Он с ним рождается? Или как-то по-другому? – допытывался Мессинг.
– Рождается, конечно… Талант Богом дается… По залу вновь прокатился смех, снова зааплодировали, но студент быстро поправился:
– Но это антиматериалистическая точка зрения! Антинаучная! И я согласиться с ней не могу!
В зале смеялись, переговаривались. Мессинг улыбался, стоя на сцене. Улыбались и пожилая учительница, и паренек в вельветовой курточке.
– Ну хорошо, с телепатией мы хоть немножко разобрались, – проговорил Мессинг. – Что еще вам непонятно?
– Как вам удается видеть прошлое? И будущее? Не отдельного человека, хотя это тоже для меня непонятно, но будущее целых народов? – громко спросил студент, и в зале вдруг стало очень тихо.
И Мессинг, стоя не сцене, вдруг перестал улыбаться. Лицо его сделалось тяжелым, глаза словно увеличились, почернели. Зал напряженно ждал, а Мессинг молчал.
– Не знаю… я не могу этого вам объяснить… я вижу.. – Он закрыл глаза, и голос его изменился, будто шел из глубин космоса, далекий и вибрирующий. – Я вижу.. войну.. я вижу войну.. немецкие солдаты… немецкие танки… горящие деревни… горящие города… немцы идут по Белоруссии… идут по России… идут по Украине… Это страшная война… Она скоро будет… очень скоро…
Зал молчал, словно оглушенный. В глазах женщин – страх и тревога. В глазах мужчин – блеск опасности… решимость воинов…
А за кулисами столпились артисты, среди них и Илья Петрович. Они, затаив дыхание и вытянув шеи, следили за происходящим на сцене.
– Он с ума сошел… что он говорит? – тихо сказал кто-то.
– Прекратите немедленно! – раздался вдруг громкий требовательный голос. – Я требую немедленно прекратить!
Мессинг вздрогнул и, пошатнувшись, чуть не упал. Открыл глаза и посмотрел в зал, ничего не понимая. Он все еще находился там, в космосе.
– Как вам не стыдно сеять панику среди людей!? – кричал военный с тремя шпалами в петлицах. – Вы себя ведете, как шпион! Как провокатор!
– Но позвольте… – тихо проговорил Мессинг.
– Не позволю! Никто вам не позволит сеять панику! Сеять пораженченские настроения! Ишь придумали! Предсказания! Кликушество это! Разыгрываете тут представления! Моя бы воля, я бы таких… давно бы к стенке поставил! – и подполковник погрозил Мессингу кулаком. – Вы – враг народа, Мессинг!
На сковородке шипела традиционная яичница с колбасой, Мессинг наблюдал за этим процессом, держа в руке широкий кухонный нож.
Дверь без стука отворилась, и вошел Илья Петрович с бутылкой в руке. Видимо, Мессинг ждал его. потому что на столе стояли две тарелки, два стакана и одна рюмка. И бутылка минеральной воды. Тут же на уголке пристроились пузатый заварной чайник и две чашки.
Илья Петрович молча поставил бутылку водки на стол. В это время подошел Мессинг со сковородкой, разложил по тарелкам яичницу.
– Не переживай, Вольф Григорьевич, все образуется. – Илья Петрович налил в рюмку водки. – Ну покричат, выговор влепят… образуется! – Он выпил махом и, быстро закусывая, проговорил с набитым ртом: – Хотя, конечно, скандалище будет приличный… А ведь я тебя предупреждал, Вольф! Не надо этих предсказаний…
Мессинг сидел за столом, смотрел на тарелку с яичницей и не ел.
– Слушай, а вот почему у тебя все предсказания такие мрачные? То война, то горе какое-то… несчастья всякие… Ты говорил, что Гитлеру смерть предсказал, другому какому-то деятелю тоже смерть напророчил…
– Такие деятели встречались, – ответил Мессинг. – Что я могу поделать?
– А войну зачем? Ну предсказал бы… счастливую жизнь, праздник… ну снижение цен, наконец, или там… изобилие какое-нибудь, – жуя, рассуждал Илья Петрович.
– Какое изобилие?
– Как это какое? Ну продуктов изобилие… жратвы всякой… одежды хорошей… да мало ли! Изобилие – вот чего люди ждут. А ты – война… немцы идут…
В дверь постучали, и в комнату заглянула женщина средних лет, миловидная, одетая в простенькое сатиновое платьице:
– Ой, Вольф Григорьевич, простите, вы ужинаете? Я тогда попозже…
– Заходите, Верочка, заходите, – привстал со стула Мессинг. – Хотите чаю?
– Спасибо. Чашечку выпью. – Вера подошла к столу.
Мессинг подвинул ей свой стул, а себе взял табуретку, стоявшую в углу у кровати.
– Что-нибудь случилось, Вера? – наливая чай в чашку, спросил Мессинг.
– Нет, нет, ничего…
– Но я же вижу.
