В дверь резко постучали, и вошел Лева Кобак. Он был взволнован:
– Вы не слышали? Только что передали!
– Что же такого особенного передали, Лева? В Германии подешевела колбаса, а в Париже – вино?
– В Германии революция, Германия подписала капитуляцию. В Берлине беспорядки, стрельба, много убитых. Кайзер свергнут, – отрывисто выпалил Кобак.
– Н-да-а, вовремя мы дали деру из Европы… – глубокомысленно изрек Цельмейстер.
Мессинг встал, покрутил ручку настройки, но по-прежнему слышался лишь треск и неразборчивая мужская речь.
– Ну, хоть, слава Богу, эта проклятая война закончилась… – пробормотал Кобак и, подойдя к столику, налил себе виски, бросил два кусочка льда, встряхнул стакан. – Правда, другая началась… в России…
– С кем? – спросил Цельмейстер.
Да черт разберет… гражданская война… свои со своими… и еще с Польшей… в общем, господа, начался вселенский бардак… и только нашему ясновидящему Вольфу известно, когда и чем эта новая война закончится. А, господин Мессинг, скажите, успокойте наши растревоженные души. – Кобак смотрел на Вольфа совсем не весело, а, скорее, с большой тревогой…
– Ничего, Америка далеко от Европы… – многозначительно проговорил Канарис. – Когда там все утрясется, я вернусь с миллионами в кармане!
– Мне кажется, вы вернетесь значительно раньше, – ответил Цельмейстер. – В тюремной каюте…
Канарис посмотрел на него и засмеялся. Он покрутил головой, продолжая смеяться, потом сказал:
– Вы хоть знаете, господа, что Аргентина сегодня самая богатая страна во всей Америке? Да, пожалуй, и во всем мире.
– Самая богатая? – недоверчиво спросил Лева Кобак.
– Да, да! Европа за время войны обнищала вдрызг, а здесь люди лопаются от денег. И знаете, на чем они разбогатели? На торговле мясом!
– Мясом? – опять недоверчиво переспросил Лева Кобак.
– Да-да, мясом! Так что тут есть чем поживиться – деньги лежат прямо на дорогах! – и Канарис снова засмеялся.
Мессинг по-прежнему молчал, задумчиво глядя в иллюминатор, за которым дышало безбрежное море.
В дверь каюты постучали, она открылась, и внутрь заглянул стюард, одетый в белый с золотыми пуговицами китель:
– Господа, прибываем в Буэнос-Айрес – лучший и самый красивый город в мире, – с лучезарной улыбкой доложил он.
Дверь закрылась. Канарис тут же поднялся, подхватил кожаный портфель, стоявший у его ног, тоже лучезарно улыбнулся:
– Благодарю вас, господин Мессинг. Не говорю: прощайте. Уверен, судьба обязательно сведет нас снова… даже если вам будущее видится по-другому, чем мне…
– А я говорю вам: прощайте, господин Канарис, – ответил Мессинг и повторил: – Прощайте и еще раз – прощайте.
– Прощайте, господа. Удачных и вам, и мне гастролей. – Канарис с улыбкой исчез за дверью…
Германия подписывает капитуляцию в Компъене… Представители Франции, Великобритании и Германии ставят свои подписи под документами…
Гражданская война в России… На трибуне с речью выступают Ленин… Троцкий… Свердлов… Буденный, ведущий в бой эскадроны Первой конной… Полки красноармейцев, уходящие на фронт…
Офицерские полки белых идут в атаку под барабанный бой… Иностранные газеты с портретами генерала Деникина и адмирала Колчака… Колчак в окружении офицеров… Мчатся казачьи сотни под царскими знаменами…
Революция в Германии, столкновения демонстрантов с полицией… Роза Люксембург и Карл Либкнехт выступают перед рабочими машиностроительного завода… Рабочие сражаются с регулярными войсками… мертвые люди на улицах Берлина…
Польша… Здесь разворачиваются боевые действия против Советской России… Маршал Пилсудский ораторствует на трибуне. Заголовки газет: «Я бил двуглазого урода раньше, теперь бью жидовскую красную звезду большевиков!»… Польская кавалерия на марше…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Буэнос-Айрес, 1918 год
Ярким солнечным днем пассажиры сходили по трапу в порту Буэнос-Айреса. Небольшая толпа встречающих пестрела букетами цветов и яркими одеждами.
Когда Мессинг в сопровождении Цельмейстера и Левы Кобака ступил на землю, его окружили с десяток журналистов. Вспыхивали магниевые огни, щелкали фотоаппараты.
– С прибытием в Аргентину, господин Мессинг!
– Благодарю вас, господа, я тоже очень рад увидеть Буэнос-Айрес.
– Как долго вы намерены пробыть в Аргентине?
– Это зависит от вашего гостеприимства.
– Сколько представлений вы намерены дать здесь?
– Это будет зависеть от того, будете ли вы хорошо посещать мои представления.
