Куда ты поперся на ночь глядя?!
– Зачем он стрелял? – тихо спросил Мессинг. – Зачем он их убил… ведь совсем дети…
– Я посмотрел бы на тебя, если б они тебя застрелили! Другой бы спасибо сказал, а этот гнусный тип еще возмущается! – обиженно проговорил Цельмейстер.
Полицейский в это время осматривал убитых. Подошел к младшему, наклонился, разглядывая его, перевернул на спину. Подошел и Мессинг, молча посмотрел на лежащего на мокрой земле паренька. Сыпал дождь, и капли стекали по неподвижному смуглому лицу.
Полицейский выдернул из руки паренька ассигнации, разогнулся:
– Ваши? Возьмите. – Он протянул Мессингу деньги.
– Да не нужны они мне! Зачем вы его убили?! – почти выкрикнул Мессинг и быстро пошел по аллее.
– Возьмите их себе, – сказал Цельмейстер.
– Благодарю вас, сеньор. – Деньги мгновенно исчезли в широкой лапе полицейского.
– Вот моя визитка. Если понадоблюсь для свидетельских показаний, вызывайте.
– Благодарю вас, сеньор. Если понадобитесь, вызовем, – улыбнулся полицейский. – Вас проводить?
– Обязательно. Этот парк полон бандитов, – ответил Цельмейстер. – И не упускайте моего друга из вида.
И они заторопились по аллее в ту сторону, куда ушел Мессинг…
Измочаленный, в промокшем пальто и шляпе, с которой стекала вода, Цельмейстер вошел в номер Мессинга, включил свет в прихожей и посмотрел на вешалку – пальто и шляпа Вольфа висели на месте. Он открыл дверь и вошел в гостиную, тоже включил свет: все в порядке, на столе фрукты в вазе, бутылки с вином, чистые бокалы… Цельмейстер огляделся и пошел в следующую комнату – кабинет, снова огляделся и вошел в спальню.
На кровати, одетый, лежал Мессинг и смотрел в потолок.
– Черт бы тебя побрал, – сказал устало Цельмейстер. – Мы с полицейским весь парк обшарили – как сквозь землю провалился… Разве так можно, Вольф? Мне было плохо с сердцем…
– Питер, я хочу домой, – сказал Мессинг, глядя в потолок.
– Ну и что? Думаешь, я не хочу? – сказал Цельмейстер. – Но между «хочу» и «возможно» бездонная пропасть, Вольф. У нас контракты на два года вперед. Расписан каждый месяц, тебя ждут люди… билеты продаются за два месяца до твоего выступления…
– Я хочу домой, – повторил Мессинг. – Я хочу увидеть мать… отца…
– Сделай над собой усилие, и ты их увидишь в своем воображении.
– Я хочу увидеть их наяву, Питер. Я хочу увидеть Париж… Вену.. Варшаву…
– Ничем не могу помочь, драгоценный ты мой Вольф, – развел руками Цельмейстер и снял мокрую шляпу, с полей которой стекала вода.
– Завтра же ты заявишь о расторжении всех контрактов. Три месяца я отработаю – и ни дня больше.
– Мы разоримся, Вольф. У нас не будет денег даже на дорогу в Европу.
– На дорогу заработаем. Завтра ты заявишь о расторжении всех контрактов. Или я сам это сделаю.
Цельмеистер молчал. Он как-то вдруг постарел сразу, сгорбился, и вид у него, в мокром пальто, сбившемся на сторону галстуке и мятой рубашке, был жалкий.
– Ну, что ж, может быть, ты и прав… – проговорил он после долгой паузы. – Вообще-то давно пора домой… мотаемся, как летучие голландцы. А в Париже сейчас весна… жареные каштаны… Монмартр… На площади Согласия проституток полно… и на Елисейских… И в Берлине тоже хорошо. Правда, там этот сумасшедший Гитлер, но все равно… Как думаешь, Вольф, ведь там тебя не забыли и мы сможем заключить новые контракты? Или ты не хочешь больше выступать?
