долина Рейна и, наконец, Берлин.
Везде, где бы они ни останавливались, Роза производила наилучшее впечатление; в глазах хозяев она была просто безупречной гостьей. Она мало говорила, внимательно слушала. Не зная иностранных языков, она все же старалась пополнить свои знания, читая об истории страны и семьи, чьим гостеприимством она пользовалась в данный момент. Светские дамы, с которыми она знакомилась, были очарованы ее аристократическими манерами и оказывали всяческое покровительство, прощая ей, что она американка.
Но, сохраняя на лице вежливую улыбку, Роза не переставала внимательно вглядываться в незнакомый для нее мир. Прожив некоторое время среди европейцев, она поняла, почему состоятельные американцы подражают их изяществу и обаянию, заимствуют жеманство и манерность. Роза ничего не имела против хороших манер, но все-таки задумывалась, а замечала ли Америка когда-нибудь, что скрывается за фасадом европейской утонченности? Роза видела, какой хрупкой была европейская знать, которая, чтобы увековечить себя, не останавливалась перед кровосмесительными браками и высокомерно игнорировала перемены, происходящие вокруг. Упадок и разрушение видны были повсюду. Роза была уверена: рано или поздно это грандиозное здание рухнет от собственной тяжести.
Каким бы увлекательным ни было путешествие, Роза не переставала считать дни, оставшиеся до конца, и не спускала глаз с Саймона. На людях он был изящен, остроумен, обаятелен, неизменно привлекая внимание окружающих дам. Оставаясь наедине с женой, он либо безучастно молчал, либо становился настойчиво-требовательным. Если подмешать снотворное ему в напиток почему-либо не удавалось, Роза находила другие способы не подпускать его к себе. Она начинала жаловаться на сильные спазмы и головокружения, а когда он прикасался к ней, лежала холодная и неподвижная. Саймона это ее безразличие доводило до бешенства. Если он все-таки настаивал на близости, Роза расцарапывала себе пах бритвенным лезвием. Тогда, обнаружив кровь, Саймон с отвращением отодвигался от жены и переворачивался на другой бок, выражая недовольство ее слишком уж частыми менструациями.
Когда они вернулись в Лондон, Роза, еще полная ужасными воспоминаниями первого путешествия через океан, начала собираться с силами для обратной дороги. К счастью, Саймон стал теперь проводить ночь в курительной комнате, где до зари играл в бридж и покер в мужской компании. Но Роза не ослабила бдительность и спала в длинных ночных сорочках, завернутая в их бесчисленные складки, словно мумия.
Когда «Конституция» взяла курс на Нью-Йорк, Роза твердо решила сделать все, чтобы исправить ужасную ошибку, которую она совершила, выйдя замуж за Саймона. Хотя сама мысль об этом была неприятна, нужно было поговорить с дедом. Другого выхода у нее не было. Роза верила, что, хотя Иосафат Джефферсон и возлагал большие надежды на ее брак, он должен выслушать ее и помочь найти правильное решение.
Когда они в последний раз во время путешествия сидели за обедом, к Саймону подошел стюард и протянул запечатанный конверт. Роза не обратила на это внимания, слушая забавные, хотя и слегка скабрезные анекдоты капитана. Дослушав, Саймон извинился и, к удивлению Розы, сделал ей знак следовать за ним.
– В чем дело, Саймон?
Не сказав ни слова в ответ, он отвел ее в безлюдный зал для коктейлей и усадил за столик в углу. Потом молча протянул телеграмму от Мэри Киркпатрик, личного секретаря ее деда, работавшей у него уже тридцать лет.
«Извещаем вас повторно:
Мистер Джефферсон скончался два дня назад. Прошу подтвердить получение этой телеграммы как можно скорее».
– Как ты мог?! – в ярости вскричала Роза. – Почему ты не говорил?
– Потому что ты все равно ничего не смогла бы сделать, – ответил Саймон, стараясь не отставать от нее, когда она почти бежала сквозь зал таможни и иммиграционной службы, чтобы как можно скорее пройти все формальности. – Я не хотел, чтобы тебе было еще труднее…
Роза, резко обернувшись, посмотрела ему в лицо.
– Не опекай меня, Саймон! Никогда, понял?
– Я взял на себя все дела фирмы, – заверил ее тот. – Там все идет по-прежнему…
– Хочу предупредить тебя, – перебила Роза, – ничего не предпринимай в «Глобал Энтерпрайсиз», пока я не разберусь, в каком состоянии ее дела.
Инспектор иммиграционной службы узнал Розу по фамилии и отдал честь, прикоснувшись двумя пальцами фуражке.
– Я слышал о несчастье с мистером Джефферсоном, миссис Толбот. Очень вам сочувствую. Проходите, пожалуйста, я прослежу, чтобы ваш багаж задерживали. Слезы застилали ей глаза.
