Вошла, обессилено опустилась на табуретку у двери. Мессинг с тревогой посмотрел на нее.
– Что случилось, Аидочка? Я чувствую, тебя обокрали…
– Да. Все продуктовые карточки… и на будущий месяц тоже… – Аида вдруг всхлипнула. – Я кошелек все время в руке держала, один раз в карман сунула, когда платок носовой доставала… как он успел, паразит, кошелек вытащить, ума не приложу..
– Ну и хорошо… ну и наплевать. – Мессинг подошел, обнял жену. – У нас сухари есть… чай с сухариками – прекрасно!
– И без сахара… – слабо улыбнулась Аида Михайловна, прижавшись всем телом к Мессингу.
– Кусочек достанем – будем пить вприглядку, – улыбнулся Мессинг. – Я в детстве так часто чай пил… Кусок сахара лежит на блюдце на столе, и все пьют горячий чай и смотрят на этот кусок… Не поверишь, честное слово, было полное ощущение, что я пью сладкий чай…
– Я себе такого внушить не смогла бы, – усмехнулась Аида Михайловна. – Ты действительно гений гипноза, Вольфушка…
– А у нас, между прочим, весь следующий месяц сплошные гастроли… по воинским частям… на заводе «Красный пролетарий» – а там везде всегда накормят, – с облегчением в голосе проговорил Мессинг. – Так что и карточки не понадобятся…
Из коридора раздались осторожный стук в дверь и слабое дребезжание звонка.
– Я никого не жду! – громко сказал Мессинг, выходя в прихожую.
Когда Вольф Григорьевич открыл дверь, то увидел толпившихся у двери Осипа Ефремовича, Дормидонта Павловича, Артема Виноградова, Артура Перешьяна и Раису Андреевну. Раздался многоголосый дикий визг и радостные крики:
– Вот он! Вот он где окопался!
– Бояре, а мы к вам пришли!
– Не орите вы, ради Бога, сейчас вся администрация сбежится!
– Смотрите, братцы, а он совсем не рад – рожа ки-и-ислая!
– Не кислая, а обалдевшая! – засмеялся Мессинг. – Проходите же, проходите! Аидочка, смотри, кто к нам приехал!
И скоро в номере стало тесно и шумно. Дормидонт, сидя за столом, быстро и ловко вскрывал банки с тушенкой и деликатесными шпротами, Артем Виноградов разделывал малосольного омуля, разложив его на старой газете. Аида Михайловна чистила картошку, Осип Ефремович складывал ее в большую кастрюлю и мыл под умывальником, а Артур тут же крошил ее на большущую сковороду. Раиса Андреевна на уголочке стола медленно, тонкими, почти прозрачными ломтиками нарезала сыр. И галдеж стоял невообразимый.
– Умоляю, товарищи, тише! – просила Аида Михайловна. – Дежурная прибежит, орать будет как зарезанная.
– А тут, понимаешь, начальником Москонцерта назначили Вадьку Свинопасова… – продолжал тараторить Осип Ефремович.
– Отличная фамилия! – усмехнулся Дормидонт Павлович.
– А то! А мы с ним старые знакомцы – в Тбилиси работали вместе, потом в Баку.. Вот он и звонит.
как снег на голову – хочешь, говорит, в Москве работать? У меня дыханье сперло, даже ответить не могу. Все понял, говорит, бери с собой самых лучших и дуй в Москву… – рассказывал, заикаясь от торопливости, Осип Ефремович. – И вот мы здесь, Вольф Григорьевич! Пока поселили в общежитие на Трифоновской… ничего, прилично. В Новосибирске, помните, и похуже жили… В барак сами уголек таскали…
– Я безумно рад! – ответил Мессинг. – Я просто счастлив!
– А мы про ваши успехи там наслышаны были! – проговорил Артур Перешьян. – Как вы на заводах выступали! В воинских частях! Вы теперь знаменитость – на весь Советский Союз!
