Это совершенно ложно. Какой-то сторонник белого превосходства, какая-то провинциальная деревенщина, возможно, даже сам Гонзалес, без сомнения, распустил этот подлый слух. Как вы смеете, сэр? Все вы должны осознавать, что у нашей цели — много врагов.
Пока рабочие звучно аплодировали ему, Игнациус недоумевал, откуда этому типу стало известно о попытке его ареста монголоидом Манкузо. Возможно, он стоял в толпе, перед универсальным магазином. Патрульный этот — просто ложка дегтя во всеобщей бочке меда. Тем не менее, момент, кажется, удалось спасти.
— Теперь вот это понесем мы с собой в авангарде! — закричал Игнациус поверх последних брызг аплодисментов. Он драматично рванул простыню от пояса, распахивая ее. Среди желтых пятен большими печатными буквами красным карандашом выделялось слово ВПЕРЕД. Под ним замысловатым синим шрифтом значилось: Крестовый Поход за Мавританское Достоинство .
— Интересно, кто спал на этой ветоши, — сказала напряженная женщина с духовными наклонностями, которой было назначено руководить хором. — Боже!
Несколько других предполагавшихся бунтовщиков выказали сходное любопытство в более явных физиологических понятиях.
— Тихо же! — рявкнул Игнациус, громоподобно топнув ногой по столу. — Прошу вас! Две наиболее статных женщины понесут вот это знамя между собой, когда мы маршем вступим в контору.
— Я к этому не притронусь, — заявила в ответ одна женщина.
— Тихо! Все! — яростно выкрикнул Игнациус. — Я начинаю подозревать, что вы, народ, в действительности не заслуживаете подобной цели. Вы очевидно не подготовлены принести ни одной окончательной жертвы.
— А чего это ради мы потащим с собой эту ветхую простыню? — поинтересовался кто-то. — Я думал, у нас тут демонсрация должна быть нащот зарплаты.
— Простыню? Какую простыню? — отвечал Игнациус. — Я держу сейчас перед вами самое наигордое из знамен — отождествление нашей задачи, визуализацию всего, к чему мы стремимся. — Рабочие вгляделись в пятна еще напряженнее. — Если вы желаете просто ворваться в контору, как стадо, то станете участниками не более чем обычного бунта. Одно лишь знамя придает форму и достоверность нашей агитации. В такие вещи вовлечена определенная геометрия, определенный ритуал, который следует соблюдать. Вот — вы, дамы, стоящие вон там, возьмите его за края и размахивайте с честью и гордостью, воздев руки повыше, и так далее.
Две женщины, на которых указал Игнациус, медленно добрели до раскроечного стола, робко взяли знамя щепотками за краешки и растянули между собой, будто хламиду прокаженного.
— Это выглядит даже гораздо внушительнее, чем я себе воображал, — произнес Игнациус.
— Не махай этой штукой передо мной, подруга, — сказал кто-то женщинам, пустив по всей толпе еще одну рябую волну смешочков.
Игнациус щелкнул камерой и нацелил ее на знамя и рабочих.
— Не будете ли вы все любезны помахать еще раз палками и камнями? — Рабочие весело подчинились. Мирна поперхнется эспрессо, когда это увидит. — Теперь немножко неистовее. Яростно грозите оружием. Грознее гримасы. Громче орите. Возможно, некоторые из вас могли бы попрыгать вверх и вниз, если вы не возражаете.
Они с хохотом следовали его инструкциям — то есть, все, кроме тех двух женщин, что угрюмо держали знамя.
В конторе мистер Гонзалес наблюдал, как мисс Трикси врезалась в дверной косяк, совершая свое утреннее проникновение на рабочее место. В то же самое время, он задавался вопросом, что может означать новый буйный всплеск шума, донесшийся с фабрики.
Игнациус снимал сцену перед собой еще минуту или две, а затем проелозил камерой по столбу наверх, к потолку, что, по его мнению, представило бы собой интересный и довольно-таки изысканный прием кинематографии, предполагающий устремленность. Зависть сгрызет пахнущие мускусом жизненно важные органы Мирны. Достигнув верхушки столба, камера задержалась на нескольких квадратных футах проржавевшей изнанки фабричной крыши. Затем Игнациус протянул камеру рабочему и попросил заснять себя. Когда тот навел на него объектив, Игнациус нахмурился и потряс кулаком, тем самым неимоверно развлекши рабочих.
