И зазвучал голос, чужой, неузнаваемый, словно доходящий из космической глубины… Он говорил о том, что видел… и Мессинг видел…
…Развалины Сталинграда… обгорелые почерневшие остовы домов, груды битого кирпича и щебня… колонны бредущих мимо обмороженных пленных немцев в разбитых сапогах, валенках и даже лаптях…
…Разбитое обгоревшее здание универмага. Перед входом в подвал толпятся советские офицеры, улыбаются, смеются, радуются. Многие курят. Полушубки у них расстегнуты, на гимнастерках покачиваются ордена и медали… Это победа!
…И вот подвал универмага. Большой стол, вокруг которого стоят советские офицеры. Сбились в кучку немецкие генералы. К столу подходит фельдмаршал… это фон Паулюс… садится… К нему придвигают бумагу. На ней написано крупно, так, что можно прочесть: «АКТ о безоговорочной капитуляции!». Паулюс берет ручку, макает перо в большую чернильницу и подписывает бумагу.
…И вдруг взгляду Мессинга открывается черная Волга с белыми заснеженными берегами… черные крутобокие волны катят к берегу… и от воды идет пар…
А зрители в зале слышали низкий, протяжный голос:
– Я вижу великую победу на Волге… вижу тысячи пленных немцев… снег и кровь, и кровь… трупы наших и немецких солдат… очень много трупов… их нельзя сосчитать… Генерал-фельдмаршал фон Паулюс подписывает акт о безоговорочной капитуляции… Это случится скоро, в феврале сорок третьего года… – продолжал звучать голос Мессинга. – Люди всего мира запомнят это сражение под названием Сталинградская битва… Но я вижу еще… я вижу весну.. я вижу Берлин…
Бои за Берлин… Орудийные батареи изрыгают залп за залпом… танки на улицах города стреляют по окнам домов, наполовину разрушенных, с обгорелыми черными провалами окон… пылает здание рейхстага… Два советских солдата ползут по ребрам-стропилам обгоревшего купола… устанавливают красное знамя… И снова – толпы пленных… Гора оружия, на которую подходящие немцы бросают и бросают автоматы, винтовки, пистолеты… Колонна пленных немецких солдат под конвоем советских автоматчиков двигается по дороге… Знамя победы над куполом рейхстага, дымный ветер треплет полотнище…
У стен рейхстага советские солдаты беспорядочной пальбой встречают известие о капитуляции… Пули веером бьют в стены… в колонны, оставляя выбоины… Какой-то усатый солдат в сдвинутой на затылок пилотке и лихим чубом, закрывавшем половину лба, пишет мелом на иссеченной пулями и осколками стене: «Иванов Григорий. Пришел с Волги…»
– Это будет великая победа… – произнес голос Мессинга. – И это случится в мае сорок пятого года… Да… поверьте мне – наша победа будет в мае сорок пятого года… Самая прекрасная весна в жизни нашего великого народа, который зовется советским…
Зал молчал. Все смотрели на Мессинга, внимая каждому его слову.
– В мае сорок пятого… – прошептал подполковник НКВД.
– В мае сорок пятого… – пробежал шорох по всему залу. – В мае сорок пятого…
– Ох ты, ишшо два года с лишним мучаться… что ж так долго-то?
– Перекрестись, дурень, хоть в сорок пятом, а мы их одолеем…
– Да брехня все это… дурят нас, а мы слухаем…
– Кого дурят, а кого на ум наставляют. Вон отец Михаил в Троицком тоже говорил – в сорок пятом одолеем фашиста… Сам слыхал…
– Говорить мы все горазды… язык без костей – мели Емеля, твоя неделя…
Мессинг открыл глаза, медленно повернулся и пошел со сцены за кулисы.
Зал продолжал напряженно молчать, не раздалось ни одного хлопка. Первым поднялся и пошел по проходу к дверям подполковник НКВД.
Москва, декабрь 1942 года
Сталин прохаживался по кабинету, время от времени дымил трубкой. Берия сидел сбоку от стола, внимательно следил за его перемещениями.
– Значит, сказал, в феврале сорок третьего?.. – задумчиво произнес Сталин.
– Да, Коба, сказал, в феврале сорок третьего закончится Сталинградская битва… – заговорил Берия.
– Чем закончится? – перебил Сталин.
– Полным разгромом гитлеровских войск и нашей победой, – ответил Берия. – Почему в феврале – непонятно?
– Потому что в феврале планируется окружение всей группировки Паулюса под Сталинградом. Неужели не знаешь, Лаврентий? – Сталин насмешливо посмотрел на него. – Что еще он говорил?