– Что вы, Артур, скажете тоже… – отмахнулся Мессинг.
– А это правда, что вы с товарищем Сталиным встречались? – со священным трепетом в голосе спросила Раиса Андреевна. – Говорят, что…
– Сплетни, Раиса Андреевна, – заверил ее Мессинг, честно глядя в глаза пожилой женщине. – Я уже столько про себя сплетен слышал – иной раз волосы дыбом встают…
– Братцы, пора за стол! – громыхнул басом Дормидонт.
Артур Перешьян расставлял тарелки, Аида Михайловна раскладывала рядом ножи и вилки, ставила рюмки.
– Подождите! Сейчас картошечка дойдет! – проговорил Осип Ефремович.
– Закуски выше крыши! Омулечек! Тушеночка! Сыр-р-р! Прошу наполнить бокалы! – Дормидонт уже разливал водку по рюмкам. – Со свиданьицем, друзья дорогие Аида Михайловна и Вольф Григорьевич!
Милый друг, наконец-то мы вместе.
Ты плыви, моя лодка, плыви.
Сердцу хочется радостной песни
И хорошей большой любви-и-и! -
пропела Раиса Андреевна.
Все захохотали и стали чокаться.
– Со свиданьицем, Вольф Григорьевич!
– Со свиданьицем, мои дорогие!
Восточный фронт, 1944 год
В безоблачном небе вели бой пять самолетов. Четыре «юнкерса» и один наш «Илюшин» выписывали замысловатые крути и петли, стараясь зайти друг другу в хвост. Четверо охотились за одним, и этот один, с красными звездами на крыльях, семью звездочками у кабины пилота и с большой надписью «ВОЛЬФ МЕССИНГ» на обоих боках, вертелся чертом, уходил от них, обрушиваясь в пике и взмывая свечой вверх. Глухо стучали пулеметы, и на фюзеляже «Илюшина» появлялись все новые и новые черные отверстия. Но вот он круто развернулся и успел зайти в хвост одному из «юнкерсов». Застучал пулемет, и немецкая машина вдруг задымила черным дымом, короткие хвосты пламени стали вырываться из-под крыльев, из мотора, и «юнкере», истошно воя, стремительно пошел к земле и вонзился в нее. Хлестанул короткий взрыв.
А бой в небе продолжался. Осмелевший «Илюшин» снова выписал петлю в небе и нырнул под брюхо второму «юнкерсу». И хотя за «Илюшиным» по пятам шел еще один «юнкере», стреляя из пулемета, и трассирующие траектории снарядов пропарывали воздух вокруг русского самолета, тот все же вынырнул под брюхом у противника и чуть ли не разрезал его пополам очередями из пулемета в упор. И взмыл вверх, уходя в светлую синь неба.
Второй «юнкере» загорелся сразу, черный дым окутал его, и раздался взрыв – обломки немецкого самолета закружились, завертелись в воздухе, падая вниз.
Два оставшихся «юнкерса» отвалили в сторону, истошно воя, и скоро растворились в небе.
«Илюшин» вынырнул из синевы, снизился и потянул над землей в другую сторону…
…Израненный истребитель, кренясь на правый бок, все же удачно совершил посадку, подпрыгнул и покатился по полосе, поднимая тучу пыли. Остановился и замер. Все медленнее вращались винты мотора. И по всему фюзеляжу, по красным буквам «ВОЛЬФ МЕССИНГ» и звездочкам, означающим количество сбитых самолетов, были рассыпаны черные пулевые пробоины от пулеметных выстрелов. Винты остановились, медленно отодвинулся блистер, но пилот из кабины не вылез. Видимо, не мог сам выбраться.