– Господин Мессинг, вы уехали из Европы, спасаясь от войны?
– Я уехал, спасаясь от злых людей…
– Кому из воюющих сторон вы сочувствовали в этой войне, господин Мессинг, – Антанте или Германии?
– Я сочувствую несчастным жителям всей Европы, которых обжег страшный пожар этой войны.
Фотоаппараты наперебой продолжали щелкать…
Тихо насвистывая незатейливую мелодию, Канарис вышел из порта и двинулся по узкой улочке. В руке он держал увесистый саквояж. Многочисленные магазины и магазинчики Буэнос-Айреса вели бойкую торговлю всевозможным товаром, пестрели разноцветные вывески, лотки ломились от фруктов и рыбы, вокруг сновали кричащие и улыбающиеся люди в цветастых одеждах.
Канарис свернул на другую пустынную улочку. Вдоль нее тянулись высокие глухие стены, под самыми крышами на брошенных из окна в окно веревках сушилось выстиранное белье. Канарис, оглядываясь по сторонам, быстро шел по улочке и вдруг увидел двух идущих навстречу мужчин в светлых костюмах и шляпах, надвинутых на глаза.
Канарис чуть замедлил шаги, но продолжал идти. Завел правую руку за спину, приподнял край пиджака – на спине из-за пояса торчала рукоятка пистолета. Канарис не замедлил шага. Он и двое мужчин постепенно сближались.
Выдернуть пистолет и выстрелить Канарис успел раньше. Противники еще только поднимали пистолеты, когда прогремели два выстрела. Оба мужчины грузно завалились на мостовую. Канарис подошел к ним, пригляделся, брезгливо пнул одного ногой и процедил:
– Поганый латинос… – и быстро пошел по улице.
Из одного окна высунулась полураздетая черноволосая женщина, глянула вниз и что-то испуганно прокричала.
Канарис ускорил шаги, потом побежал.
Варшава, 1939 год, немецкая оккупация
Черный «майбах» и мотоциклы остановились у подъезда старинного здания с колоннами. У колонн стояли два автоматчика. Дальше широкая лестница вела к подъезду с большими дубовыми дверьми, украшенными бронзовыми ручками с львиными головами. По бокам дверей несли караул еще два немецких солдата с автоматами.
– Прошу, пан Мессинг! – Канарис предупредительно распахнул дверцу, и Мессинг выбрался из автомобиля.
Он огляделся по сторонам и вновь наткнулся на улыбающуюся физиономию Канариса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
– Вы не слышали? Только что передали!
– Что же такого особенного передали, Лева? В Германии подешевела колбаса, а в Париже – вино?
– В Германии революция, Германия подписала капитуляцию. В Берлине беспорядки, стрельба, много убитых. Кайзер свергнут, – отрывисто выпалил Кобак.
– Н-да-а, вовремя мы дали деру из Европы… – глубокомысленно изрек Цельмейстер.
Мессинг встал, покрутил ручку настройки, но по-прежнему слышался лишь треск и неразборчивая мужская речь.
– Ну, хоть, слава Богу, эта проклятая война закончилась… – пробормотал Кобак и, подойдя к столику, налил себе виски, бросил два кусочка льда, встряхнул стакан. – Правда, другая началась… в России…
– С кем? – спросил Цельмейстер.
Да черт разберет… гражданская война… свои со своими… и еще с Польшей… в общем, господа, начался вселенский бардак… и только нашему ясновидящему Вольфу известно, когда и чем эта новая война закончится. А, господин Мессинг, скажите, успокойте наши растревоженные души. – Кобак смотрел на Вольфа совсем не весело, а, скорее, с большой тревогой…
– Ничего, Америка далеко от Европы… – многозначительно проговорил Канарис. – Когда там все утрясется, я вернусь с миллионами в кармане!
– Мне кажется, вы вернетесь значительно раньше, – ответил Цельмейстер. – В тюремной каюте…
Канарис посмотрел на него и засмеялся. Он покрутил головой, продолжая смеяться, потом сказал:
– Вы хоть знаете, господа, что Аргентина сегодня самая богатая страна во всей Америке? Да, пожалуй, и во всем мире.
– Самая богатая? – недоверчиво спросил Лева Кобак.
– Да, да! Европа за время войны обнищала вдрызг, а здесь люди лопаются от денег. И знаете, на чем они разбогатели? На торговле мясом!
– Мясом? – опять недоверчиво переспросил Лева Кобак.
– Да-да, мясом! Так что тут есть чем поживиться – деньги лежат прямо на дорогах! – и Канарис снова засмеялся.
Мессинг по-прежнему молчал, задумчиво глядя в иллюминатор, за которым дышало безбрежное море.
В дверь каюты постучали, она открылась, и внутрь заглянул стюард, одетый в белый с золотыми пуговицами китель:
– Господа, прибываем в Буэнос-Айрес – лучший и самый красивый город в мире, – с лучезарной улыбкой доложил он.