– Не хочу, но буду… – ответил Мессинг, все так же глядя в потолок.
– Вот это хорошо, – мгновенно просиял Цельмеистер. – Я всегда знал, что ты настоящий друг. Я завтра же дам телеграммы в Париж и Берлин! И в Варшаву! У меня там знакомые импресарио. Я запрошу у них возможность гастролей… Наверное, ты прав, Вольф, мне тоже до чертиков надоела эта цыганская жизнь! Давай-ка выпьем по этому поводу! Я сейчас Леву позову, – Цельмеистер быстро вышел из спальни, прошел в кабинет, стянув с себя на ходу мокрое пальто, швырнул его на диван, вышел в гостиную и, схватив телефонную трубку, проговорил по-испански:
– Сеньорита! Соедините меня с тридцать шестым номером. Благодарю вас… Лева, ты спишь? Ну конечно, спишь, подлец. Напяливай штаны и рубаху и быстро в апартаменты Вольфа. Зачем? Я тебе тут скажу. Сейчас сказать? Лева, мы едем домой! В Европу! В Париж, Лева! В Берлин, Лева! В Вену! Нет, не сошел с ума. Это Мессинг сошел с ума… Сейчас увидишь. Приходи быстро, а то я один все вино выпью!
Вольф лежал на кровати, смотрел в потолок и слышал неразборчивый голос Цельмейстера, доносившийся из гостиной. Он закрыл глаза и притворился, что спит.
Варшава, 1939 год, немецкая оккупация
Посреди булыжной мостовой вдруг тяжело шевельнулась металлическая крышка люка, приподнялась и со скрежетом поползла в сторону. Из отверстия показалась голова в кепке – это был проводник Збышек. Он с трудом выбрался наверх, протянул внутрь люка руку и помог выбраться на мостовую Мессингу.
– Ну, все, – сказал Збышек, отряхивая пальто. – В ту сторону не ходите – там патрулей много, там выход из гетто. А все живут дальше. Бараки, сараи, склады – сами увидите.
– Благодарю вас… В этих бараках тоже живут? Все окна погашены. – Мессинг достал пачку ассигнаций, протянул их Збышеку.
– Везде живут. Просто боятся свет зажигать. – Збышек, не считая, сунул деньги в карман пальто и быстро пошел по улице вдоль приземистых кирпичных строений с черными безжизненными окнами. Скоро он растворился в темноте.
Зябко поежившись и запихнув руки в карманы. пальто, Мессинг побрел по улице в противоположную сторону.
Мессинг сидел на табурете посреди подвала, а перед ним стояли две женщины и пожилой мужчина.
В полуподвальном помещении с запыленными окнами дети бегали и играли в куклы. Тут же, по углам, женщины готовили еду на керосинках, чистили картошку, резали лук на дощечках, вдоль стен были устроены двухэтажные нары, и кое-где наверху на них лежали спящие.
– А больше никого нет родом из Горы-Кальварии? – спросил Мессинг, оглядываясь по сторонам.
– Больше никого… всех угнали… – ответила одна из женщин в мокром грязном фартуке и шерстяной кофте с продранными локтями.
– Но вы не знали такую Сару Мессинг?
– Почему же? Они в соседнем бараке жили – и Сара, и ее дети. Они уже взрослые… ну. вот примерно одного с вами возраста, и невестка, и дети – трое детей у них было. Девочка и два мальчика, не помню, кто чей сын или дочка были. Помню по именам – Яша, Вольфик и Фаня. Они с моими детьми часто играли.
– Вольфик? – переспросил Мессинг.
– Нуда…
– И всех увезли немцы?
– Всех. И другие семьи из Горы-Кальварии увезли. Две недели назад…
– А куда? Вы не слышали ничего? Что в гетто говорят?
– Разное говорят… – Женщина опустила глаза.