– Благодарю вас, вы очень добры. Муж присмотрит за моими вещами. Мне нужно добраться до дома.
И, прежде чем Саймон успел остановить ее, Роза побежала через зал таможни к королевскому черному экипажу, запряженному четверкой лошадей в черных плюмажах.
Роза сидела в кожаном кресле деда, твердо упершись ногами в пол. Она ощущала его присутствие в этом кабинете, пропитанном запахом его любимого табака. Картины с видами бушующего океана на стенах (он так любил смотреть на них), медали, почетные знаки, поздравительные адреса под стеклом – их присылали президенты и государственные деятели. Воспоминания, нахлынувшие на нее в этой комнате, не причиняли боли, но, наоборот, успокаивали и утешали.
«Может быть, это потому, что я была здесь так счастлива…»
– Вот и все, что я могу тебе сказать Роза… простите, миссис Толбот, – продолжала Мэри Киркпатрик. – Поверьте мне, он покинул нас тихо, не мучаясь. Я знаю, я ведь была с ним до конца.
– Не называйте меня «миссис Толбот», Мэри, – тихо сказала Роза. – Вы всегда называли меня Розой или Рози.
Мэри Киркпатрик скомкала носовой платок и попыталась улыбнуться. Она была дочерью ирландских бедняков, бежавших в Америку во время «картофельного голода» 1846 года, и первым и единственным личным секретарем Иосафата Джефферсона. Даже в свои пятьдесят с лишним лет она сохраняла глянцевитую белизну кожи и блеск синих глаз своих предков. Сильно посеребренные волосы ее были уложены в толстую косу.
Мэри казалось, что она знает Розу лучше, чем кто-либо в мире. Девочка выросла на ее глазах: Мэри бранила ее, когда та бегала и шалила в конторе, приносила ей молоко и печенье, когда она работала рядом с дедушкой, усердно выводя карандашом цифры на листах плотной бумаги. Она знала: если бы Господь позволил ей иметь детей, они были бы такими же хорошенькими и не по годам сообразительными, как ее милая и любимая Рози.
– Вы видели Франклина, Мэри? – спросила Роза. – Как он?
– Он молодец. Миссис Малкэхи звонит мне каждый день и говорит, что он держится отлично.
– Я должна поехать в Дьюнскрэг, – рассеянно сказала Роза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216
Везде, где бы они ни останавливались, Роза производила наилучшее впечатление; в глазах хозяев она была просто безупречной гостьей. Она мало говорила, внимательно слушала. Не зная иностранных языков, она все же старалась пополнить свои знания, читая об истории страны и семьи, чьим гостеприимством она пользовалась в данный момент. Светские дамы, с которыми она знакомилась, были очарованы ее аристократическими манерами и оказывали всяческое покровительство, прощая ей, что она американка.
Но, сохраняя на лице вежливую улыбку, Роза не переставала внимательно вглядываться в незнакомый для нее мир. Прожив некоторое время среди европейцев, она поняла, почему состоятельные американцы подражают их изяществу и обаянию, заимствуют жеманство и манерность. Роза ничего не имела против хороших манер, но все-таки задумывалась, а замечала ли Америка когда-нибудь, что скрывается за фасадом европейской утонченности? Роза видела, какой хрупкой была европейская знать, которая, чтобы увековечить себя, не останавливалась перед кровосмесительными браками и высокомерно игнорировала перемены, происходящие вокруг. Упадок и разрушение видны были повсюду. Роза была уверена: рано или поздно это грандиозное здание рухнет от собственной тяжести.
Каким бы увлекательным ни было путешествие, Роза не переставала считать дни, оставшиеся до конца, и не спускала глаз с Саймона. На людях он был изящен, остроумен, обаятелен, неизменно привлекая внимание окружающих дам. Оставаясь наедине с женой, он либо безучастно молчал, либо становился настойчиво-требовательным. Если подмешать снотворное ему в напиток почему-либо не удавалось, Роза находила другие способы не подпускать его к себе. Она начинала жаловаться на сильные спазмы и головокружения, а когда он прикасался к ней, лежала холодная и неподвижная. Саймона это ее безразличие доводило до бешенства. Если он все-таки настаивал на близости, Роза расцарапывала себе пах бритвенным лезвием. Тогда, обнаружив кровь, Саймон с отвращением отодвигался от жены и переворачивался на другой бок, выражая недовольство ее слишком уж частыми менструациями.
Когда они вернулись в Лондон, Роза, еще полная ужасными воспоминаниями первого путешествия через океан, начала собираться с силами для обратной дороги. К счастью, Саймон стал теперь проводить ночь в курительной комнате, где до зари играл в бридж и покер в мужской компании. Но Роза не ослабила бдительность и спала в длинных ночных сорочках, завернутая в их бесчисленные складки, словно мумия.
