— Бы додды убдадь бедя ид эдой убоддой. Я де богу бодьде дыдадь.
— Что? — Сержант взглянул на изнуренную фигуру перед собой, на слезящиеся розовые глаза за бифокальными линзами очков и сухие губы, проглядывавшие сквозь седую козлиную бородку. — Что с тобой такое, Манкузо? Почему ты не можешь стоять прямо и гордо, как подобает мужчине? Простудился? Служащие сил полиции не простужаются. Служащие сил полиции сильны .
Патрульный Манкузо кашлянул мокротой в бородку.
— Ты еще никого не задержал на этой автостанции. Помнишь, что я тебе сказал? Ты остаешься там, покуда кого-нибудь мне не приведешь.
— У бедя бдеббодия.
— Прими таблетки от кашля. А теперь иди отсюда и приведи мне кого-нибудь.
— Боя дёдужга гобогид, ждо едди я буду зидедь б эдой убоддой, до убду.
— Твоя тётушка? Такой взрослый мужчина, как ты, — и слушаешься какую-то тётушку? Господи боже ж мой. С какими людьми ты якшаешься, Манкузо? Старушки, которые в одиночестве ходят на стриптиз, тётушки. Ты, наверное, записался в кружок кройки и шитья или типа того. Держи спину ровнее . — Сержант пристально посмотрел на жалкую фигуру, сотрясавшуюся от последних раскатов кашля. Он не хотел нести ответственность за смерть при исполнении. Лучше дать Манкузо испытательный срок, а потом выпереть со службы вообще. — Ладно. На автостанцию можешь не возвращаться. Выходи на улицу, погрейся немного на солнышке. Но слушай сюда. Я даю тебе две недели. Если к тому времени ты мне никого не приведешь, ты здесь больше не служишь. Ты меня понял, Манкузо?
Патрульный Манкузо, шмыгая носом, кивнул.
— Я боддадаюдь. Я бдибеду бам гобо-дибудь.
— И хватит на мне виснуть, — завопил сержант. — Мне только твоего насморка не хватало. Встань ровно. Пошел отсюда. Прими какие-нибудь пилюли и апельсинового соку выпей. Х-хос-споди.
— Я бам гобо-дибудь бдибеду, — пропыхтел Манкузо, на сей раз еще неубедительнее, чем вначале. Затем он отчалил — в своем новом костюме. Такова была последняя практическая шутка сержанта: Манкузо изображал Санта-Клауса с бейсбольной кепкой на голове.
* * *
Игнациус игнорировал грохот материнских кулаков в свою дверь и вопли из прихожей по поводу тех пятидесяти центов жалованья, которые он принес домой после целого дня работы. Смахнув со стола блокноты «Великий Вождь», мячик йо-йо и резиновую перчатку, он открыл «Дневник» и начал писать:
Любезный Читатель,
Хорошая книга — драгоценный источник жизненной силы выдающегося разума, сохраненный от забвения и бережно сберегаемый, чтобы разум этот мог жить после смерти.
— Мильтон
Извращенный (и, я подозреваю, довольно опасный) ум Клайда разработал еще один способ умаления моего довольно-таки неуязвимого существа. Сначала я полагал, что обрел в этом царе сосисок и мясном магнате заменителя отца. Однако его злоба и зависть ко мне возрастают с каждым днем; вне всякого сомнения, однажды они окончательно овладеют им и погубят остатки его разума. Величие моего телесного строения, сложность моего мировоззрения, порядочность и вкус, подразумеваемые всей моей манерой держаться, изящество, с коим я функционирую в трясинах сегодняшнего мира, — все это одновременно повергает Клайда в смятение и изумляет его. Ныне он отослал меня работать во Французский Квартал — район, служащий пристанищем для всех пороков, которые человек только мог измыслить в своих широчайших помрачениях рассудка, включая, как я мог бы себе вообразить, несколько современных вариаций, ставших возможными только благодаря чудесам науки. Квартал в чем-то похож, как я себе представляю, на Сохо и определенные районы Северной Африки. Вместе с тем, население Французского Квартала, благословенное американской «настырностью» и «смекалкой», в настоящий момент, вероятно, изо всех сил старается сравняться и превзойти в разнообразии и изобретательности те утехи, которыми наслаждаются жители иных мировых регионов человеческой деградации.
Ясно, что район, подобный Французскому Кварталу, не является надлежащей средой для ведущего правильный образ жизни, непорочного, рассудительного и впечатлительного юного Рабочего Парнишки. Разве Эдисону, Форду или Рокфеллеру приходилось идти наперекор таким обстоятельствам?
Злобный разум Клайда, однако, не остановился на столь простом унижении. Поскольку подразумевается, что я имею дело с тем, что Клайд называет «туристическими делами», я был наряжен в некое убранство.
(Если судить по первым клиентам, которые подходили ко мне в тот, самый первый, день на новом маршруте, «туристы» представляются мне теми же самыми лицами без определенных занятий, которым я продавал в деловом районе. В керосиновом угаре, они, вне всякого сомнения, просто забрели, спотыкаясь, в Квартал и единственно в силу этого, по сенильному представлению Клайда, могут квалифицироваться как «туристы». Интересно, у Клайда вообще была когда-либо возможность видеть тех дегенератов, хронических неудачников и бродяг, которые покупают и, очевидно, кормятся «райскими» продуктами? Между остальными киоскерами — совершенно сломленными жизнью и недужными скитальцами, чьи имена звучат примерно как «Кореш», «Старик», «Приятель», «Длинный», «Кабан» и «Чувак» — и моими клиентами я, очевидно, пойман в капкан чистилища заблудших душ. Тем не менее, тот простой факт, что в наш век все они потерпели сокрушительный провал, поистине сообщает им некое свойство духовности. Кто знает, возможно, они, эти втоптанные в грязь бедолаги, могут оказаться святыми нынешней эры: прекрасно сломанные жизнью старые негры с бронзовыми глазами; загубленные бродяги с пустошей Техаса и Оклахомы; разоренные сезонники, взыскующие пристанища в кишащих грызунами городских трущобах.)
(Тем не менее, я надеюсь, что в своем старческом слабоумии мне не придется полагаться на «горячие собаки» как на источник пропитания. Продажей моих трудов можно будет извлечь какую-то выгоду. При нужде можно будет обратиться к лекционным гастролям, следуя по пятам за ужасной М.Минкофф, чьи преступления против вкуса и пристойности уже были описаны для вас, любезные читатели, в деталях, — для того, чтобы расчистить валуны невежества и бесстыдства, к тому времени уже рассеянные ею по различным лекционным аудиториям страны. Возможно, тем не менее, что и в ее первой аудитории найдется человек достаточно добродетельный, чтобы стащить ее с кафедры и немного отхлестать бичом по эрогенным зонам. Невзирая на все те духовные качества, которыми могут обладать трущобы, они определенно не отвечают никаким стандартам в области физического комфорта, и я серьезно сомневаюсь, сможет ли мое значительное и хорошо сформированное телосложение легко адаптироваться к проведению ночей на голой земле в переулках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117