– Да я все думаю… Понимаете, у меня муж на границе служит, под Брестом. Он командир полка. Я все думаю, а вдруг начнется? А нам куда? У меня девочкам пять и семь лет…
– Э-эх, Вера-а! – протянул Илья Петрович, наливая в рюмку водки. – Взрослая женщина… коммунист. Что ты сразу в панику ударилась? Я вот – спокоен и тверд! – он опрокинул рюмку и выдохнул. – И верю в счастливое будущее.
– Ты выпей еще – крепче верить будешь, – усмехнулась Вера.
– И выпью. Пить законом не запрещено. – Илья Петрович налил себе снова.
В дверь опять постучали, и в номер заглянули сразу две головы – мужская и женская.
– Ой, вы ужинаете, Вольф Григорьевич… мы тогда попозже…
– Заходите, заходите. – Мессинг даже обрадовался, вскочил, пошел к двери. – Только вот сидеть не на чем.
– А я сейчас принесу, – сказал мужчина и скрылся. Через минуту он внес в комнату два стула.
Пока рассаживались за небольшим столом, появились еще два артиста, тоже мужчина и женщина. Они сразу пришли со своими стульями.
И скоро стало так тесно, что трудно было вытянуть руку, чтобы взять кусок хлеба. На столе уже стояли не одна бутылка водки, а целых четыре, тут же бутылки с минеральной водой, открытые банки консервов со шпротами, сайрой, колбаса, нарезанная аккуратными кружками, сыр, пучки лука, помидоры – в общем, полное изобилие. Началось шумное веселье, все перебивали друг друга, смеялись, и только Мессинг оставался серьезным. Он молча переводил взгляд с одного человека на другого, словно видел будущее каждого, сидящего здесь, и жалость обжигала его сердце.
– Вера, ну наливай же! Сколько ждать можно?
– Товарищи, салат я собственноручно готовила – пальчики оближете!
– Алина, а ты сегодня здорово пела, честное слово!
– Братцы, а мы когда в Гомель едем? Восьмого или девятого?
– Танюша, минерал очку подай.
– А я новый анекдот услышал…
– Вот за что люблю Илью – он знает новые анекдоты и стихи о советском паспорте, больше абсолютно ничего!
– Мне этого вполне хватает. Ваше здоровье!
– Смотрите, он выпил один! Даже ни с кем не чокнулся – нет, ну какая скотина!
– Вас ждать – водка прокиснет…
– Вольф Григорьевич, что вы так пригорюнились? Да выбросьте вы все из головы, Вольф Григорьевич! Будет война, не будет войны – прорвемся!
И один из мужчин запел с энтузиазмом:
Мы – красные кавалеристы, и про нас
Былинники речистые ведут рассказ!
О том, как в ночи ясные, о том,
как в дни ненастные
Мы гордо, мы смело в бой пойдем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
– Рождается, конечно… Талант Богом дается… По залу вновь прокатился смех, снова зааплодировали, но студент быстро поправился:
– Но это антиматериалистическая точка зрения! Антинаучная! И я согласиться с ней не могу!
В зале смеялись, переговаривались. Мессинг улыбался, стоя на сцене. Улыбались и пожилая учительница, и паренек в вельветовой курточке.
– Ну хорошо, с телепатией мы хоть немножко разобрались, – проговорил Мессинг. – Что еще вам непонятно?
– Как вам удается видеть прошлое? И будущее? Не отдельного человека, хотя это тоже для меня непонятно, но будущее целых народов? – громко спросил студент, и в зале вдруг стало очень тихо.
И Мессинг, стоя не сцене, вдруг перестал улыбаться. Лицо его сделалось тяжелым, глаза словно увеличились, почернели. Зал напряженно ждал, а Мессинг молчал.
– Не знаю… я не могу этого вам объяснить… я вижу.. – Он закрыл глаза, и голос его изменился, будто шел из глубин космоса, далекий и вибрирующий. – Я вижу.. войну.. я вижу войну.. немецкие солдаты… немецкие танки… горящие деревни… горящие города… немцы идут по Белоруссии… идут по России… идут по Украине… Это страшная война… Она скоро будет… очень скоро…
Зал молчал, словно оглушенный. В глазах женщин – страх и тревога. В глазах мужчин – блеск опасности… решимость воинов…
А за кулисами столпились артисты, среди них и Илья Петрович. Они, затаив дыхание и вытянув шеи, следили за происходящим на сцене.
– Он с ума сошел… что он говорит? – тихо сказал кто-то.
– Прекратите немедленно! – раздался вдруг громкий требовательный голос. – Я требую немедленно прекратить!
Мессинг вздрогнул и, пошатнувшись, чуть не упал. Открыл глаза и посмотрел в зал, ничего не понимая. Он все еще находился там, в космосе.
– Как вам не стыдно сеять панику среди людей!? – кричал военный с тремя шпалами в петлицах. – Вы себя ведете, как шпион! Как провокатор!
– Но позвольте… – тихо проговорил Мессинг.
– Не позволю! Никто вам не позволит сеять панику! Сеять пораженченские настроения! Ишь придумали! Предсказания! Кликушество это! Разыгрываете тут представления! Моя бы воля, я бы таких… давно бы к стенке поставил! – и подполковник погрозил Мессингу кулаком. – Вы – враг народа, Мессинг!