— Ну ладно, — великодушно произнес он, забрав камеру и снова щелкнув выключателем. — Давайте же сдержим на мгновение наши бунтарские инстинкты и распланируем свои стратагемы. Во-первых, две вот эти дамы будут предшествовать нам со знаменем. Непосредственно за знаменем последует хор с какой-либо надлежащей народной или религиозной мелодией. Дама, отвечающая за хор, сама может выбрать напев. Не зная совершенно ничего о ваших народных музыкальных склонностях, я оставляю выбор за вами, хотя мне и хотелось бы, чтобы у нас оказалось достаточно времени для того, чтобы я обучил всех вас красотам какого-нибудь мадригала. Осмелюсь только предложить вам выбирать мелодию помощнее. Оставшаяся часть составит батальон воинов. Я сам последую за всем ансамблем с камерой, чтобы запечатлеть сие знаменательное событие. В какой-либо из будущих дней все мы, вероятно, сможем реализовать какие-то дополнительные поступления за счет проката этого фильма в студенческих организациях, а также иных сходным же образом ужасающих сообществах.
Просьба не забывать еще вот чего. Наш первый подступ будет мирным и благоразумным. Войдя в контору, две дамы поднесут знамя прямо к управляющему. Хор выстроится вокруг распятия. Батальон останется на заднем плане, покуда не потребуется. Поскольку мы имеем дело с самим Гонзалесом, я подозреваю, что батальон будет призван в дело довольно скоро. Если же спектакль этот окажется неспособен пробудить в Гонзалесе эмоций, я скомандую: «В атаку!» Это и станет сигналом к вашему натиску. Есть вопросы?
Кто— то сказал:
— Ну и говно все это, — но Игнациус проигнорировал одинокий голос. Фабрику охватило счастливое затишье — рабочие истосковались по перемене распорядка. Между двух печей с минуту пьяно помаячил мистер Палермо, десятник, и исчез.
— Очевидно, план битвы ясен, — произнес Игнациус, когда вопросов не последовало. — Не будут ли две дамы со знаменем любезны занять свои места вон там, у дверей? Теперь, пожалуйста, хор — соберитесь за ними, а затем — батальон. — Рабочие быстро перестроились, улыбаясь и тыча друг в друга орудиями войны. — Прекрасно! Хор теперь может приступить к пению.
Дама с духовными наклонностями дунула в дудку-камертон и участники хора с вожделением затянули:
Ох, Иисус, иди со мной повсюду,
И я всегда — всегда доволен буду.
— Это в самом деле звучит довольно волнующе, — заметил Игнациус. Следом за этим он вскричал: — Вперед!
Боевой порядок повиновался столь быстро, что, не успел Игнациус вскричать что-либо еще, как знамя уже миновало фабрику и начало подниматься по лестнице в контору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Пока рабочие звучно аплодировали ему, Игнациус недоумевал, откуда этому типу стало известно о попытке его ареста монголоидом Манкузо. Возможно, он стоял в толпе, перед универсальным магазином. Патрульный этот — просто ложка дегтя во всеобщей бочке меда. Тем не менее, момент, кажется, удалось спасти.
— Теперь вот это понесем мы с собой в авангарде! — закричал Игнациус поверх последних брызг аплодисментов. Он драматично рванул простыню от пояса, распахивая ее. Среди желтых пятен большими печатными буквами красным карандашом выделялось слово ВПЕРЕД. Под ним замысловатым синим шрифтом значилось: Крестовый Поход за Мавританское Достоинство .
— Интересно, кто спал на этой ветоши, — сказала напряженная женщина с духовными наклонностями, которой было назначено руководить хором. — Боже!
Несколько других предполагавшихся бунтовщиков выказали сходное любопытство в более явных физиологических понятиях.
— Тихо же! — рявкнул Игнациус, громоподобно топнув ногой по столу. — Прошу вас! Две наиболее статных женщины понесут вот это знамя между собой, когда мы маршем вступим в контору.
— Я к этому не притронусь, — заявила в ответ одна женщина.
— Тихо! Все! — яростно выкрикнул Игнациус. — Я начинаю подозревать, что вы, народ, в действительности не заслуживаете подобной цели. Вы очевидно не подготовлены принести ни одной окончательной жертвы.
— А чего это ради мы потащим с собой эту ветхую простыню? — поинтересовался кто-то. — Я думал, у нас тут демонсрация должна быть нащот зарплаты.
— Простыню? Какую простыню? — отвечал Игнациус. — Я держу сейчас перед вами самое наигордое из знамен — отождествление нашей задачи, визуализацию всего, к чему мы стремимся. — Рабочие вгляделись в пятна еще напряженнее. — Если вы желаете просто ворваться в контору, как стадо, то станете участниками не более чем обычного бунта. Одно лишь знамя придает форму и достоверность нашей агитации. В такие вещи вовлечена определенная геометрия, определенный ритуал, который следует соблюдать. Вот — вы, дамы, стоящие вон там, возьмите его за края и размахивайте с честью и гордостью, воздев руки повыше, и так далее.
