тебе на блюдечке с голубой каемкой.
— Ф-фу.
— Растущий концерн разваливается.
— Слушай, у меня и так голова раскалывается от того, что я пытался спасти сегодня этот бизнес. Именно поэтому я и не поехал на скачки.
Проборовшись с отцом почти тридцать пять лет, мистер Леви решил, что остаток жизни он проведет необеспокоенным. Но беспокоила его каждый день, проведенный в «Приюте Леви», его же собственная супруга — исключительно тем, что терпеть не могла, когда он не хотел беспокоиться по поводу «Штанов Леви». А не приближаясь к «Штанам Леви» вообще, он беспокоился еще сильнее — о самой компании, поскольку там постоянно что-то шло наперекосяк. Конечно, было бы намного проще и спокойнее, если бы он на самом деле управлял «Штанами Леви» — приходил бы директорствовать на восемь часов в день. Да только от одного имени «Штанов Леви» у него начиналась изжога. Имя было связано с папочкой навеки.
— Что ты там делал, Гас? Подписал пару писем?
— Я кое-кого уволил.
— Правда что ли? Подумаешь. Кого? Какого-нибудь кочегара?
— Помнишь, я рассказывал тебе про жирного чудика — которого принял на работу этот осел Гонзалес?
— О. Этого. — Миссис Леви перекатилась по гимнастической доске.
— Видела бы ты, во что он превратил это место. С потолка серпантин болтается. В конторе кнопками здоровенное распятие присобачил. Только захожу я сегодня, он ко мне бросается и начинает жаловаться, что кто-то из цеховых сшиб на пол его горшки с бобами.
— Горшки с бобами? Он что — решил, что «Штаны Леви» — овощеводческое хозяйство?
— Кто ж знает, что творится в его башке? Теперь он хочет, чтобы я уволил того, кто сшиб его растения, и того второго парня, который изрезал его табличку, как он говорит. Он говорит, что фабричные — банда хулиганья и совершенно его не уважают. Что они к нему лапы тянут. И вот я иду на фабрику искать Палермо, которого, разумеется, на месте нет, — и что же я нахожу? У всех этих рабочих по всему цеху валяются кирпичи и цепи. Они все весьма эмоционально взбудоражены и рассказывают мне, что этот парень Райлли, тот самый жирный неряха, заставил их притащить всю эту дрянь, чтобы напасть на контору и побить Гонзалеса.
— Что?
— Он рассказывал, что им недоплачивают и перегружают работой.
— Мне кажется, он прав, — произнесла миссис Леви. — Не далее как вчера Сьюзан и Сандра написали что-то об этом в своем письме. Их подружки в колледже сказали им, судя по тому, что те рассказывали о своем отце: похоже, он — плантатор, пользующийся рабским трудом. Девочки были очень взволнованы. Я собиралась тебе рассказать, но у меня было столько хлопот в этим новым модельером причесок, что совершенно выскочило из головы. Они хотят, чтобы ты повысил этим бедным людям зарплату, или они больше не вернутся домой.
— За кого эта парочка себя принимает?
— Они принимают себя за твоих дочерей, если ты не помнишь. Им хочется тебя только уважать. Они говорят, что ты должен улучшить условия в «Штанах Леви», если хочешь увидеть их снова.
— Чего это ради их так заинтересовали цветные ни с того ни с сего? Молодые люди уже выдохлись?
— Ну вот, ты опять на девочек нападаешь. Видишь, что я имею в виду? Именно поэтому я тебя тоже больше не могу уважать. Если б одна из твоих дочерей была лошадью, а другая — бейсболистом, ты бы ради них из кожи вон лез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117