По краям летного поля тянулись ряды ангаров, перед которым стояли боевые самолеты, и вокруг них и внутри возились люди в комбинезонах. Они оглядывались на садящийся самолет, через некоторое время к нему уже бежали люди в бушлатах и гимнастерках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
– Что случилось, Аидочка? Я чувствую, тебя обокрали…
– Да. Все продуктовые карточки… и на будущий месяц тоже… – Аида вдруг всхлипнула. – Я кошелек все время в руке держала, один раз в карман сунула, когда платок носовой доставала… как он успел, паразит, кошелек вытащить, ума не приложу..
– Ну и хорошо… ну и наплевать. – Мессинг подошел, обнял жену. – У нас сухари есть… чай с сухариками – прекрасно!
– И без сахара… – слабо улыбнулась Аида Михайловна, прижавшись всем телом к Мессингу.
– Кусочек достанем – будем пить вприглядку, – улыбнулся Мессинг. – Я в детстве так часто чай пил… Кусок сахара лежит на блюдце на столе, и все пьют горячий чай и смотрят на этот кусок… Не поверишь, честное слово, было полное ощущение, что я пью сладкий чай…
– Я себе такого внушить не смогла бы, – усмехнулась Аида Михайловна. – Ты действительно гений гипноза, Вольфушка…
– А у нас, между прочим, весь следующий месяц сплошные гастроли… по воинским частям… на заводе «Красный пролетарий» – а там везде всегда накормят, – с облегчением в голосе проговорил Мессинг. – Так что и карточки не понадобятся…
Из коридора раздались осторожный стук в дверь и слабое дребезжание звонка.
– Я никого не жду! – громко сказал Мессинг, выходя в прихожую.
Когда Вольф Григорьевич открыл дверь, то увидел толпившихся у двери Осипа Ефремовича, Дормидонта Павловича, Артема Виноградова, Артура Перешьяна и Раису Андреевну. Раздался многоголосый дикий визг и радостные крики:
– Вот он! Вот он где окопался!
– Бояре, а мы к вам пришли!
– Не орите вы, ради Бога, сейчас вся администрация сбежится!
– Смотрите, братцы, а он совсем не рад – рожа ки-и-ислая!
– Не кислая, а обалдевшая! – засмеялся Мессинг. – Проходите же, проходите! Аидочка, смотри, кто к нам приехал!
И скоро в номере стало тесно и шумно. Дормидонт, сидя за столом, быстро и ловко вскрывал банки с тушенкой и деликатесными шпротами, Артем Виноградов разделывал малосольного омуля, разложив его на старой газете. Аида Михайловна чистила картошку, Осип Ефремович складывал ее в большую кастрюлю и мыл под умывальником, а Артур тут же крошил ее на большущую сковороду. Раиса Андреевна на уголочке стола медленно, тонкими, почти прозрачными ломтиками нарезала сыр. И галдеж стоял невообразимый.
– Умоляю, товарищи, тише! – просила Аида Михайловна. – Дежурная прибежит, орать будет как зарезанная.
– А тут, понимаешь, начальником Москонцерта назначили Вадьку Свинопасова… – продолжал тараторить Осип Ефремович.
– Отличная фамилия! – усмехнулся Дормидонт Павлович.
– А то! А мы с ним старые знакомцы – в Тбилиси работали вместе, потом в Баку.. Вот он и звонит.
как снег на голову – хочешь, говорит, в Москве работать? У меня дыханье сперло, даже ответить не могу. Все понял, говорит, бери с собой самых лучших и дуй в Москву… – рассказывал, заикаясь от торопливости, Осип Ефремович. – И вот мы здесь, Вольф Григорьевич! Пока поселили в общежитие на Трифоновской… ничего, прилично. В Новосибирске, помните, и похуже жили… В барак сами уголек таскали…
– Я безумно рад! – ответил Мессинг. – Я просто счастлив!
– А мы про ваши успехи там наслышаны были! – проговорил Артур Перешьян. – Как вы на заводах выступали! В воинских частях! Вы теперь знаменитость – на весь Советский Союз!