Когда «Конституция» взяла курс на Нью-Йорк, Роза твердо решила сделать все, чтобы исправить ужасную ошибку, которую она совершила, выйдя замуж за Саймона. Хотя сама мысль об этом была неприятна, нужно было поговорить с дедом. Другого выхода у нее не было. Роза верила, что, хотя Иосафат Джефферсон и возлагал большие надежды на ее брак, он должен выслушать ее и помочь найти правильное решение.
Когда они в последний раз во время путешествия сидели за обедом, к Саймону подошел стюард и протянул запечатанный конверт. Роза не обратила на это внимания, слушая забавные, хотя и слегка скабрезные анекдоты капитана. Дослушав, Саймон извинился и, к удивлению Розы, сделал ей знак следовать за ним.
– В чем дело, Саймон?
Не сказав ни слова в ответ, он отвел ее в безлюдный зал для коктейлей и усадил за столик в углу. Потом молча протянул телеграмму от Мэри Киркпатрик, личного секретаря ее деда, работавшей у него уже тридцать лет.
«Извещаем вас повторно:
Мистер Джефферсон скончался два дня назад. Прошу подтвердить получение этой телеграммы как можно скорее».
– Как ты мог?! – в ярости вскричала Роза. – Почему ты не говорил?
– Потому что ты все равно ничего не смогла бы сделать, – ответил Саймон, стараясь не отставать от нее, когда она почти бежала сквозь зал таможни и иммиграционной службы, чтобы как можно скорее пройти все формальности. – Я не хотел, чтобы тебе было еще труднее…
Роза, резко обернувшись, посмотрела ему в лицо.
– Не опекай меня, Саймон! Никогда, понял?
– Я взял на себя все дела фирмы, – заверил ее тот. – Там все идет по-прежнему…
– Хочу предупредить тебя, – перебила Роза, – ничего не предпринимай в «Глобал Энтерпрайсиз», пока я не разберусь, в каком состоянии ее дела.
Инспектор иммиграционной службы узнал Розу по фамилии и отдал честь, прикоснувшись двумя пальцами фуражке.
– Я слышал о несчастье с мистером Джефферсоном, миссис Толбот. Очень вам сочувствую. Проходите, пожалуйста, я прослежу, чтобы ваш багаж задерживали. Слезы застилали ей глаза.
– Благодарю вас, вы очень добры. Муж присмотрит за моими вещами. Мне нужно добраться до дома.
И, прежде чем Саймон успел остановить ее, Роза побежала через зал таможни к королевскому черному экипажу, запряженному четверкой лошадей в черных плюмажах.
Роза сидела в кожаном кресле деда, твердо упершись ногами в пол. Она ощущала его присутствие в этом кабинете, пропитанном запахом его любимого табака. Картины с видами бушующего океана на стенах (он так любил смотреть на них), медали, почетные знаки, поздравительные адреса под стеклом – их присылали президенты и государственные деятели. Воспоминания, нахлынувшие на нее в этой комнате, не причиняли боли, но, наоборот, успокаивали и утешали.
«Может быть, это потому, что я была здесь так счастлива…»
– Вот и все, что я могу тебе сказать Роза… простите, миссис Толбот, – продолжала Мэри Киркпатрик. – Поверьте мне, он покинул нас тихо, не мучаясь. Я знаю, я ведь была с ним до конца.
– Не называйте меня «миссис Толбот», Мэри, – тихо сказала Роза. – Вы всегда называли меня Розой или Рози.
Мэри Киркпатрик скомкала носовой платок и попыталась улыбнуться. Она была дочерью ирландских бедняков, бежавших в Америку во время «картофельного голода» 1846 года, и первым и единственным личным секретарем Иосафата Джефферсона. Даже в свои пятьдесят с лишним лет она сохраняла глянцевитую белизну кожи и блеск синих глаз своих предков. Сильно посеребренные волосы ее были уложены в толстую косу.
Мэри казалось, что она знает Розу лучше, чем кто-либо в мире. Девочка выросла на ее глазах: Мэри бранила ее, когда та бегала и шалила в конторе, приносила ей молоко и печенье, когда она работала рядом с дедушкой, усердно выводя карандашом цифры на листах плотной бумаги. Она знала: если бы Господь позволил ей иметь детей, они были бы такими же хорошенькими и не по годам сообразительными, как ее милая и любимая Рози.
– Вы видели Франклина, Мэри? – спросила Роза. – Как он?
– Он молодец. Миссис Малкэхи звонит мне каждый день и говорит, что он держится отлично.
– Я должна поехать в Дьюнскрэг, – рассеянно сказала Роза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216