Пьяный будет, квасу требовать холодного станет». И точно – Степан этот в дым пьяный является! Если погоду узнать, вся деревня к бабке идет, лучше никто не скажет… А еще… вот не поверите, она убийство Кирова предсказала…
– Как это предсказала? Ты говори, да не заговаривайся…
– А вот так и предсказала. Раскинула карты и говорит: «Ой, большая беда будет! В Питере большого человека убьют. Кировым зовется»… Через неделю – точно, укокали!
– Ну дела-а… – покачал головой Сергей Покровцев. – Тут, ребята, умом тронуться можно… Откуда ты, Антоха, этого еврея выкопал?
– Сам границу перешел, – ударил себя в грудь старлей Скрыпник. – Говорит, спасался. Говорит, фашисты убить хотели. А документов никаких.
– Может, засланный?
– Ну ты подумай, Серега, если бы засланный, то и документы при нем были бы в полном порядке. И легенду бы такую рассказал – любой поверит. Главное, документы хоть какие, но были бы… А он еще говорит, за его голову награду назначили двести пятьдесят тыщ марок!
– Такая голова и больше стоит, ей-богу… – глядя на Мессинга, проговорил Сергей Покровцев. – Давай в штаб района докладывай – а то по шее дадут, такого человека уже двое суток у себя держим… – Сергей Покровцев тряхнул головой и хлопнул себя по коленям. – Ну, Мессинг, ну, фокусник! Что ж ты за человек такой, убей, не пойму!
– Опасный человек, – сказал Скрыпник. – Расстрелять бы его от греха подальше. А то затаскают с ним…
– Расстрелять? Да ты что, Антоха? И я уже по начальству сообщил… – растерянно проговорил Покровцев.
Черная «эмка» быстро катила по подмерзшей проселочной дороге. В машине на заднем сиденье находился Мессинг, рядом с ним – военный лет тридцати в кожаном пальто и кожаной фуражке. Впереди рядом с водителем в потертой старой кожанке сидел мужчина лет сорока в шинели с двумя шпалами в петлицах и фуражке с малиновым околышем НКВД.
– Простите, гражданин майор, до Бреста еще долго? – нарушил молчание Мессинг.
– Не волнуйтесь, господин Мессинг, скоро будем, – ответил майор НКВД Рукавицын и вдруг обернулся, внимательно, с улыбкой посмотрел на Вольфа: – Все думаю и не могу понять: как же вы слышите приказы, которые человек отдает мысленно? Вы что, вот так запросто чужие мысли читать можете?
– Иногда могу..
– Здорово… Вам бы в НКВД работать – цены не было бы. Или в угрозыске… – Майор вдруг нахмурился, кашлянул. – Впрочем, извините, господин Мессинг… это я так, к слову.. – И он отвернулся, вновь стал смотреть вперед на дорогу.
Стояло холодное утро, подмораживало. «Эмка» выскочила с проселочной дороги на шоссе и помчалась быстрее.
Брест, 1940 год
– Не успели вы появиться в пределах Советского Союза, господин Мессинг, а уже такие чудеса про вас рассказывают – только руками развести, – чуть улыбаясь, говорил грузный полковник НКВД Фридман, с бычьей шеей и мясистым носатым лицом. Главными же на его физиономии были глаза – маленькие, светлые, они сверлили собеседника, словно буравчики. – Всех офицеров на границе очаровали, можно сказать. Все в смятении и недоумении…
– Но мне все равно не верят… – ответил Мессинг.
Это снова был кабинет, но уже кабинет солидного начальника НКВД. Полированная мебель, стены с темными дубовыми панелями и непременным портретом вождя в рамке под стеклом. Столы стояли буквой «т». За коротким сидел полковник НКВД Александр Михайлович Фридман, за длинным узким столом – еще трое чинов НКВД, и в самом конце – Мессинг.
– С верой мы давайте подождем, гражданин Мессинг, – усмехнулся Фридман. – Если мы всем будем верить, у нас в Советском Союзе скоро шпионов будет больше, чем честных граждан… Артист оригинального жанра, ишь ты как хитро сказано. Вот в таком жанре как раз и сподручно шпионить… тень на плетень наводить… мозги туманить…
– Помните Корчинского, товарищ полковник? – подал голос майор, сидевший рядом с Мессингом.
– Какого Корчинского? – выкатил глаза Фридман.
– Ну этого… поляка, который немцем оказался…. Ну на прошлой неделе его к стенке поставили… вместе с пятью диверсантами…
– Поговори у меня, Нечитайло, поговори при посторонних… – нахмурился полковник. – Че ты лезешь наперед батьки в пекло?
– Прошу извинить, товарищ полковник, – поспешно исправился майор.
– У вас дочь очень больна… – вдруг сказал Мессинг. – У нее порок сердца. Не надо делать ей операцию здесь, в Бресте. Она может умереть. Вам нужно поскорее везти ее в Москву.