– Кто говорит, на работы на какие-то заводы… – подал голос мужчина и тоже отвел глаза в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
– Зачем он стрелял? – тихо спросил Мессинг. – Зачем он их убил… ведь совсем дети…
– Я посмотрел бы на тебя, если б они тебя застрелили! Другой бы спасибо сказал, а этот гнусный тип еще возмущается! – обиженно проговорил Цельмейстер.
Полицейский в это время осматривал убитых. Подошел к младшему, наклонился, разглядывая его, перевернул на спину. Подошел и Мессинг, молча посмотрел на лежащего на мокрой земле паренька. Сыпал дождь, и капли стекали по неподвижному смуглому лицу.
Полицейский выдернул из руки паренька ассигнации, разогнулся:
– Ваши? Возьмите. – Он протянул Мессингу деньги.
– Да не нужны они мне! Зачем вы его убили?! – почти выкрикнул Мессинг и быстро пошел по аллее.
– Возьмите их себе, – сказал Цельмейстер.
– Благодарю вас, сеньор. – Деньги мгновенно исчезли в широкой лапе полицейского.
– Вот моя визитка. Если понадоблюсь для свидетельских показаний, вызывайте.
– Благодарю вас, сеньор. Если понадобитесь, вызовем, – улыбнулся полицейский. – Вас проводить?
– Обязательно. Этот парк полон бандитов, – ответил Цельмейстер. – И не упускайте моего друга из вида.
И они заторопились по аллее в ту сторону, куда ушел Мессинг…
Измочаленный, в промокшем пальто и шляпе, с которой стекала вода, Цельмейстер вошел в номер Мессинга, включил свет в прихожей и посмотрел на вешалку – пальто и шляпа Вольфа висели на месте. Он открыл дверь и вошел в гостиную, тоже включил свет: все в порядке, на столе фрукты в вазе, бутылки с вином, чистые бокалы… Цельмейстер огляделся и пошел в следующую комнату – кабинет, снова огляделся и вошел в спальню.
На кровати, одетый, лежал Мессинг и смотрел в потолок.
– Черт бы тебя побрал, – сказал устало Цельмейстер. – Мы с полицейским весь парк обшарили – как сквозь землю провалился… Разве так можно, Вольф? Мне было плохо с сердцем…
– Питер, я хочу домой, – сказал Мессинг, глядя в потолок.
– Ну и что? Думаешь, я не хочу? – сказал Цельмейстер. – Но между «хочу» и «возможно» бездонная пропасть, Вольф. У нас контракты на два года вперед. Расписан каждый месяц, тебя ждут люди… билеты продаются за два месяца до твоего выступления…
– Я хочу домой, – повторил Мессинг. – Я хочу увидеть мать… отца…
– Сделай над собой усилие, и ты их увидишь в своем воображении.
– Я хочу увидеть их наяву, Питер. Я хочу увидеть Париж… Вену.. Варшаву…
– Ничем не могу помочь, драгоценный ты мой Вольф, – развел руками Цельмейстер и снял мокрую шляпу, с полей которой стекала вода.
– Завтра же ты заявишь о расторжении всех контрактов. Три месяца я отработаю – и ни дня больше.
– Мы разоримся, Вольф. У нас не будет денег даже на дорогу в Европу.
– На дорогу заработаем. Завтра ты заявишь о расторжении всех контрактов. Или я сам это сделаю.
Цельмеистер молчал. Он как-то вдруг постарел сразу, сгорбился, и вид у него, в мокром пальто, сбившемся на сторону галстуке и мятой рубашке, был жалкий.
– Ну, что ж, может быть, ты и прав… – проговорил он после долгой паузы. – Вообще-то давно пора домой… мотаемся, как летучие голландцы. А в Париже сейчас весна… жареные каштаны… Монмартр… На площади Согласия проституток полно… и на Елисейских… И в Берлине тоже хорошо. Правда, там этот сумасшедший Гитлер, но все равно… Как думаешь, Вольф, ведь там тебя не забыли и мы сможем заключить новые контракты? Или ты не хочешь больше выступать?