– Сказал, в мае сорок пятого мы возьмем Берлин и Германия подпишет акт о безоговорочной капитуляции. Почему в мае – непонятно! Почему сорок пятого – тоже непонятно… Не верит он в наши силы, Коба, вот что я думаю. Сказал при полном зале зрителей – теперь по всей стране расползется…
Он что, разве не понимает, какую ответственность на себя берет, а? А если в мае сорок пятого ничего такого не случится, он что думает, народ забудет, что он обещал? Думает, мы забудем? Коба, предлагаю вызвать его сюда и…
– Вызвать сюда? – переспросил Сталин, продолжая ходить по кабинету.
– Можно и там, конечно… – Берия поправил пенсне, улыбнулся. – ТЫ прав, Коба, там даже удобнее…
– Что удобнее? – Сталин остановился перед ним. – Убить его?
– Ну да… – развел руками Берия, и на лице его отразилось недоумение. – Он же еще черт знает чего напророчить может…
– А что он плохого напророчил? – удивился Сталин. – Разгром немцев под Сталинградом? Что мы Берлин возьмем? Правда, через два с половиной года, но… большая война идет, Лаврентий… и в этой войне легкой и скорой победы не будет… Русский народ – терпеливый народ. Как говорил великий поэт Некрасов: «Вынесет все, и широкую, ясную грудью дорогу проложит себе…»
Сталин остановился перед окном и замолчал, глядя на зубчатые стена Кремля, на Москву.. Молчал и Берия. Ждал.
– Зачем убивать, когда человек пригодиться может? – проговорил Сталин, глядя в окно. – С кем тогда работать будешь?
– А если убежит? Он ведь сквозь стены пройти может, ты ведь знаешь, Коба.
– Некуда ему бежать… Он к нам пришел. Он поверил в Советский Союз. Он честный человек и может быть полезен… Привези его в Москву. Лаврентий.
– С женой?
– Он уже успел жениться? – усмехнулся Сталин. – Вот видишь, Лаврентий? А ты говоришь, сбежит… Такие люди не бегают туда-сюда…
Транспортный самолет с утробным ревом полз по ночному небу. Аида Михайловна и Мессинг сидели рядом на железных сиденьях и смотрели в иллюминатор. Мессинг приобнимал жену за плечи. Два офицера НКВД с квадратными, обветренными лицами, в белых полушубках и шапках отсутствующими взглядами смотрели в пространство, казалось, вовсе не замечали присутствия Аиды Михайловны и Мессинга.
От рева двигателей закладывало уши, и Мессинг с женой только переглядывались и улыбались друг другу. В иллюминатор была видна черная бархатная бездна, истыканная мириадами голубых огоньков.
Едва самолет приземлился и окончил бег, как к нему подкатила черная машина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
…Развалины Сталинграда… обгорелые почерневшие остовы домов, груды битого кирпича и щебня… колонны бредущих мимо обмороженных пленных немцев в разбитых сапогах, валенках и даже лаптях…
…Разбитое обгоревшее здание универмага. Перед входом в подвал толпятся советские офицеры, улыбаются, смеются, радуются. Многие курят. Полушубки у них расстегнуты, на гимнастерках покачиваются ордена и медали… Это победа!
…И вот подвал универмага. Большой стол, вокруг которого стоят советские офицеры. Сбились в кучку немецкие генералы. К столу подходит фельдмаршал… это фон Паулюс… садится… К нему придвигают бумагу. На ней написано крупно, так, что можно прочесть: «АКТ о безоговорочной капитуляции!». Паулюс берет ручку, макает перо в большую чернильницу и подписывает бумагу.
…И вдруг взгляду Мессинга открывается черная Волга с белыми заснеженными берегами… черные крутобокие волны катят к берегу… и от воды идет пар…
А зрители в зале слышали низкий, протяжный голос:
– Я вижу великую победу на Волге… вижу тысячи пленных немцев… снег и кровь, и кровь… трупы наших и немецких солдат… очень много трупов… их нельзя сосчитать… Генерал-фельдмаршал фон Паулюс подписывает акт о безоговорочной капитуляции… Это случится скоро, в феврале сорок третьего года… – продолжал звучать голос Мессинга. – Люди всего мира запомнят это сражение под названием Сталинградская битва… Но я вижу еще… я вижу весну.. я вижу Берлин…
Бои за Берлин… Орудийные батареи изрыгают залп за залпом… танки на улицах города стреляют по окнам домов, наполовину разрушенных, с обгорелыми черными провалами окон… пылает здание рейхстага… Два советских солдата ползут по ребрам-стропилам обгоревшего купола… устанавливают красное знамя… И снова – толпы пленных… Гора оружия, на которую подходящие немцы бросают и бросают автоматы, винтовки, пистолеты… Колонна пленных немецких солдат под конвоем советских автоматчиков двигается по дороге… Знамя победы над куполом рейхстага, дымный ветер треплет полотнище…
У стен рейхстага советские солдаты беспорядочной пальбой встречают известие о капитуляции… Пули веером бьют в стены… в колонны, оставляя выбоины… Какой-то усатый солдат в сдвинутой на затылок пилотке и лихим чубом, закрывавшем половину лба, пишет мелом на иссеченной пулями и осколками стене: «Иванов Григорий. Пришел с Волги…»
– Это будет великая победа… – произнес голос Мессинга. – И это случится в мае сорок пятого года… Да… поверьте мне – наша победа будет в мае сорок пятого года… Самая прекрасная весна в жизни нашего великого народа, который зовется советским…
Зал молчал. Все смотрели на Мессинга, внимая каждому его слову.