Воцарилась мертвая тишина. Офицеры ошеломленно смотрели на Мессинга, а полковник Фридман побагровел, схватил графин с водой, налил в стакан и стал жадно пить. Выпил, грозно посмотрел на Мессинга и спросил:
– Кто вам сказал?
– Никто. Я это увидел, глядя на вас.
Вновь повисла пауза. Фридман приложил руку к сердцу, провел ладонью по лицу. Схватил коробку «Казбека», достал папиросу и стал прикуривать. Его пальцы тряслись, и спички ломались одна за другой. Фридман швырнул коробок на стол и приказал глухо:
– Прошу оставить меня наедине с гражданином Мессингом.
Трое офицеров молча поднялись и вышли из кабинета. Фридман уставился на Мессинга потемневшими глазами, которые теперь скорее были похожи на дула пистолетов:
– Откуда ты про дочь узнал, Мессинг? – перешел на «ты» полковник. – Что она у меня есть… и что у нее порок сердца?
– Я смотрел на вас и увидел…
– Что увидел, что?! – нервно перебил Фридман. – У меня на лбу, что, дочь моя нарисована?
– Вы все время думали только о ней.
– И ты это увидел?
– Да.
– И дочь мою увидел?
– Да. Ей четырнадцать лет. Красивая девочка. Зовут ее Ноябриной. – При этих словах Фридман даже поперхнулся и уже со страхом взглянул на Мессинга. – Черноглазая и светловолосая. Наверное, светлые волосы – в маму. Ведь ваша жена русская, – спокойно выговорил Мессинг и добавил: – Ее срочно нужно везти в Москву. Я знаю, там есть хирург Бакулев… очень знаменитый хирург. Он делает операции на сердце.
– Кто меня к нему пустит? – ударил кулаком по столу Фридман.
– Если вы поедете в Москву, вы к нему попадете. Ей сделают операцию, и она будет жить.
– Это ты тоже видишь? – недоверчиво спросил Фридман.
– Да…
– Слушай, ты… колдун хренов… Я – коммунист и во всякие эти… штучки не верю.
– А вам и не надо верить. Вы просто поезжайте и сделайте, как я сказал.
– Как я поеду? Я – военный человек. Для этого командировка нужна. Разрешение! – махнул рукой Фридман и, вновь схватив папиросу, прикурил и жадно затянулся.
Мессинг молча смотрел на него…
– Да, товарищ генерал, так и есть, как рассказываю – ни слова не преувеличиваю, – говорил в телефонную трубку полковник Фридман. – Умножает пятизначные числа и тут же говорит ответ… да, и мысли читает… Я сам ему мысленно приказал взять у майора Субботина авторучку из кармана, передать ее майору Трифонову, а у майора Трифонова вынуть из кармана галифе платок и отдать его мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
– Как это предсказала? Ты говори, да не заговаривайся…
– А вот так и предсказала. Раскинула карты и говорит: «Ой, большая беда будет! В Питере большого человека убьют. Кировым зовется»… Через неделю – точно, укокали!
– Ну дела-а… – покачал головой Сергей Покровцев. – Тут, ребята, умом тронуться можно… Откуда ты, Антоха, этого еврея выкопал?
– Сам границу перешел, – ударил себя в грудь старлей Скрыпник. – Говорит, спасался. Говорит, фашисты убить хотели. А документов никаких.
– Может, засланный?
– Ну ты подумай, Серега, если бы засланный, то и документы при нем были бы в полном порядке. И легенду бы такую рассказал – любой поверит. Главное, документы хоть какие, но были бы… А он еще говорит, за его голову награду назначили двести пятьдесят тыщ марок!
– Такая голова и больше стоит, ей-богу… – глядя на Мессинга, проговорил Сергей Покровцев. – Давай в штаб района докладывай – а то по шее дадут, такого человека уже двое суток у себя держим… – Сергей Покровцев тряхнул головой и хлопнул себя по коленям. – Ну, Мессинг, ну, фокусник! Что ж ты за человек такой, убей, не пойму!
– Опасный человек, – сказал Скрыпник. – Расстрелять бы его от греха подальше. А то затаскают с ним…
– Расстрелять? Да ты что, Антоха? И я уже по начальству сообщил… – растерянно проговорил Покровцев.
Черная «эмка» быстро катила по подмерзшей проселочной дороге. В машине на заднем сиденье находился Мессинг, рядом с ним – военный лет тридцати в кожаном пальто и кожаной фуражке. Впереди рядом с водителем в потертой старой кожанке сидел мужчина лет сорока в шинели с двумя шпалами в петлицах и фуражке с малиновым околышем НКВД.
– Простите, гражданин майор, до Бреста еще долго? – нарушил молчание Мессинг.
– Не волнуйтесь, господин Мессинг, скоро будем, – ответил майор НКВД Рукавицын и вдруг обернулся, внимательно, с улыбкой посмотрел на Вольфа: – Все думаю и не могу понять: как же вы слышите приказы, которые человек отдает мысленно? Вы что, вот так запросто чужие мысли читать можете?
– Иногда могу..