Две женщины, на которых указал Игнациус, медленно добрели до раскроечного стола, робко взяли знамя щепотками за краешки и растянули между собой, будто хламиду прокаженного.
— Это выглядит даже гораздо внушительнее, чем я себе воображал, — произнес Игнациус.
— Не махай этой штукой передо мной, подруга, — сказал кто-то женщинам, пустив по всей толпе еще одну рябую волну смешочков.
Игнациус щелкнул камерой и нацелил ее на знамя и рабочих.
— Не будете ли вы все любезны помахать еще раз палками и камнями? — Рабочие весело подчинились. Мирна поперхнется эспрессо, когда это увидит. — Теперь немножко неистовее. Яростно грозите оружием. Грознее гримасы. Громче орите. Возможно, некоторые из вас могли бы попрыгать вверх и вниз, если вы не возражаете.
Они с хохотом следовали его инструкциям — то есть, все, кроме тех двух женщин, что угрюмо держали знамя.
В конторе мистер Гонзалес наблюдал, как мисс Трикси врезалась в дверной косяк, совершая свое утреннее проникновение на рабочее место. В то же самое время, он задавался вопросом, что может означать новый буйный всплеск шума, донесшийся с фабрики.
Игнациус снимал сцену перед собой еще минуту или две, а затем проелозил камерой по столбу наверх, к потолку, что, по его мнению, представило бы собой интересный и довольно-таки изысканный прием кинематографии, предполагающий устремленность. Зависть сгрызет пахнущие мускусом жизненно важные органы Мирны. Достигнув верхушки столба, камера задержалась на нескольких квадратных футах проржавевшей изнанки фабричной крыши. Затем Игнациус протянул камеру рабочему и попросил заснять себя. Когда тот навел на него объектив, Игнациус нахмурился и потряс кулаком, тем самым неимоверно развлекши рабочих.
— Ну ладно, — великодушно произнес он, забрав камеру и снова щелкнув выключателем. — Давайте же сдержим на мгновение наши бунтарские инстинкты и распланируем свои стратагемы. Во-первых, две вот эти дамы будут предшествовать нам со знаменем. Непосредственно за знаменем последует хор с какой-либо надлежащей народной или религиозной мелодией. Дама, отвечающая за хор, сама может выбрать напев. Не зная совершенно ничего о ваших народных музыкальных склонностях, я оставляю выбор за вами, хотя мне и хотелось бы, чтобы у нас оказалось достаточно времени для того, чтобы я обучил всех вас красотам какого-нибудь мадригала. Осмелюсь только предложить вам выбирать мелодию помощнее. Оставшаяся часть составит батальон воинов. Я сам последую за всем ансамблем с камерой, чтобы запечатлеть сие знаменательное событие. В какой-либо из будущих дней все мы, вероятно, сможем реализовать какие-то дополнительные поступления за счет проката этого фильма в студенческих организациях, а также иных сходным же образом ужасающих сообществах.
Просьба не забывать еще вот чего. Наш первый подступ будет мирным и благоразумным. Войдя в контору, две дамы поднесут знамя прямо к управляющему. Хор выстроится вокруг распятия. Батальон останется на заднем плане, покуда не потребуется. Поскольку мы имеем дело с самим Гонзалесом, я подозреваю, что батальон будет призван в дело довольно скоро. Если же спектакль этот окажется неспособен пробудить в Гонзалесе эмоций, я скомандую: «В атаку!» Это и станет сигналом к вашему натиску. Есть вопросы?
Кто— то сказал:
— Ну и говно все это, — но Игнациус проигнорировал одинокий голос. Фабрику охватило счастливое затишье — рабочие истосковались по перемене распорядка. Между двух печей с минуту пьяно помаячил мистер Палермо, десятник, и исчез.
— Очевидно, план битвы ясен, — произнес Игнациус, когда вопросов не последовало. — Не будут ли две дамы со знаменем любезны занять свои места вон там, у дверей? Теперь, пожалуйста, хор — соберитесь за ними, а затем — батальон. — Рабочие быстро перестроились, улыбаясь и тыча друг в друга орудиями войны. — Прекрасно! Хор теперь может приступить к пению.
Дама с духовными наклонностями дунула в дудку-камертон и участники хора с вожделением затянули:
Ох, Иисус, иди со мной повсюду,
И я всегда — всегда доволен буду.
— Это в самом деле звучит довольно волнующе, — заметил Игнациус. Следом за этим он вскричал: — Вперед!
Боевой порядок повиновался столь быстро, что, не успел Игнациус вскричать что-либо еще, как знамя уже миновало фабрику и начало подниматься по лестнице в контору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117