– Что вы, Артур, скажете тоже… – отмахнулся Мессинг.
– А это правда, что вы с товарищем Сталиным встречались? – со священным трепетом в голосе спросила Раиса Андреевна. – Говорят, что…
– Сплетни, Раиса Андреевна, – заверил ее Мессинг, честно глядя в глаза пожилой женщине. – Я уже столько про себя сплетен слышал – иной раз волосы дыбом встают…
– Братцы, пора за стол! – громыхнул басом Дормидонт.
Артур Перешьян расставлял тарелки, Аида Михайловна раскладывала рядом ножи и вилки, ставила рюмки.
– Подождите! Сейчас картошечка дойдет! – проговорил Осип Ефремович.
– Закуски выше крыши! Омулечек! Тушеночка! Сыр-р-р! Прошу наполнить бокалы! – Дормидонт уже разливал водку по рюмкам. – Со свиданьицем, друзья дорогие Аида Михайловна и Вольф Григорьевич!
Милый друг, наконец-то мы вместе.
Ты плыви, моя лодка, плыви.
Сердцу хочется радостной песни
И хорошей большой любви-и-и! -
пропела Раиса Андреевна.
Все захохотали и стали чокаться.
– Со свиданьицем, Вольф Григорьевич!
– Со свиданьицем, мои дорогие!
Восточный фронт, 1944 год
В безоблачном небе вели бой пять самолетов. Четыре «юнкерса» и один наш «Илюшин» выписывали замысловатые крути и петли, стараясь зайти друг другу в хвост. Четверо охотились за одним, и этот один, с красными звездами на крыльях, семью звездочками у кабины пилота и с большой надписью «ВОЛЬФ МЕССИНГ» на обоих боках, вертелся чертом, уходил от них, обрушиваясь в пике и взмывая свечой вверх. Глухо стучали пулеметы, и на фюзеляже «Илюшина» появлялись все новые и новые черные отверстия. Но вот он круто развернулся и успел зайти в хвост одному из «юнкерсов». Застучал пулемет, и немецкая машина вдруг задымила черным дымом, короткие хвосты пламени стали вырываться из-под крыльев, из мотора, и «юнкере», истошно воя, стремительно пошел к земле и вонзился в нее. Хлестанул короткий взрыв.
А бой в небе продолжался. Осмелевший «Илюшин» снова выписал петлю в небе и нырнул под брюхо второму «юнкерсу». И хотя за «Илюшиным» по пятам шел еще один «юнкере», стреляя из пулемета, и трассирующие траектории снарядов пропарывали воздух вокруг русского самолета, тот все же вынырнул под брюхом у противника и чуть ли не разрезал его пополам очередями из пулемета в упор. И взмыл вверх, уходя в светлую синь неба.
Второй «юнкере» загорелся сразу, черный дым окутал его, и раздался взрыв – обломки немецкого самолета закружились, завертелись в воздухе, падая вниз.
Два оставшихся «юнкерса» отвалили в сторону, истошно воя, и скоро растворились в небе.
«Илюшин» вынырнул из синевы, снизился и потянул над землей в другую сторону…
…Израненный истребитель, кренясь на правый бок, все же удачно совершил посадку, подпрыгнул и покатился по полосе, поднимая тучу пыли. Остановился и замер. Все медленнее вращались винты мотора. И по всему фюзеляжу, по красным буквам «ВОЛЬФ МЕССИНГ» и звездочкам, означающим количество сбитых самолетов, были рассыпаны черные пулевые пробоины от пулеметных выстрелов. Винты остановились, медленно отодвинулся блистер, но пилот из кабины не вылез. Видимо, не мог сам выбраться.
По краям летного поля тянулись ряды ангаров, перед которым стояли боевые самолеты, и вокруг них и внутри возились люди в комбинезонах. Они оглядывались на садящийся самолет, через некоторое время к нему уже бежали люди в бушлатах и гимнастерках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118