– Здорово… Вам бы в НКВД работать – цены не было бы. Или в угрозыске… – Майор вдруг нахмурился, кашлянул. – Впрочем, извините, господин Мессинг… это я так, к слову.. – И он отвернулся, вновь стал смотреть вперед на дорогу.
Стояло холодное утро, подмораживало. «Эмка» выскочила с проселочной дороги на шоссе и помчалась быстрее.
Брест, 1940 год
– Не успели вы появиться в пределах Советского Союза, господин Мессинг, а уже такие чудеса про вас рассказывают – только руками развести, – чуть улыбаясь, говорил грузный полковник НКВД Фридман, с бычьей шеей и мясистым носатым лицом. Главными же на его физиономии были глаза – маленькие, светлые, они сверлили собеседника, словно буравчики. – Всех офицеров на границе очаровали, можно сказать. Все в смятении и недоумении…
– Но мне все равно не верят… – ответил Мессинг.
Это снова был кабинет, но уже кабинет солидного начальника НКВД. Полированная мебель, стены с темными дубовыми панелями и непременным портретом вождя в рамке под стеклом. Столы стояли буквой «т». За коротким сидел полковник НКВД Александр Михайлович Фридман, за длинным узким столом – еще трое чинов НКВД, и в самом конце – Мессинг.
– С верой мы давайте подождем, гражданин Мессинг, – усмехнулся Фридман. – Если мы всем будем верить, у нас в Советском Союзе скоро шпионов будет больше, чем честных граждан… Артист оригинального жанра, ишь ты как хитро сказано. Вот в таком жанре как раз и сподручно шпионить… тень на плетень наводить… мозги туманить…
– Помните Корчинского, товарищ полковник? – подал голос майор, сидевший рядом с Мессингом.
– Какого Корчинского? – выкатил глаза Фридман.
– Ну этого… поляка, который немцем оказался…. Ну на прошлой неделе его к стенке поставили… вместе с пятью диверсантами…
– Поговори у меня, Нечитайло, поговори при посторонних… – нахмурился полковник. – Че ты лезешь наперед батьки в пекло?
– Прошу извинить, товарищ полковник, – поспешно исправился майор.
– У вас дочь очень больна… – вдруг сказал Мессинг. – У нее порок сердца. Не надо делать ей операцию здесь, в Бресте. Она может умереть. Вам нужно поскорее везти ее в Москву.
Воцарилась мертвая тишина. Офицеры ошеломленно смотрели на Мессинга, а полковник Фридман побагровел, схватил графин с водой, налил в стакан и стал жадно пить. Выпил, грозно посмотрел на Мессинга и спросил:
– Кто вам сказал?
– Никто. Я это увидел, глядя на вас.
Вновь повисла пауза. Фридман приложил руку к сердцу, провел ладонью по лицу. Схватил коробку «Казбека», достал папиросу и стал прикуривать. Его пальцы тряслись, и спички ломались одна за другой. Фридман швырнул коробок на стол и приказал глухо:
– Прошу оставить меня наедине с гражданином Мессингом.
Трое офицеров молча поднялись и вышли из кабинета. Фридман уставился на Мессинга потемневшими глазами, которые теперь скорее были похожи на дула пистолетов:
– Откуда ты про дочь узнал, Мессинг? – перешел на «ты» полковник. – Что она у меня есть… и что у нее порок сердца?
– Я смотрел на вас и увидел…
– Что увидел, что?! – нервно перебил Фридман. – У меня на лбу, что, дочь моя нарисована?
– Вы все время думали только о ней.
– И ты это увидел?
– Да.
– И дочь мою увидел?
– Да. Ей четырнадцать лет. Красивая девочка. Зовут ее Ноябриной. – При этих словах Фридман даже поперхнулся и уже со страхом взглянул на Мессинга. – Черноглазая и светловолосая. Наверное, светлые волосы – в маму. Ведь ваша жена русская, – спокойно выговорил Мессинг и добавил: – Ее срочно нужно везти в Москву. Я знаю, там есть хирург Бакулев… очень знаменитый хирург. Он делает операции на сердце.
– Кто меня к нему пустит? – ударил кулаком по столу Фридман.
– Если вы поедете в Москву, вы к нему попадете. Ей сделают операцию, и она будет жить.
– Это ты тоже видишь? – недоверчиво спросил Фридман.
– Да…
– Слушай, ты… колдун хренов… Я – коммунист и во всякие эти… штучки не верю.
– А вам и не надо верить. Вы просто поезжайте и сделайте, как я сказал.
– Как я поеду? Я – военный человек. Для этого командировка нужна. Разрешение! – махнул рукой Фридман и, вновь схватив папиросу, прикурил и жадно затянулся.
Мессинг молча смотрел на него…
– Да, товарищ генерал, так и есть, как рассказываю – ни слова не преувеличиваю, – говорил в телефонную трубку полковник Фридман. – Умножает пятизначные числа и тут же говорит ответ… да, и мысли читает… Я сам ему мысленно приказал взять у майора Субботина авторучку из кармана, передать ее майору Трифонову, а у майора Трифонова вынуть из кармана галифе платок и отдать его мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118