– Не хочу, но буду… – ответил Мессинг, все так же глядя в потолок.
– Вот это хорошо, – мгновенно просиял Цельмеистер. – Я всегда знал, что ты настоящий друг. Я завтра же дам телеграммы в Париж и Берлин! И в Варшаву! У меня там знакомые импресарио. Я запрошу у них возможность гастролей… Наверное, ты прав, Вольф, мне тоже до чертиков надоела эта цыганская жизнь! Давай-ка выпьем по этому поводу! Я сейчас Леву позову, – Цельмеистер быстро вышел из спальни, прошел в кабинет, стянув с себя на ходу мокрое пальто, швырнул его на диван, вышел в гостиную и, схватив телефонную трубку, проговорил по-испански:
– Сеньорита! Соедините меня с тридцать шестым номером. Благодарю вас… Лева, ты спишь? Ну конечно, спишь, подлец. Напяливай штаны и рубаху и быстро в апартаменты Вольфа. Зачем? Я тебе тут скажу. Сейчас сказать? Лева, мы едем домой! В Европу! В Париж, Лева! В Берлин, Лева! В Вену! Нет, не сошел с ума. Это Мессинг сошел с ума… Сейчас увидишь. Приходи быстро, а то я один все вино выпью!
Вольф лежал на кровати, смотрел в потолок и слышал неразборчивый голос Цельмейстера, доносившийся из гостиной. Он закрыл глаза и притворился, что спит.
Варшава, 1939 год, немецкая оккупация
Посреди булыжной мостовой вдруг тяжело шевельнулась металлическая крышка люка, приподнялась и со скрежетом поползла в сторону. Из отверстия показалась голова в кепке – это был проводник Збышек. Он с трудом выбрался наверх, протянул внутрь люка руку и помог выбраться на мостовую Мессингу.
– Ну, все, – сказал Збышек, отряхивая пальто. – В ту сторону не ходите – там патрулей много, там выход из гетто. А все живут дальше. Бараки, сараи, склады – сами увидите.
– Благодарю вас… В этих бараках тоже живут? Все окна погашены. – Мессинг достал пачку ассигнаций, протянул их Збышеку.
– Везде живут. Просто боятся свет зажигать. – Збышек, не считая, сунул деньги в карман пальто и быстро пошел по улице вдоль приземистых кирпичных строений с черными безжизненными окнами. Скоро он растворился в темноте.
Зябко поежившись и запихнув руки в карманы. пальто, Мессинг побрел по улице в противоположную сторону.
Мессинг сидел на табурете посреди подвала, а перед ним стояли две женщины и пожилой мужчина.
В полуподвальном помещении с запыленными окнами дети бегали и играли в куклы. Тут же, по углам, женщины готовили еду на керосинках, чистили картошку, резали лук на дощечках, вдоль стен были устроены двухэтажные нары, и кое-где наверху на них лежали спящие.
– А больше никого нет родом из Горы-Кальварии? – спросил Мессинг, оглядываясь по сторонам.
– Больше никого… всех угнали… – ответила одна из женщин в мокром грязном фартуке и шерстяной кофте с продранными локтями.
– Но вы не знали такую Сару Мессинг?
– Почему же? Они в соседнем бараке жили – и Сара, и ее дети. Они уже взрослые… ну. вот примерно одного с вами возраста, и невестка, и дети – трое детей у них было. Девочка и два мальчика, не помню, кто чей сын или дочка были. Помню по именам – Яша, Вольфик и Фаня. Они с моими детьми часто играли.
– Вольфик? – переспросил Мессинг.
– Нуда…
– И всех увезли немцы?
– Всех. И другие семьи из Горы-Кальварии увезли. Две недели назад…
– А куда? Вы не слышали ничего? Что в гетто говорят?
– Разное говорят… – Женщина опустила глаза.
– Кто говорит, на работы на какие-то заводы… – подал голос мужчина и тоже отвел глаза в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118