– В мае сорок пятого… – прошептал подполковник НКВД.
– В мае сорок пятого… – пробежал шорох по всему залу. – В мае сорок пятого…
– Ох ты, ишшо два года с лишним мучаться… что ж так долго-то?
– Перекрестись, дурень, хоть в сорок пятом, а мы их одолеем…
– Да брехня все это… дурят нас, а мы слухаем…
– Кого дурят, а кого на ум наставляют. Вон отец Михаил в Троицком тоже говорил – в сорок пятом одолеем фашиста… Сам слыхал…
– Говорить мы все горазды… язык без костей – мели Емеля, твоя неделя…
Мессинг открыл глаза, медленно повернулся и пошел со сцены за кулисы.
Зал продолжал напряженно молчать, не раздалось ни одного хлопка. Первым поднялся и пошел по проходу к дверям подполковник НКВД.
Москва, декабрь 1942 года
Сталин прохаживался по кабинету, время от времени дымил трубкой. Берия сидел сбоку от стола, внимательно следил за его перемещениями.
– Значит, сказал, в феврале сорок третьего?.. – задумчиво произнес Сталин.
– Да, Коба, сказал, в феврале сорок третьего закончится Сталинградская битва… – заговорил Берия.
– Чем закончится? – перебил Сталин.
– Полным разгромом гитлеровских войск и нашей победой, – ответил Берия. – Почему в феврале – непонятно?
– Потому что в феврале планируется окружение всей группировки Паулюса под Сталинградом. Неужели не знаешь, Лаврентий? – Сталин насмешливо посмотрел на него. – Что еще он говорил?
– Сказал, в мае сорок пятого мы возьмем Берлин и Германия подпишет акт о безоговорочной капитуляции. Почему в мае – непонятно! Почему сорок пятого – тоже непонятно… Не верит он в наши силы, Коба, вот что я думаю. Сказал при полном зале зрителей – теперь по всей стране расползется…
Он что, разве не понимает, какую ответственность на себя берет, а? А если в мае сорок пятого ничего такого не случится, он что думает, народ забудет, что он обещал? Думает, мы забудем? Коба, предлагаю вызвать его сюда и…
– Вызвать сюда? – переспросил Сталин, продолжая ходить по кабинету.
– Можно и там, конечно… – Берия поправил пенсне, улыбнулся. – ТЫ прав, Коба, там даже удобнее…
– Что удобнее? – Сталин остановился перед ним. – Убить его?
– Ну да… – развел руками Берия, и на лице его отразилось недоумение. – Он же еще черт знает чего напророчить может…
– А что он плохого напророчил? – удивился Сталин. – Разгром немцев под Сталинградом? Что мы Берлин возьмем? Правда, через два с половиной года, но… большая война идет, Лаврентий… и в этой войне легкой и скорой победы не будет… Русский народ – терпеливый народ. Как говорил великий поэт Некрасов: «Вынесет все, и широкую, ясную грудью дорогу проложит себе…»
Сталин остановился перед окном и замолчал, глядя на зубчатые стена Кремля, на Москву.. Молчал и Берия. Ждал.
– Зачем убивать, когда человек пригодиться может? – проговорил Сталин, глядя в окно. – С кем тогда работать будешь?
– А если убежит? Он ведь сквозь стены пройти может, ты ведь знаешь, Коба.
– Некуда ему бежать… Он к нам пришел. Он поверил в Советский Союз. Он честный человек и может быть полезен… Привези его в Москву. Лаврентий.
– С женой?
– Он уже успел жениться? – усмехнулся Сталин. – Вот видишь, Лаврентий? А ты говоришь, сбежит… Такие люди не бегают туда-сюда…
Транспортный самолет с утробным ревом полз по ночному небу. Аида Михайловна и Мессинг сидели рядом на железных сиденьях и смотрели в иллюминатор. Мессинг приобнимал жену за плечи. Два офицера НКВД с квадратными, обветренными лицами, в белых полушубках и шапках отсутствующими взглядами смотрели в пространство, казалось, вовсе не замечали присутствия Аиды Михайловны и Мессинга.
От рева двигателей закладывало уши, и Мессинг с женой только переглядывались и улыбались друг другу. В иллюминатор была видна черная бархатная бездна, истыканная мириадами голубых огоньков.
Едва самолет приземлился и окончил бег, как к нему подкатила черная машина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118