На сковородке шипела традиционная яичница с колбасой, Мессинг наблюдал за этим процессом, держа в руке широкий кухонный нож.
Дверь без стука отворилась, и вошел Илья Петрович с бутылкой в руке. Видимо, Мессинг ждал его. потому что на столе стояли две тарелки, два стакана и одна рюмка. И бутылка минеральной воды. Тут же на уголке пристроились пузатый заварной чайник и две чашки.
Илья Петрович молча поставил бутылку водки на стол. В это время подошел Мессинг со сковородкой, разложил по тарелкам яичницу.
– Не переживай, Вольф Григорьевич, все образуется. – Илья Петрович налил в рюмку водки. – Ну покричат, выговор влепят… образуется! – Он выпил махом и, быстро закусывая, проговорил с набитым ртом: – Хотя, конечно, скандалище будет приличный… А ведь я тебя предупреждал, Вольф! Не надо этих предсказаний…
Мессинг сидел за столом, смотрел на тарелку с яичницей и не ел.
– Слушай, а вот почему у тебя все предсказания такие мрачные? То война, то горе какое-то… несчастья всякие… Ты говорил, что Гитлеру смерть предсказал, другому какому-то деятелю тоже смерть напророчил…
– Такие деятели встречались, – ответил Мессинг. – Что я могу поделать?
– А войну зачем? Ну предсказал бы… счастливую жизнь, праздник… ну снижение цен, наконец, или там… изобилие какое-нибудь, – жуя, рассуждал Илья Петрович.
– Какое изобилие?
– Как это какое? Ну продуктов изобилие… жратвы всякой… одежды хорошей… да мало ли! Изобилие – вот чего люди ждут. А ты – война… немцы идут…
В дверь постучали, и в комнату заглянула женщина средних лет, миловидная, одетая в простенькое сатиновое платьице:
– Ой, Вольф Григорьевич, простите, вы ужинаете? Я тогда попозже…
– Заходите, Верочка, заходите, – привстал со стула Мессинг. – Хотите чаю?
– Спасибо. Чашечку выпью. – Вера подошла к столу.
Мессинг подвинул ей свой стул, а себе взял табуретку, стоявшую в углу у кровати.
– Что-нибудь случилось, Вера? – наливая чай в чашку, спросил Мессинг.
– Нет, нет, ничего…
– Но я же вижу.
– Да я все думаю… Понимаете, у меня муж на границе служит, под Брестом. Он командир полка. Я все думаю, а вдруг начнется? А нам куда? У меня девочкам пять и семь лет…
– Э-эх, Вера-а! – протянул Илья Петрович, наливая в рюмку водки. – Взрослая женщина… коммунист. Что ты сразу в панику ударилась? Я вот – спокоен и тверд! – он опрокинул рюмку и выдохнул. – И верю в счастливое будущее.
– Ты выпей еще – крепче верить будешь, – усмехнулась Вера.
– И выпью. Пить законом не запрещено. – Илья Петрович налил себе снова.
В дверь опять постучали, и в номер заглянули сразу две головы – мужская и женская.
– Ой, вы ужинаете, Вольф Григорьевич… мы тогда попозже…
– Заходите, заходите. – Мессинг даже обрадовался, вскочил, пошел к двери. – Только вот сидеть не на чем.
– А я сейчас принесу, – сказал мужчина и скрылся. Через минуту он внес в комнату два стула.
Пока рассаживались за небольшим столом, появились еще два артиста, тоже мужчина и женщина. Они сразу пришли со своими стульями.
И скоро стало так тесно, что трудно было вытянуть руку, чтобы взять кусок хлеба. На столе уже стояли не одна бутылка водки, а целых четыре, тут же бутылки с минеральной водой, открытые банки консервов со шпротами, сайрой, колбаса, нарезанная аккуратными кружками, сыр, пучки лука, помидоры – в общем, полное изобилие. Началось шумное веселье, все перебивали друг друга, смеялись, и только Мессинг оставался серьезным. Он молча переводил взгляд с одного человека на другого, словно видел будущее каждого, сидящего здесь, и жалость обжигала его сердце.
– Вера, ну наливай же! Сколько ждать можно?
– Товарищи, салат я собственноручно готовила – пальчики оближете!
– Алина, а ты сегодня здорово пела, честное слово!
– Братцы, а мы когда в Гомель едем? Восьмого или девятого?
– Танюша, минерал очку подай.
– А я новый анекдот услышал…
– Вот за что люблю Илью – он знает новые анекдоты и стихи о советском паспорте, больше абсолютно ничего!
– Мне этого вполне хватает. Ваше здоровье!
– Смотрите, он выпил один! Даже ни с кем не чокнулся – нет, ну какая скотина!
– Вас ждать – водка прокиснет…
– Вольф Григорьевич, что вы так пригорюнились? Да выбросьте вы все из головы, Вольф Григорьевич! Будет война, не будет войны – прорвемся!
И один из мужчин запел с энтузиазмом:
Мы – красные кавалеристы, и про нас
Былинники речистые ведут рассказ!
О том, как в ночи ясные, о том,
как в дни ненастные
Мы гордо, мы смело в бой пойдем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118