Дверь закрылась. Канарис тут же поднялся, подхватил кожаный портфель, стоявший у его ног, тоже лучезарно улыбнулся:
– Благодарю вас, господин Мессинг. Не говорю: прощайте. Уверен, судьба обязательно сведет нас снова… даже если вам будущее видится по-другому, чем мне…
– А я говорю вам: прощайте, господин Канарис, – ответил Мессинг и повторил: – Прощайте и еще раз – прощайте.
– Прощайте, господа. Удачных и вам, и мне гастролей. – Канарис с улыбкой исчез за дверью…
Германия подписывает капитуляцию в Компъене… Представители Франции, Великобритании и Германии ставят свои подписи под документами…
Гражданская война в России… На трибуне с речью выступают Ленин… Троцкий… Свердлов… Буденный, ведущий в бой эскадроны Первой конной… Полки красноармейцев, уходящие на фронт…
Офицерские полки белых идут в атаку под барабанный бой… Иностранные газеты с портретами генерала Деникина и адмирала Колчака… Колчак в окружении офицеров… Мчатся казачьи сотни под царскими знаменами…
Революция в Германии, столкновения демонстрантов с полицией… Роза Люксембург и Карл Либкнехт выступают перед рабочими машиностроительного завода… Рабочие сражаются с регулярными войсками… мертвые люди на улицах Берлина…
Польша… Здесь разворачиваются боевые действия против Советской России… Маршал Пилсудский ораторствует на трибуне. Заголовки газет: «Я бил двуглазого урода раньше, теперь бью жидовскую красную звезду большевиков!»… Польская кавалерия на марше…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Буэнос-Айрес, 1918 год
Ярким солнечным днем пассажиры сходили по трапу в порту Буэнос-Айреса. Небольшая толпа встречающих пестрела букетами цветов и яркими одеждами.
Когда Мессинг в сопровождении Цельмейстера и Левы Кобака ступил на землю, его окружили с десяток журналистов. Вспыхивали магниевые огни, щелкали фотоаппараты.
– С прибытием в Аргентину, господин Мессинг!
– Благодарю вас, господа, я тоже очень рад увидеть Буэнос-Айрес.
– Как долго вы намерены пробыть в Аргентине?
– Это зависит от вашего гостеприимства.
– Сколько представлений вы намерены дать здесь?
– Это будет зависеть от того, будете ли вы хорошо посещать мои представления.
– Господин Мессинг, вы уехали из Европы, спасаясь от войны?
– Я уехал, спасаясь от злых людей…
– Кому из воюющих сторон вы сочувствовали в этой войне, господин Мессинг, – Антанте или Германии?
– Я сочувствую несчастным жителям всей Европы, которых обжег страшный пожар этой войны.
Фотоаппараты наперебой продолжали щелкать…
Тихо насвистывая незатейливую мелодию, Канарис вышел из порта и двинулся по узкой улочке. В руке он держал увесистый саквояж. Многочисленные магазины и магазинчики Буэнос-Айреса вели бойкую торговлю всевозможным товаром, пестрели разноцветные вывески, лотки ломились от фруктов и рыбы, вокруг сновали кричащие и улыбающиеся люди в цветастых одеждах.
Канарис свернул на другую пустынную улочку. Вдоль нее тянулись высокие глухие стены, под самыми крышами на брошенных из окна в окно веревках сушилось выстиранное белье. Канарис, оглядываясь по сторонам, быстро шел по улочке и вдруг увидел двух идущих навстречу мужчин в светлых костюмах и шляпах, надвинутых на глаза.
Канарис чуть замедлил шаги, но продолжал идти. Завел правую руку за спину, приподнял край пиджака – на спине из-за пояса торчала рукоятка пистолета. Канарис не замедлил шага. Он и двое мужчин постепенно сближались.
Выдернуть пистолет и выстрелить Канарис успел раньше. Противники еще только поднимали пистолеты, когда прогремели два выстрела. Оба мужчины грузно завалились на мостовую. Канарис подошел к ним, пригляделся, брезгливо пнул одного ногой и процедил:
– Поганый латинос… – и быстро пошел по улице.
Из одного окна высунулась полураздетая черноволосая женщина, глянула вниз и что-то испуганно прокричала.
Канарис ускорил шаги, потом побежал.
Варшава, 1939 год, немецкая оккупация
Черный «майбах» и мотоциклы остановились у подъезда старинного здания с колоннами. У колонн стояли два автоматчика. Дальше широкая лестница вела к подъезду с большими дубовыми дверьми, украшенными бронзовыми ручками с львиными головами. По бокам дверей несли караул еще два немецких солдата с автоматами.
– Прошу, пан Мессинг! – Канарис предупредительно распахнул дверцу, и Мессинг выбрался из автомобиля.
Он огляделся по сторонам и вновь наткнулся на улыбающуюся физиономию Канариса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118